Горбачев заподозрил неладное в тот момент, когда Владимир Медведев, руководитель личной охраны, около 16.45 вошел в комнату, где генсек после обеда читал газету, и доложил, что из Москвы прибыла делегация: глава президентского аппарата Валерий Болдин, два секретаря ЦК КПСС и командующий сухопутными войсками генерал Валентин Варенников. Все, кроме Варенникова, были людьми проверенными, давно знакомыми, но тем не менее президент разволновался. Он поинтересовался у Медведева, как эти люди проникли на тщательно охраняемый объект. Медведев объяснил, что в составе делегации также генерал Плеханов, начальник Службы охраны КГБ, а значит, и самого Медведева. Что им нужно? Медведев не знал. Сам он к тому времени уже понимал, что дело идет к перевороту. Несколькими минутами ранее, когда Плеханов появился в его кабинете и попросил, чтобы приезжих провели к Горбачеву, Медведев попытался связаться с президентом по телефону “и понял, что действовали по хрущевскому сценарию. Все линии связи были отрезаны”9.
О том, что в стране, возможно, переворот, Горбачев догадался, когда сказал Медведеву, чтобы визитеры подождали, и поднял трубку. Он собирался позвонить своему давнему союзнику – председателю КГБ Владимиру Крючкову. Трубка молчала. То же самое с другими телефонами – всего их было пять, включая красный аппарат, установленный на случай, если Горбачеву придется принять на себя обязанности главнокомандующего. Теперь сомнений не оставалось. Мало того, что визитеры нарушили протокол, прибыв без приглашения. Они посмели изолировать советского лидера. Горбачев позвал к себе Раису Максимовну, а потом дочь и зятя. После краткого семейного совета было решено, что все поддержат Михаила Сергеевича. Горбачев позднее напишет, что он твердо решил не поддаваться давлению и не менять политический курс, чего бы это ни стоило. Момент был очень тревожный. “Все мы знали историю нашей страны, ее ужасные страницы”, – вспоминала Раиса Горбачева10.
Последним советским лидером, смещенным в 1964 году своими же подчиненными, был Никита Хрущев. Ему повезло: он остался жив. Все иные советские лидеры умерли, пребывая в должности, и некоторые из них – при обстоятельствах более чем подозрительных. Так, ходили слухи, что Сталина отравили: он умер, когда готовился нанести удар по ближайшим соратникам, в том числе по бывшему руководителю госбезопасности Лаврентию Берии. Предполагаемый инициатор убийства Сталина вскоре был арестован военными по приказу Хрущева, обвинен в работе на британскую разведку и расстрелян. Брежнев скончался в 1982 году, когда, по некоторым данным, готовил передачу власти в обход бывшего председателя КГБ Юрия Андропова. Согласно утверждениям Владимира Медведева, охранника Брежнева, много лет Андропов (наряду с некоторыми другими членами Политбюро) снабжал Брежнева снотворным; умер Брежнев во сне. Горбачев прекрасно знал историю своих предшественников и кремлевские обычаи11.
Учитывая прецеденты, было хорошим знаком то обстоятельство, что заговорщики решились на переговоры. Обсудив положение с семьей, Горбачев вышел к незваным гостям. Те уже были в здании. Одни сидели на диване, другие расхаживали по холлу второго этажа и поражались роскоши. Здесь они встретились с Горбачевым. Тот страдал от приступа радикулита и передвигался с трудом. Горбачев пригласил гостей в кабинет и, обращаясь к тем, с кем чувствовал себя непринужденнее, поинтересовался, не арестуют ли его. Его заверили, что нет. Визитеры объяснили Горбачеву, что приехали обсудить ситуацию в стране. Горбачев переменил тон. “Кого вы представляете и от чьего имени говорите?” – спросил он, едва заговорщики вошли в кабинет, где было всего два стула для посетителей. Они молчали. Горбачев повторил вопрос. Когда ему ответили, что они представляют комитет, включающий Крючкова, Язова и Янаева, президент спросил, кто учредил комитет: Верховный Совет? На этот вопрос у них не было ответа. Горбачев немедленно увидел их слабое место: комитет, который они представляли, был как минимум ‘^неконституционным”12.
Валерий Болдин, пятидесятишестилетний руководитель президентского аппарата, знавший Горбачева лучше всех, утверждает, что тот почувствовал себя несколько свободнее, когда услышал имена членов ГКЧП. Болдин вспоминает в мемуарах: сильнее всего президент боялся, что визитеры представляют его заклятого врага – Бориса Ельцина. В предыдущие дни Горбачев разговаривал по телефону с Крючковым, обсуждая политическую ситуацию. Горбачев опасался, что в последний момент Ельцин откажется подписать Союзный договор. Еще 14 августа Горбачев долго разговаривал с Ельциным, пытаясь убедить его не поддаваться давлению критиков, требовавших проведения всероссийского референдума о Союзном договоре. “В общем, мы попрощались на хорошей ноте, – написал Горбачев. – Хотя у меня остался осадок, не ушло ощущение, что Ельцин чего-то недоговаривает…”
Когда два дня спустя, 16 августа, Ельцин отбыл в Алма-Ату на встречу со своим союзником Нурсултаном Назарбаевым, обеспокоенный Горбачев позвонил в Москву Болдину и поинтересовался, известно ли ему о визите. “Ты понимаешь, как это называется. Сепаратно, проигнорировав мнение президента СССР, местечковые лидеры решают государственные вопросы. Это заговор”, – якобы сказал он своему помощнику, который уже был в сговоре с Крючковым. Восемнадцатого августа, когда заговорщики ступили на порог дачи в Форосе, Ельцин издал указ о переподчинении на территории РСФСР оптово-посреднических фирм бывшего Госснаба СССР. Так что сильнее всего Горбачева беспокоил именно Ельцин13.
Судя по воспоминаниям Болдина, в последние годы правления Горбачев давил на КГБ, чтобы тот прослушивал разговоры Ельцина. Делалось это вопреки протестам Крючкова, который докладывал, что его люди отказываются этим заниматься. Крючков передавал транскрипты Болдину, а тот – непосредственно Горбачеву. Советскому лидеру не давала покоя мысль о возможном альянсе политических противников, к которым он причислял не только Ельцина, но и своего либерального советника, “крестного отца перестройки” Александра Яковлева, а также военных. Особенно встревожила Горбачева расправа с Николае Чаушеску в декабре 1989 года. Обсуждалась возможность установления прямого президентского контроля над управлением КГБ, отвечающим за охрану президента. Горбачев серьезно увеличил штат личной охраны и повысил ей жалование. Кроме того, генсек стал чаще пользоваться бронированным лимузином. В августе 1991 года его охранники по-прежнему подчинялись Крючкову.
Не один лишь Горбачев хорошо помнил события в Румынии: люди, отвечающие за его безопасность, тоже держали их в памяти, но выводы делали совсем другие. И 18 августа не ожидавшие никого охранники Горбачева вышли навстречу лимузинам, держа наизготовку автоматы. Один из их начальников, генерал Вячеслав Генералов, приехал вместе с заговорщиками. Он дал команду опустить оружие, чтобы избежать румынского сценария (по вине охранников Чаушеску пролилась кровь, что впоследствии привело к его казни). Охранники пропустили незваных гостей через КПП. Главная линия обороны рухнула. Однако когда генсек попросил заговорщиков пройти в кабинет, места для генерала Плеханова, руководителя управления КГБ, в нем не нашлось. Для Горбачева он уже был изменником, который ради “спасения собственной шкуры” пошел на предательство14.
Горбачева, сидевшего в кабинете перед представителями заговорщиков, беспокоило не поведение охраны, а предательство тех, кому он доверял. Несмотря ни на что, он пытался выиграть политическое противостояние, которое вполне могло закончиться трагически для него и для его семьи. Как только стало ясно, что заговор составили не политические оппоненты, а те, кто перед ним заискивал, Горбачев почувствовал некоторое облегчение и уверенность в себе. “Все это были люди, которых я выдвигал и которые меня теперь предали!” – отмечал Горбачев в мемуарах. Раньше он держал этих людей в подчинении и даже теперь выставил Плеханова из своего кабинета. Болдина он оборвал на полуслове, обозвав его “мудаком”, который приехал “лекции читать о положении в стране”.
Гости были поражены. Предложенный ими выбор был таков: либо Горбачев подписывает указ о введении чрезвычайного положения, либо временно передает свои полномочия Геннадию Янаеву и остается в Крыму в силу “медицинских причин”, а они делают в Москве всю “грязную работу”. Заговорщики, многие из которых когда-то обсуждали с Горбачевым введение чрезвычайного положения в качестве запасного сценария, рассчитывали, что на одно из этих предложений он точно согласится. Горбачев категорически отверг оба. “Я сказал им, – вспоминал Горбачев, – что если вы действительно обеспокоены ситуацией в стране, давайте созывать Верховный Совет СССР, Съезд народных депутатов. Давайте обсуждать и решать. Но действовать только в рамках Конституции, закона. Иное для меня неприемлемо”. Горбачев снова оказался в своей стихии: переговоры, маневрирование, убеждение. Он попросил их раскрыть планы и назвал их затею губительной. “Вы подумайте и передайте товарищам”, – сказал он гостям, пожимая гостям на прощание руки. Генералу Валентину Варенникову, который особенно настойчиво требовал введения чрезвычайного положения, Горбачев сказал: “Очевидно, после такого разговора мы не сможем работать вместе”.
