потоке, выпускающая новое имущество и вооружение, критически важное для победы.
Но что же мы имеем на самом деле, и как же реально стали решаться эти проблемы в ходе СВО?
Цитата: «глава Кировской области Соколов: Предприятия ОПК нашего региона перешли на трехсменку. По их просьбе мы пустили ночные рейсы городского транспорта, открыли в школах продленку, в детских садах — дежурные группы, чтобы работники не беспокоились».
О чём тут идет речь? О новых технологиях? О перестройке производственных линий, перепрофилировании элементов частного и гражданского промышленного потенциала под современные потребности? О модернизации и мобилизации промышленности и экономики?
Нет, конечно. Только о том, чтобы на советско-постсоветском производстве выжать чуть больше. А выжать на нём, пусть и побольше, можно только того же вооружения и техники, что и до этого. Без учета опыта СВО и специфики потенциала и возможностей противника.
Символом российской промышленной мобилизации для СВО пока стала «трехсменка-четырехсменка». Это, конечно, тоже нужно. Только это не мобилизация.
Сформировалась стойкая привычка — главный промышленный результат — поточное экстенсивное производство. Нужно что-то современное? Ищем каналы покупки за рубежом. Так, например, в ходе СВО после осознания нехватки или, скорее, отсутствия БИЛА, в итоге появились «Герани-2».
Несомненно, что суровая реальность СВО подтолкнет российское руководство к формированию каких-то новых производственных линий, например, по тем же беспилотникам. Но в России есть старая поговорка «дорога ложка к обеду».
Каков же выход?
В России оказались созданы две верхнеуровневые структуры, которые, в теории должны обеспечить войска СВО по потребностям.
Первая — уже накануне завершения этой нашей работы и спустя восемь месяцев после начала СВО и, судя по всему, наступления какого-то осознания того, насколько представления о военном потенциале обеспечения отличаются от реальности, 21 октября 2022 года Путин создает Координационный совет при Правительстве России по обеспечению потребностей войск. Как заявлено, совет создан «для координации органов и ведомств при решении вопросов материально-технического снабжения и логистики вооруженных сил в зоне СВО».
В состав совета вошли главы МЧС и всех силовых ведомств, вице-премьеры Правительства России. Туда также вошел министр финансов, глава налоговой службы, министр экономического развития. Предусмотрено участие мэра Москвы. Председателем Координационного совета назначен председатель Правительства Мишустин, который, согласно тексту указа, будет еженедельно докладывать о текущей работе Владимиру Путину. Такой вот дублирующий состав большей части Правительства (и игнорирующий конституционный Госсовет), орган в модели «всё ради фронта».
Некоторые патриотически настроенные российские наблюдатели сразу же провели историческую параллель, согласно которой совет является аналогом Государственного комитета обороны 1941–1945 годов. Конечно же. это не так. Сталинский Комитет ГКО был чрезвычайным высшим органом власти с неограниченными полномочиями.
Созданный же правительственный совет имеет лишь задачу «обеспечения потребностей ВС РФ, других войск, воинских формирований и органов».
Другие, более критические комментаторы провели другую историческую аналогию, сравнив правительственный Совет с Особым Совещанием по обороне, созданным в России в ходе Первой Мировой войны в 1915 году. И вот здесь функциональные и организационные положения более близки. Хотя сама по себе такая историческая аналогия вызывает сложные коннотации.
Главный вопрос состоит в том, что руководство и состав Совета сформировали чиновники, и так по своим должностным обязанностям так или иначе вовлеченные в правительственную деятельность по обеспечению армии.
Более того, участие в нём многолетнего министра промышленности Мантурова, прямо отвечающего за промышленное состояние страны на момент СВО, лишь подчеркивает то, что создан дублирующий механизм. И простой вопрос одного из обывателей: «А почему эти люди и так друг с другом не могут пообщаться?», остался без ответа.
Версия о том, что так создается надежный поставщик фронту по потребностям, вызывает сомнения именно ввиду отсутствия в механизме самого фронта, и причинно-следственных связей с ним.
Представление о том, что фронту всего-то и нужно — правильно заполнить заявки, а большие начальники с помощью своих аппаратов по инстанции важно рассмотрят их, обсудят на этом самом Совете и дадут нужные поручения — высокая степень наивности и непонимания происходящего. Очередной руководящий междусобойчик ещё более отдаляет фронт и начальников. А то, каким образом использовать такую сервисную систему для простраивания новых выгодных схем — лишь вопрос творчества.
Мы намерены более подробно остановиться на коллизии подобных решений в главе 11 «Что дальше?», в привязке к темам формирования реальных управленческих инструментов.
Вторая структура — при Правительстве России, в отличие от вышеуказанного Совета, долгое время существует подчиненная Президенту страны Военно-промышленная комиссия.
Заявленная цель её существования «организация государственной политики в сфере оборонно-промышленного комплекса, военно-технического обеспечения обороны страны, безопасности государства и правоохранительной деятельности».
В неё и её внутренние структуры входят столпы отечественной промышленности и науки, силовики, руководители ключевых органов власти.
При Комиссии создана Коллегия, которую обычно возглавляет курирующий ОПК или промышленность вице-премьер Правительства России. Там же функционирует научно-технический совет.
Очевидно, что именно эта структура должна найти в себе силы, чтобы адаптироваться под реальные обстоятельства СВО. От верхнеуровневых стратегических, а, иногда, и оторванных от реальных процессов боевых действий, и сконцентрироваться на СВО. Создать для этого в Коллегии рабочие органы, в том числе, присутствующие в зоне проведения операции. И, конечно, все усилия направить на решение государственных проблем, пагубно влияющих на СВО.
К примеру, важнейшая и столь просевшая в российских реалиях проблема микроэлектроники. «Средняя доля отечественной радиоэлектронной продукции в РФ с учетом госсектора и открытого рынка по итогам 2022 года может превысить 20 %», — сообщил замглавы Минпромторга РФ Василий Шпак на форуме «Микроэлектроника 2022». 20 процентов? Может превысить? На этих словах можно лишь горестно вздыхать — и это обычная классика.
Если задать базовую задачу — что в промышленности является критическими в условиях войны составляющими? То любой здравомыслящий человек выделит две — станки и микроэлектронику.
Станки — это производство средств производства, на них создают всё остальное, от чайников до самолетов, танков и автоматов. А микроэлектроника — это мозги продукции, микроплаты, составляющие суть электронной начинки.
Поразительно, но оба этих показателя в России оказались задвинуты на вторые роли.
Кризис станкостроения глубокий, системный и не имеет никаких линейных выходов. Перебивка «шильдиков» на иностранных станках и советское поточное производство морально устаревшей продукции — вот текущая реальность.
С микроэлектроникой примерно так же. Платы для ракет и роботов привыкли покупать за рубежом. Итог в условиях СВО и санкций — где же платы? Завозить из Тайваня и Китая всё сложнее. А больше неоткуда.
А теперь ещё одна цитата из Интернета.
Она довольно длинная, но оно того стоит:
«20 % процентов отечественной электроники — это капля в море, во-первых. Во-вторых, никакой отечественной микроэлектроники системно, в сколь-либо ощутимом
