При уровне подготовки ФБР, даже если бы Кореш и не хотел гореть, ФБР с легкостью его бы подожгло. И не по злобе (хотя и по злобе тоже могло бы поджечь), а просто по некомпетентности. Так что говорить не о чем.
Ruby Ridge
Randy Weaver был одним из правых радикалов, укрывающихся от государства в почти необитаемых западных штатах Америки, таких, как Идахо или Монтана. Хотя он и встречался иногда с единомышленниками, с человечеством (кроме своей семьи) он почти не контактировал, добывая свой хлеб в поте лица охотой и земледелием.
ФБР решило внедрить своих агентов в ряды таких вот изоляционистов. Выбор пал на Рэнди Уивера. После долгих уговоров тайный сотрудник ФБР (изображавший из себя крутого правого радикала) убедил Уивера отпилить ему ствол у ружья. Что незаконно… Так Уивер был поставлен перед выбором: или стать информатором ФБР, или идти под суд. Он выбрал второе.
С этого момента начались несчастья, стоившие Уиверу жизни его сына, жизни его жены и серьезных ранений от пуль ФБРовских commandos. Против семейства Рэнди Уивера (муж, жена и 4 детей) ФБР выставило 400 агентов...
Началось с того, что Уивер отказался явиться в суд, где его должны были судить за мелкое преступление — отрезание ствола у ружья не грозило ничем большим, чем незначительный штраф. Уивер, правда, не был поставлен в известность о точном дне судебного разбирательства. Невелика разница: судейские знали, что он не собирается идти... Неявка в суд — преступление уже более серьезное ("коготок увяз — всей птичке пропасть"). На протяжении 18 месяцев федеральные агенты следили за домом Уивера. ФБР заплатило за самолетную рекогносцировку окрестностей дома Уивера и изучало фотографии, сделанные с военного самолета специально для этой цели. Около 130 000 долларов было потрачено на потайные кинокамеры с солнечной подзарядкой, расставленные в окрестности избушки. ФБР перехватывало почту и изучало менструальный цикл дочери Уивера.
После полуторагодичной слежки и подшивания бумажек ФБР взялось за дело. 21 апреля 1992 года шесть агентов (агентов специальной разновидности, по-американски называемых "маршалами"), вооруженные и в камуфляже, были высланы просвечивать ближайшие окрестности избушки Уивера. Собака залаяла на агентов; один из них выстрелил и убил собаку. Собака была убита в прямой видимости обитателей избушки: сына Уивера, Сэмми (14 лет), и его приятеля, Кэвина Харриса (25 лет). Сэмми выстрелил наугад в темноту. Отец (Рэнди) позвал сына в избушку; Сэмми повернулся и закричал: "Иду!" В этот момент Сэмми получил смертельный выстрел в спину. Свидетель гибели ребенка и собаки, Кэвин Харрис, убил одного из агентов и спасся.
После убийства агента был вызван начальник отделения ФБР по освобождению заложников. Начальник приказал стрелять насмерть в любого взрослого обитателя избушки независимо от того, угрожает он ФБРовским агентам или спокойно идет по делам. Приказ был оправдан тем, что, по данным полуторагодичного наблюдения, взрослые обитатели избушки никогда не выходили из дому без оружия, а значит, представляли собой опасность для ФБРовцев.
ФБР расставило вокруг избушки 400 агентов, вооруженных до зубов автоматами, приборами ночного видения и снайперскими винтовками. 22 апреля Рэнди Уивер вышел из дома, направляясь к сараю, где лежал труп его сына. Снайпер Лон Хориучи выстрелил ему в спину и ранил. Уивер бросился назад. Дверь открыла его жена Вики, державшая на руках десятимесячного младенца. Она была убита на месте. Во внутреннем меморандуме ФБР говорится, что убийство Вики Уивер оправдано, поскольку она сама подвергла себя опасности...
Через десять дней Рэнди Уивер сдался. Помимо первоначальной перестрелки, когда были убиты его сын Сэмми, собака и агент, Уивер и товарищи по несчастью не сделали ни одного выстрела.
Перед капитуляцией агенты ФБР дразнили семью Уивера: "Миссис Уивер, у нас оладьи на завтрак, а у вас что?.." Вроде бы ничего особенного — безобидный "солдатский" юмор. Не считая того, что им было прекрасно известно — Миссис Уивер, мать четверых детей, была незадолго до этого убита ФБРовским снайпером...
Наш профиль – это изготовление клееного бруса 12 высочайшего качества для строительства деревянных домов.
Владимир Голышев “МОЛОДИЛЬНЫЕ” ЯБЛОКИ И ФАВОРСКИЙ СВЕТ
Преображение Господне, именуемое в народе Вторым или Яблочным Спасом, приходится на время созревания земных плодов. Принесенные в Церковь фрукты — в первую очередь яблоки — освящаются молитвой и кропятся Святой водой. До этого дня есть яблоки нового урожая не принято — ведь именно на Спасов день Богородица на небе раздает золотые яблоки покойникам. Всем, кроме усопших сродников тех, кто "оскоромился" прежде срока. Им теперь придется ждать целый год, если, конечно, беспечная родня своей "пищевой анархией" и на этот раз не осложнит их загробную участь...
Принято считать, что именно яблонями засажен райский сад. И хотя плод Древа Познания Добра и Зла, который, вопреки Божьей воле, вкусили первые люди, в Библии никак не назван, его однозначно ассоциируют с яблоком. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на любую икону "райской тематики".
Однако, если судить по преданиям буквально всех индоевропейских народов, яблоки значительно больше соответствуют плодам Древа Жизни, путь к которому отныне закрывает суровый ангел с огненным мечом.
Яблоки — "золотые" или "молодильные" — ключевой образ всех индоевропейских мифов. По своим свойствам они практически тождественны живой воде. Например, в русской народной сказке о "молодильных" яблоках (имеющей множество аналогов у других народов) сын-царевич, чтобы возвратить дряхлеющему отцу жизненные силы, пройдя через множество испытаний, приносит живую воду и золотые яблоки. Причем вода лишь исцеляет слепоту, тогда как яблоки — омолаживают все остальное.
Сказка эта становится понятной, если учесть, что седой, как лунь, слепнущий старик традиционно символизирует Зиму, а его сын — энергичный, легкий на подъем юноша — Весну. Таким образом сюжет об омоложении идеально иллюстрирует правую часть годового круга — подъем из "сердца" зимы к "макушке" лета. Левую часть, в свою очередь, идеально изображает "змееборческий" сюжет со спуском витязя в "пропасти земные" и неизбежной победой в нижней точке над олицетворяющим тьму и могильный холод Змеем Горынычем. "Горыныч" , кстати — отчество, указывающее на "горное" (а точнее, "пещерное", подземное) происхождение "пресмыкающегося".
Индоевропейская закваска, конечно же, не могла не сказаться на отношении к яблокам Руси Крещеной. Практиковался даже "яблочный" способ лечения лихорадки ( "трясцы" ) — яблоко с вырезанным на нем именем больного клали на Святой Престол во время совершения Божественной Литургии, затем больной с молитвой его съедал…
Сосредоточившись на "плодово-ягодной" составляющей Преображения, народ, как будто нарочно, упорно "не замечал" сам евангельский эпизод, который собственно и отмечается в этот день.
О том, что Спаситель, беседуя на горе Фавор с Моисеем и Илией, на глазах потрясенных учеников просиял неизъяснимым светом, конечно же, знали все (на праздничной иконе это событие подробно отражено). Но знанием событийной канвы отношение к этому празднику народной традиции собственно и ограничивалось. И молчание это красноречивее всяких слов…
Цель, которую преследовал Спаситель, преобразившись на Фаворе, замечательно описана в праздничном кондаке: "на горе преобразился еси, и якоже вмещаху ученицы Твои, славу Твою, Христе Боже, видеша, да егда тя узрят распинаема, страдание уразумеют вольное" (означает это примерно следующее: "Ты преобразился на горе и Твои ученики, в той мере в какой это возможно человеку, постигли твою Божественность, а значит и всемогущество; теперь, когда они увидят Тебя распинаемого, они вспомнят о случившемся и поймут, что Твои крестные муки — не несчастный случай, а часть Твоего замысла" ).
В XIV веке святитель Григорий Палама, полемизируя с Варлаамом Калабрийцем, использовал этот сюжет для обоснования того, что воплотившейся Бог может быть познан человеком непосредственно — как апостолы познали божественность Христа на горе Фавор. Так родился богословский термин Фаворский свет ...
Тема природы Фаворского света — одна из самых сложных и тонких в богословии Восточной Церкви (всегда с неохотой берущейся за изъяснение заведомо неизъяснимого). В самых общих чертах мысль Паламы можно свести к следующему:
