Словом, Виктория ездила на Капри и в Рим, а летом иной раз в Сульлиден и, наконец, в 1930 году умерла. Густав ее был уже немолод, еще в 1923 году он переступил границу нынешнего шведского пенсионного возраста. Он передал государственные дела и представительство своему ответственному сыну Густаву Адольфу, сам же занялся вышиванием, охотой, ловлей щук, бриджем и канастой. Вышивание успокаивало его беспокойный желудок, а к тому же пригождалось при неприятных беседах, например с младшими представителями семейства: вышивая, он все время смотрел на свою работу и мог не встречаться глазами с козлом отпущения.
Ловля щук происходила старинным изысканным способом — на закидушку, ныне это искусство почти вымерло. Дело в том, что здесь требуется умелый гребец. А ныне таковые претендуют на то, чтоб ловить и самим. Однако для Густава V не составляло проблемы найти хорошего и послушного гребца.
В суточный распорядок входила продолжительная карточная игра каждый вечер. Король толком не сознавал, что партнерам это ужасно надоело. Однажды в Тулльгарне[57], когда стояла скверная погода, король после обеда объявил, что прекращает рыбную ловлю — она тоже была неотъемлемой частью его дня — и вместо этого будет карточная игра. На что гофшталмейстер Русенблад сказал: «А вечером играть не будем?»
Густав удивленно спросил, неужели Русенблад не любит играть в карты. «Отчего же, люблю иногда», — ответил гофшталмейстер.
Но его искренность составляла исключение.
Густав окружил себя сверстниками, а что за общество молодых мужчин бывало у него в частных покоях — это совсем другой разговор. Британский пресс-атташе Питер Теннант утверждает, что в сложной агентурной игре военных лет немцы засылали в Стокгольм гомосексуальных теннисистов, чтобы угнездиться при Густаве. Ведь о его гомосексуализме знали и в шведском правительстве, и за рубежом.
Откуда Теннант взял информацию насчет теннисистов? Ну у англичан у самих был «совершенно очаровательный гомофил», который чаровал немцев-теннисистов. Разведывательная служба в самом деле странное занятие.
В годы Второй мировой войны Густав V однажды якобы пригрозил отречься от престола, если коалиционное правительство не согласится на транзит немецкой так называемой дивизии Энгельбрехта в Финляндию и на Восточный фронт. Однако, по-видимому, не только Густав V, но, как ни странно, и проанглийски настроенный кронпринц Густав Адольф хотел, чтобы Швеция сказала «да». Премьер-министр Пер Альбин Ханссон тоже считал, что так лучше, и на самом деле, вероятно, именно Пер Альбин усилил королевскую формулировку, чтобы провести упомянутое решение.
История о немецких перевозках через Швецию в годы Второй мировой войны становится вдвойне поучительной, если ознакомиться с откликами в прессе за минувшие десятилетия.
В ту пору Швеция оказалась в окружении Германии и оккупированных ею территорий, не говоря уже о том, что Советы вплоть до 22 июня 1941 года находились в пакте с Германией. Можно провести параллель со Швейцарией, которая в довершение всего была в кольце на суше и даже моря не имела поблизости. Что же делала Швейцария? Пропускала по своей территории немецкие эшелоны, ведь иначе бы немцы задушили страну.
Во всех своих действиях в ответ на требования Гитлера шведское правительство должно было постоянно помнить, что имеет дело с непредсказуемым психопатом, от которого можно ожидать чего угодно; этот факт потомки, похоже, склонны предавать забвению, однако человек, который 22 июня 1941 года сдуру начинает войну на два фронта со всем миром, действительно способен натворить незнамо что. Уступки — печальная история, но задним числом шуметь о них незачем, и они несравнимы, например, с важной помощью, какую Гитлер вплоть до июня 1941 года получал от сталинского Советского Союза. Разрешенный транзит — дело неприятное, хоть и не особенно значительное. Что касается дивизии Энгельбрехта, это было нарушение нейтралитета. Однако больше немцы так не делали. Почему? Цена слишком уж дорогая. Мосты в Норланде не были рассчитаны на тяжелую немецкую матчасть, поэтому немецким артиллеристам пришлось то и дело останавливаться и, чертыхаясь, разбирать орудия, чтобы по частям переправить их через хлипкие шведские железнодорожные мосты. Кое-кто из военных историков говорит, что, вероятно, дивизию Энгельбрехта пропустили транзитом нарочно, чтобы немцам не захотелось проделать это еще раз (и они, стало быть, повторять не стали).
Печальную историю о дивизии Энгельбрехта и о транзитных эшелонах за минувшие годы снова и снова вытаскивали на свет Божий. Однако тем, кто писал об этом событии, редко хватало энергии разыскать факты о много более серьезных нарушениях нейтралитета, ставших регулярными после неудачи с дивизией Энгельбрехта, а именно: куда более крупные транспорты немецкой живой силы и техники осуществлялись морем в шведских территориальных водах под конвоем шведских крейсеров! Никакого секрета тут нет, все это аккуратно описано в исторических трудах, но стандартным пунктом стали дивизия Энгельбрехта и транзитные эшелоны. Проще писать только о сотни раз повторенном, чем выяснять что-то самому. Об истории с морскими перевозками сейчас, спустя пятьдесят пять лет, тоже сказать особо нечего. Разве только, что она некрасивая и что война есть война.
К Гитлеру и к нацистской Германии Густав V долгое время относился так же, как вся европейская верхушка: дескать, этого плебея-капрала наверняка можно будет держать под контролем. Густав V даже говорил Гитлеру еще в начале тридцатых годов, что не стоит так плохо относиться к евреям. «Я здорово отчитал Гитлера», — удовлетворенно рассказывал он впоследствии, ничего не подозревая об истинной натуре Гитлера, как и многие европейские политики, которым вообще-то не мешало бы знать об этом лучше других. В войну демократические партии придерживались единого мнения, разделяя его и с королем и кронпринцем: Швеции необходимо держаться вне войны. Это удалось, и стыдиться тут нечего, напротив. Несколько раз правительство обращалось за помощью к королю, чтобы тот посылал депеши Гитлеру, в надежде, что таким образом они возымеют больший эффект.
Порой слышишь от иностранцев, что-де нас, шведов, должна мучить совесть, оттого что мы не участвовали в войне, — обычно так говорят мизантропы-англичане или американцы. Однако за тридцать пять с лишним лет общения с русскими я ни разу не слышал от них ничего подобного. Почему обстоит именно так? Потому что американцы и англичане, во всяком случае, никогда не имели на своей территории оккупационных войск, тогда как огромные регионы России, Украины и Белоруссии были оккупированы и опустошены. Эти народы знают, от чего мы убереглись.
Что ж, король Густав, или Вегурра (V-Gurra[58]), как его прозвали стокгольмцы, все больше старел, все больше его одолевала усталость. И хотя он очень редко выступал публично, главным образом занимался своими достойными стариковскими хобби, вышиванием и поездками на Ривьеру, народ его полюбил — в силу того, что он сидел на троне так долго и давным-давно не совершал ничего, вызывающего политическое озлобление. Он был сдержан, на виду не появлялся, собственно лишь раз в год зачитывал тронную речь — вот за это его народ и полюбил. Довольно-таки странно.
При его жизни трое внуков и один племянник женились на дамах, с точки зрения акта о престолонаследии неприемлемых. Первым был Леннарт. Когда самому Густаву V не удалось предотвратить это и ни кронпринц Густав Адольф, ни другие особы не убедили принца Леннарта выбросить из головы планы женитьбы и помолвка состоялась, произошло кое-что интересное. Король отправился в Оперу и демонстративно взял с собой непокорного внука, показывая, что семья его не отвергла.
Не будь вся эта история от начала и до конца такой провинциальной, она бы получила грандиозный резонанс. Но со стороны старого шутника все равно симпатично.
И Леннарт, и Карл Юхан сообщают, что глава семейства и государства беседовал с ними по этому случаю как с провинившимися гимназистами, которых после реальной разборки (со строгим классным наставником) для проформы вызвали к директору, каковой, собственно, не проявляя особого интереса, выговаривает юнцам, будто первоклашкам. Вторым человеком, которому король сделал выговор таким же манером, был легендарный главный редактор газеты «Гётеборгс хандельс ок шёфартстиднинг», пламенный антифашист Торгни Сегерстедт[59]. Он был излюбленным объектом ненависти Гитлера, и кое-кто в правительстве опасался, как бы великолепные диатрибы Сегерстедта не навредили Швеции. Беседа сурового моралиста Сегерстедта, по образованию историка религии, и прагматичного, но весьма престарелого главы государства проходила сумбурно и оставляла впечатление, что состоялась едва ли по инициативе короля, скорее уж по настоянию правительства. Аудиенцию осенью 1940-го король начал фразой: «Я не желаю войны». Сегерстедт отвечал, что и он тоже отнюдь не желает, чтобы Швеция вступила в войну.
