Дом престарелых был благоустроенным, в комнате был телефон, телевизор и по две койки. Чистота, уют и очень чуткий обслуживающий персонал. Рахимат призналась, что если бы почувствовала, что Ольге Николаевне плохо на новом месте, забрала бы к себе недолго думая.
Ольга Николаевна не взяла у Рахимат привезенную из Чечни пенсию. Она сказала: «Вы уезжаете туда, где еще идет война, где нет работы и будет нескоро. Эти деньги вам нужнее. Аза меня не беспокойтесь. У меня все есть. Пенсию систематически выдают, медицинское обслуживание бесплатное. После вашего приезда я считаю себя самым богатым человеком — я не одинока! До вашего приезда никто не верил моим рассказам, что за 70 лет жизни в Чечне меня ни разу никто не обидел и не оскорбил. Я буду молиться Богу, чтобы он сохранил вас, чтобы война не принесла горя в ваш дом, а вы помолитесь Аллаху — пусть он даст возможность хотя бы еще раз увидеться».
Рахимат готовится и в этом году посетить Ольгу Николаевну. «Сошью ей легкое летнее платье и теплый халат, — говорит она, показывая ткани. — Только надо дождаться каникул, ведь Тучка в этом году пошла в первый класс».
Ольга Николаевна живет в Пятигорске, в интернате для престарелых, а Рахимат — в селе Новогрозное Гудермесского района. Герои моего рассказа — обычные люди. Но именно их биографии составляют светлую часть истории моего народа. Они не делят беды на чужие и свои, религию не делят на верную и неверную.
Элина Батиева, Надтеречный район, с. Калаус, 11-й класс
За буйный нрав, талант и даже внешность его называли чеченским Есениным.
Александр Галич
В далеком 1958 году трагически погиб Арби Мамакаев — признанный классик чеченской литературы.
Мы, школьники, много раз бывали в доме, в котором он родился и вырос (его восстановил сын — сам ныне известный поэт — Э. Мамакаев), — сейчас в нем работает музей. Сидели за его рабочим столом, слушали его любимые пластинки на старинном проигрывателе. Перелистывали книги, которые он читал, просматривали альбомы с фотографиями, изучали рукописи — автографы его произведений.
Нам много рассказывал о нем его сын. Я прочла о нем множество статей, воспоминаний, посвящений.
Да, написано об А. Мамакаеве много, но нет правдивого рассказа о его трагическом жизненном пути, не сказано почти ничего о творчестве поэта, о причине необычайной популярности в 40-е годы XX столетия, актуальности его произведений и сегодня, хотя десятилетия отделяют нас от времени их создания. И пролить свет на эти преданные забвению страницы жизни А. Мамакаева помогли нам его сын Эдуард Мамакаев, журналист А. Кусоль, О. А. Джамбеков и многие другие.
Родился Арби Мамакаев 2 декабря 1918 года в селе Лаха Нерве[71], в семье учителя Шамсудина и старшей дочери знаменитого Кана-шейха — Жюхирты.
В 1924 году мальчика отдали в Серноводский детский учебный городок, где он закончил неполную среднюю школу. В 1936 году А. Мамакаев заканчивает Грозненский рабочий факультет (рабфак), в 1938 году — Высшие курсы драматургии. В 1935 году, совмещая работу с учебой, начинает трудовую деятельность: вначале — корреспондентом газеты «Ленинский путь», затем — диктором Чечечно-Ингушского радиокомитета.
А стал он диктором так. В радиокомитете был объявлен конкурс дикторов. Претендентов было много, но победил именно Арби — вероятно, из-за звонкого и красивого голоса (с детства любил декламировать стихи) и из-за своей эрудиции. Но вот незадача: ему не было восемнадцати. Арби посоветовали достать документ, что он на год старше. И по его просьбе дядя, работавший председателем Надтеречного сельсовета, выправил ему справку, что он родился в 1917 году. Поэтому до начала 90-х годов XX века и гуляла эта ложная дата по биографиям поэта.
Дикторская работа принесла А. Мамакаеву популярность, потому что он читал не только официальные информации и сообщения, но и свои новые стихи и переводы. Это оказало ему медвежью услугу: на него посыпались доносы. В одном из них, написанном в 1940 году, было сказано: «Арби Мамакаев становится подозрительно популярным в последнее время и лидером молодежи. Не внушает доверия и его политическая ориентация: он замечен в связях с некоторыми антисоветчиками типа врагов народа Хасана Исраилова, Майрбека Шерипова и других. Тревожит и то, что имя А. Мамакаева произносится по радио в течение дня в два-три раза чаще, чем имя великого вождя И. В. Сталина».
И все было правильно в доносе. О широкой популярности Арби Мамакаева говорил и Александр Галич, который в 40–50-е годы XX века жил и работал в Грозном (журналистом-режиссером), дружил с поэтом. В своих воспоминаниях, изданных во Франции после эмиграции из СССР, он писал: «В годы, предшествующие Великой Отечественной войне (и в ее первые дни) А. Мамакаев был до того популярен и любим молодежью, что многие молодые люди старались походить на него не только внутренне, но и внешне: одевались, как он, делали его прически, на концерте и в театре выбирали места так, чтобы А. Мамакаев оказывался в центре. Все это учитывалось, фиксировалось и делались соответствующие выводы».
Наконец тучи сгустились настолько, что Арби Мамакаева в 1941 году арестовали, уже после начала войны, хотя он всем своим творчеством демонстрировал преданность советской власти: написал немало военно-патриотических стихов, в театрах ставились его пьесы «Гнев», «Разведка» и «Матрос Мойербек», воспевающие доблесть Красной армии на фронтах. Шесть месяцев провел он в тюрьме, но вина — контрреволюционная деятельность — не была доказана. В освобождении Мамакаева большую роль сыграл и его односельчанин, прекрасный юрист Абдурахман Авторханов, который и сам был к тому времени дважды арестован, но каждый раз доказывал свою невиновность на суде. «Усугубляло» вину Арби Мамакаева и то, что он якобы уклонялся от службы в Красной армии (хотя на самом деле он добровольцем просился на фронт, но его не брали: дикторы имели бронь).
После освобождения из тюрьмы Арби работал старшим консультантом Союза писателей Чечено-Ингушетии. Но и здесь он не изменил своим принципам — открыто высказывал свое мнение, боролся с ложью и несправедливостью. Над ним снова сгустились тучи и снова разразились трагедией: фронт приближался к границам Чечено-Ингушетии, поэтому в недрах Государственного комитета обороны (ГКО), НКВД и Политбюро ЦКВКП(б) уже зрел план возможного выселения некоторых народов Северного Кавказа, в том числе чеченцев и ингушей. Называлось это «претворением в жизнь стратегических планов гениального вождя народов — великого Сталина».
Для обсуждения[72] этого «гениального плана» секретно прибыли в Чечено-Ингу-шетию печально известный заведующий отделом Политбюро ЦК ВКП(б) Шкирятов и ряд высших чиновников из Москвы. Они вместе с руководством республики собрали строго секретное совещание партийно-хозяйственного актива — в актовом зале обкома ВКП (б) на улице Красных Фронтовиков (позже, до 90-х годов XX века в нем размещался республиканский Дом народного творчества, сейчас на месте этого дома — пустырь. — Авт.). Вход на совещание был только по специальным пропускам. Был на этом совещании и А. Мамакаев — как представитель Союза писателей ЧИАССР. И вот, после организованного обсуждения вопроса о предстоящем выселении и голосования по нему, председательствовавший Шкирятов обратился к присутствующим — приказным тоном, как было принято в те времена:
— Кто за решение великого Сталина — поднять руки!
Все в едином порыве подняли руки, кроме Арби.
Все сразу же заметили это.
— Вы что, против решения великого Сталина? — спросил Шкирятов, возмущенный этой невиданной дерзостью.
— Нет, я не против решения великого Сталина, если это действительно решил он, — ответил спокойно Арби. — Но я против выселения безвинного народа!
В конце концов Мамакаев был арестован. Обвинений было много. Допрашивали его в Ростовской тюрьме. Но А. Мамакаев выдержал все — не признал своей вины, не оклеветал никого.
Тем не менее его судили на закрытом совещании военного трибунала, в решении которого было сказано, что «до ареста А. Мамакаев находился на нелегальном положении, проводил антисоветскую пропаганду» и что «суд постановил: Мамакаева Арби Шамсудциновича за участие в антисоветской повстанческой организации и уклонение от службы в Красной армии заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет».
И началась гулаговская эпопея поэта: пересыльные тюрьмы Красноводска, Читы, Хабаровска и, наконец, рудники печально известного Магаданского края. От мучительной смерти доходяги — участи миллионов узников ГУЛАГа — А. Мамакаева спасло то, что его назначили лагерным писарем. Это давало ему возможность не только самому выжить, но и спасать земляков и товарищей. А такое случалось не раз.
