Огоньки вдали зажглись.
По развалинам Державы
Поезд мчал в иную жизнь.
ПОСЛЕ ТРИЗНЫ
Давно по коммунизму справив тризну
И погремев в победные щиты,
Мы смотрим на любезную Отчизну
И видим безобразные черты.
Все стало мельче, суетнее, гаже,
На всех углах торгашеский угар.
Сплошное действо купли и продажи,
Где совесть превращается в товар.
Где аргумент ножа и автомата
С убийственной весомостью встает,
Где брат глядит с опаскою на брата,
И где народ косится на народ.
И меркнет свет. Вопросы на вопросах…
Кто виноват? А кто — не виноват!
И граждане, что роются в отбросах,
Согражданам покоя не сулят.
И те, кто мчат
в престижных мерседесах,
Как бы над всеми грешными скользя,
При мальчиках на новеньких протезах
Не зря отводят в сторону глаза.
Старик в лохмотьях
смотрит на прохожих
С такой мольбой,
что тут же — в горле ком.
Спроси нас,
и ответить мы не сможем,
Куда идем и для чего идем.
Все тяжелей свобод хваленых цепи,
Пропала всех связующая нить.
И совестно, что нету выше цели,
Чем досыта ребенка накормить.
А вот сойдутся бедный и богатый,
Какие будут молнии сверкать!
И голова становится квадратной,
Когда начнешь об этом размышлять.
А хочется,
чтобы жизнь была разумной,
Чтоб в гору шла, а не катилась вниз,
Чтоб — всем светло…
И тут уж, как ни думай,
А в мыслях
вновь забрезжит коммунизм.
В ОТЧЕМ ДОМЕ
Я приехал к маме Кате,
Бабе Кате, тете Кате.
В этом доме, в этой хате
Столько солнца для меня…
Как и быть должно на свете -
Это внуки, это дети,
Это мамины соседи,
Тоже, стало быть, родня.
Все такие дорогие,
Все понятные такие,
До печенок заводские -
Трудовой, рабочий люд.
Все прошли здесь голод, холод,
Чтоб поднять завод и город,
Чтоб восславить серп и молот.
Так все рядом и живут.
Это граждане Державы
Той, что мы не удержали.
Много все воображали,
Вот и рухнул общий кров
Для потомков запорожцев
И купцов-нижегородцев,
Для потомков черноморцев
И уральских мастеров.
А какие перемены?
На фазендах после смены
На руках взбухают вены
От аграрного труда.
И едят борщи да сою,
Хлебом делятся и солью,
Едко шутят над собою.
Поглядишь вокруг — беда…
При любом, понятно, строе
Там, где гости — там застолье,
Это вечное, святое,
И уже у горла ком.
И дыханием горячим
Мы в плечо друг другу плачем
И хрипим, что нет удачи,
И смеемся, что живем.
Не ругай нас, баба Катя,
За нетрезвые объятья,
Мы стоим на перекате,
Мы волнуемся всерьез.
Вон с вальцовки тетя Шура,
На полкомнаты фигура,
Тарахтит, как дурой дура,
А запела — и до слез.
Я хожу по половицам,
Скрип родной, родные лица.
Есть таможня, есть граница,
Нет просвета впереди.
Потому и день, как вечер,
И печаль развеять нечем,
И лежит на светлой встрече
Тяжесть тяжкая в груди.
НАД КАПЕЛЬКОЙ РОСЫ
Памяти Владимира Солоухина
Я наклоняюсь над капелькой росы,
И в мире остановятся часы.
Падут все расписания и сроки,
А небо станет светлым и высоким,
Как после разгулявшейся грозы.
В гримасу превращенный мира лик
Опять предстанет ликом в этот миг,
И ясен будет взгляд его и светел.
Все станет тем,
чем быть должно на свете,
Где шепот нам порой слышней,
чем крик.
Над капелькой росы в начале дня
Склонялись столько раз и до меня,
И думали о жизни этой бренной,
И о себе, и обо всей Вселенной,
В душе надежды светлые храня.
Над капелькой росы — покой и свет,
Забот, что рвут на части сердце, нет.
Есть небо, есть земля,
трава, деревья,
Есть на пригорке тихая деревня,
И есть на все в душе простой ответ.
Но оторвись от капельки росы -
Уже привычно сморишь на часы.
Еще не начал мир звенеть и тикать,
Но так в нем тихо, как бывает тихо
В природе за минуту до грозы.
БЛАГОДАТЬ*
Церковь старая новой звонницей
Воссияла, как благодать.
Перестаньте, как над покойницей,
Над Россиею причитать!
Перестаньте впадать в отчаянье!
Хоть прорехи, куда ни ткни,
И страшнее и окаяннее
У России бывали дни.
И ходила беда копытами
Да колесами по Руси.
И стонала она под пытками
Вся в лохмотьях, в крови, в грязи.
Проносилась беда тяжелая,
Там — дымя над ней, там — пыля.
И лежала вокруг сожженная
И потоптанная земля.
Все мертво. Только пепел кружится,
Только ветер слепой. И вдруг -
Вдруг в каких-то сожженных кузницах
Еле слышное: тук да тук…
И березка зеленой свечкою
Вдруг затеплилась по весне,
И все громче с утра за речкою
Камнем чиркают по косе.
Даль не очень еще распахнута,
И рассвет еще жидковат,
Но землица кой-где распахана,
И стожки где-нигде стоят.
Чуть еще — и заквохчет курица,
Пес залает, и конь заржет.
Чуть еще — и такой по кузницам
На Руси перезвон пойдет!..
Будут сыпаться искры под ноги,
Будет крепок в подкове гвоздь.
Ни друзья не поймут, ни вороги,
Что, откуда и как взялось.
И ударит звонарь на звоннице,
И поднимется в поле рать.
Словом, хватит, как над покойницей,
Нам над Родиной причитать!
* Благодать — ниспосланная свыше сила.
ПИСЬМА И ПРИТЧИ О ХОДЖЕ НАССРЕДДИНЕ
Тимур Зульфикаров
Однажды весной в варзобских горах я увидел спящего под блаженной, цветущей алычей старца. Он спал давно, потому что слюна сна на бороде его стала крепкой солью. Весенний, курчавый, сладостный ветерок шевелил его седые власы…
Я подумал: “Какой счастливый человек! Что может быть прекрасней вешнего сна под цветущим деревом, когда от ветра лепестки, как летучие бабочки, ласкают твое лицо, как персты матери нежно гладят спящего младенца?..”
Тут старец открыл туманные, далекие глаза и сказал мне: я Ходжа Насреддин!.. Я давно сплю. Никому не нужны в нищей, горькой стране мои притчи и анекдоты… Да и какие могут быть анекдоты средь такого горя?.. Поэтому я сплю… Летаргический сон — это борьба мудреца с тираном?.. Я переспал, пережил многих кровавых властителей… Переживу и нынешних… да жаль мне простых, безвинных людей!..
Но раз ты разбудил меня — возьми эти два письма и несколько новых притч. Отдай их людям…
И Ходжа Насреддин вновь закрыл лучистые, неистово младые и бездонно лукавые глаза…
… О, мой многомудрый и многоухий читатель! Я передаю на Твой суд эти письмена великого острослова!
Если они не понравятся Тебе — то можешь пойти и разбудить Ходжу Насреддина, и высказать ему свое неодобренье.
Вот его адрес: Таджикистан. Варзобские горы. Цветущая алыча на вершине. Вход по козьей тропе. Направо. Или налево… Он там спит. А, может быть, ушел в свои вечные странствия…
Ведь если спит Ходжа Насреддин — значит, спит народ… А народ просыпается…
Поклон Тебе, мой дальний и ближний читатель.
ПИСЬМО ХОДЖИ НАСРЕДДИНА
ПРЕЗИДЕНТУ БОРИСУ ЕЛЬЦИНУ
Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного
Дорогой брат Борис!
Не знаю — слышал ли Ты обо мне?
Я Ходжа Насреддин.
В сорока трех странах и во многих народах, и языках ходят обо мне, скромном и мимотекущем рабе Твоем, веселые анекдоты и печальные легенды.
Недавно в блаженной Турции отпраздновали мой тысячелетний юбилей. Аллах дал мне бессмертие, и вот я с седым ослом моим Аль Яхшуром кочую по разным народам и временам.
Многие люди мечтают о бессмертии, а я алчу смерти и покоя, но Аллах не дает мне.
Ах, дорогой брат Борис! Если бы Ты знал, сколько горя и страданий человеческих повидали глаза мои за последнюю тысячу лет!
Многие ханы, цари, властители возлюбили мудрость мою и призывали меня к себе, чтоб я потешил их и с улыбкой наставил на путь истины… В каждой стране должен быть хоть один человек, говорящий правду — иначе правителям скучно будет… Но не более одного? А?..
Я был в шатрах Хакана Чингисхана и Амира Тимура.
Я был в царских палатах Иоанна Грозного и во дворцах императора Петра I и Наполеона Бонапарта.
Я был в Кремле у Иосифа Сталина и беседовал у Великой Стены с непостижимым Мао Цзедуном…
И вот мой дряхлый осел Аль Яхшур, который уже давно не слушается меня и влечет меня, куда ему захочется, повлек, понес меня, сонного и древнего, на Русь нынешнюю.
На Твою Русь, брат Борис мой!
Нынче Ты правишь Русью…
Почему мой чуткий, непослушный осел свернул на Русь?
Быть может, потому что нигде на земле нет такой дикой, обильной травы? Русские поля и земли стоят заброшенные, неухоженные, неурожайные, сиротские…
Только дикая трава, полынь, сорняк — хозяева земли Русской, прежде обильнородящей… Айхха!
Ай, Аллах!.. Не победили тысячелетнюю Русь-воительницу монголы, татары, немцы, французы и иные нутряные инородцы, а победили, захлестнули Русь дикие, алчные травы…
