Обманщики просили его подойти поближе и сказать, как нравятся ему узор и краски. А бедный министр, как ни таращил глаза, все-таки ничего не видел. Да и видеть было нечего.
«Ах ты Господи! – думал он. – Неужели я глуп? Вот уж чего никогда не думал! А может, я не гожусь для своей должности? Нет, нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!»[35]
Ну, дальше вы и сами помните. Совет министров одобрил, Дума была в восторге, наступил день торжественной процессии (парада).
Король разделся догола, и обманщики принялись наряжать его: они делали вид, будто надевают на него одежды. А король поворачивался перед зеркалом во все стороны.
– Боже, как вам идет! Как чудно сидит! – шептали в свите. – Какой узор, какие краски!
Ну, дальше все помнят.
– Да ведь он голый! – закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
Уважаемый Владимир Владимирович, давно, еще в первом десятке моих писем вам (не помню, по какому случаю) была упомянута эта сказка. Только упомянута. Без цитат. И вот, представьте, одна женщина написала мне (а откликов на «Письма президенту» приходит много), что «сказка, конечно, хорошая. Но ведь никто не знает дальнейшей судьбы этого мальчика. Что потом с ним сделали?».
Вот какая умная читательница.
И правда, все знают эту историю как раз до наивного детского выкрика. А что было потом – никто не помнит.
– Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет! – закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца!
И он выступал еще величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.
Это потрясающее место, Владимир Владимирович. Весь народ кричит, а король выступает еще величавее.
Надеюсь, удалось вас ободрить. Но очень интересно, что вы об этом думаете?
18 января 2005
Уважаемый Владимир Владимирович! Стоял на платформе в Перхушкове (электричка опоздала на 17 минут) и думал о вас.
Нелегко, наверное, было вам вернуться на Родину после нескольких лет работы в Германии.
Сужу по себе; в конце лета на несколько дней съездил в Швейцарию и вот до сих пор мучаюсь от невольных сравнений.
…Рядом со мной на платформе ждали электричку парень с девушкой; с виду им лет 15–17; она теребила телефон, а он чего-то ей говорил и поплевывал. (При вас, наверное, не стал бы так делать.)
Парень симпатичный, крепкий, не больной – легко мог бы плевать на рельсы или в другую сторону, в кусты. Но он плевал на платформу, она уже заметно была заплевана вокруг этой юной пары.
Хочу уточнить: это был хороший мальчик – то есть не пьяный, не обкуренный. И когда я ему сказал: «Что ж ты, друг…» – он не огрызнулся и даже перестал плеваться.
А я стоял и думал… и мысли все были какие-то тупые: у себя дома парень небось на пол не плюется… Вроде русский, не приезжий, которому наша земля (в том числе платформа) чужая…
В Швейцарии такого не увидишь; ни в городе, ни на полустанке. А у нас все платформы, все тротуары, туалеты заплеваны…
Людей на платформе было полно – но никто парню ни слова не сказал. И удивление, похоже, вызвал я своим замечанием, а не он своим поведением.
Тут показалась наконец электричка. Все обрадовались; и стоящий рядом мужчина лет сорока, спортивный, лысоватый, жилистый (может, восточными единоборствами занимается или лыжами), думая о чем-то своем, сплюнул на платформу, потом бросил окурок на рельсы – прямо перед поездом, перед кабиной машиниста (при вас, наверное, так бы не сделал), а потом, когда вагоны, тормозя, двигались мимо, плюнул еще и на стенку вагона (но не на окно, а ниже). Моего упрека молодому он не слышал, подошел позже. Поэтому он не нарочно плюнул на электричку, не для того, чтобы показать: мол, никто ему не указ, а просто так – сам по себе.
И вот, Владимир Владимирович, я думаю, что и министры – со льготами там или насчет квартплаты – не нарочно, а просто так.
Вот этот спортивный мужик, который плюнул на вагон, он же случайно не стал министром, просто родился не в том городе. А если бы повезло – стал бы министром, – внутренне он остался бы таким же. Он же не со зла, он не хотел электричку пачкать, он просто думал о своем.
И министры – они просто думают о своем, но мы их мыслей не знаем. Нам видны лишь их внешние проявления (неприятные), а они, быть может, в этот момент стихи сочиняют о Родине или в вашу честь.
…И вот они думают, думают о чем-то своем… Мало ли у них своего?
Мало? Ну тогда, значит, думают о чужом: как бы так сделать, чтобы чужое стало своим (с помощью, как вы понимаете, абсолютно рыночных механизмов)?
…За две недели в Швейцарии – ни ямы, ни ямки на дорогах (даже в провинции, даже в деревнях). А у нас к миллионнодолларовым особнякам (Николина Гора) ведут такие раздолбанные… дорогой-то не назовешь; будто вчера война кончилась. Ковровые бомбежки – иначе эти жуткие ямы не объяснишь. И на Садовом, и даже на вашей трассе – на Кутузовском – того и гляди колесо оставишь.
Проехал на электричке пол-Швейцарии – ни окурка. А у нас на Беговой уже шпалы не видны. А рельсы – видны, потому что поезда все же ходят.
Мальчик тот (на платформе), думаю, не богатый. На электричке ездит. А что у его подружки мобильник – так это теперь не означает богатства. Лет 50–60 назад она бы семечки лузгала; от мобильника хотя бы шелухи нет. Интересно, кто больше мусорит: бедные или богатые?
Идешь по лесу – бац! перед тобой новый забор. Откуда? Вчера еще не было. Нет, стоит – высокий железный, закрывший от нас кусок леса.
Богатые – они там, у себя, едят, а мусор и объедки в лес выбрасывают; с нашей (с пока еще нашей) стороны забора. У вас на глазах небось не посмели бы.
А беднота тут гуляет – в пока еще общем лесу.
И под каждым ей кустом
Там готов и стол, и стул.
Да-да, дом им там еще не готов. Они под одним кустом едят, а под соседним стул оставляют. А на следующий день там уже противно – банки, бутылки, объедки, мухи и воняет. Они, естественно, на соседнюю поляну… И за одно лето эта простота загадила весь лес, который нам пока еще оставили захватчики.
Сейчас все это временно прикрыто снегом. Но он же растает. Владимир Владимирович, давайте на майские сходим в любой подмосковный лесок, приглашаю. Вы там у себя, в резиденциях, даже вообразить не можете, как выглядит сейчас лес – наше (почти уже не наше) главное богатство.
Только мы никому заранее не скажем, куда пойдем; а то всё вылижут, траву покрасят. Мы же знаем, как зверски быстро наводят чистоту там, куда вы летите. Что асфальт – даже больные почти выздоравливают. А где вас нет… Верите ли? – в километре от вашей резиденции на любой полянке больше дерьма, чем во всех лесах Швейцарии. Вы его не видите, конечно, но мухи-то небось залетают?
А в Швейцарии в лесу, на тропинках (и вдоль тропинок, и вглубь) – ни банок, ни бутылок, ни оберток, ни резинок, ни прокладок. А люди есть, много; гуляют, здороваются с незнакомыми.
Мусора нет. Но и мусорщиков нет. Никто не убирает, не собирает в мешки. Им не надо бороться с мусором, потому что они не мусорят.
Ни одного гаишника за две недели, ни одного полицейского. Если ты нарушил правила, то поймать тебя может лишь видеокамера, а она, Владимир Владимирович, как вы понимаете, взяток не берет. И проводить с ней воспитательную работу, и внушать про честность – не надо. И содержать армию взяточников и дивизию воспитателей – не надо. Экономия!
Всего 50–60 лет назад это была бедная страна. Рабоче-крестьянская. Коров доили, сыр варили, часы делали… И сейчас с удовольствием этим занимаются.
У нас со Дня Победы прошло 60 лет – тот же срок. Но не похоже, чтобы мы очень разбогатели. Даже чистоту не успели навести.
И вот я думаю: окажись вы сразу везде – какая бы стала чистая, честная, трезвая страна!
Хорошо там, где вы есть! Вот только радиус вашего очистительного действия, увы, невелик.
Не уверен, находится ли у вас время об этом думать. Потому что, когда вас видишь, кажется, будто вы тоже напряженно думаете о чем-то своем. Не о нашем.
24 января 2005
Уважаемый Владимир Владимирович! Некоторые читатели нашей переписки рассердились, что я вам про мусор написал. Мол, с президентом надо только о высоком. Что делать – ума не приложу. Об Аристотеле, что ли, написать?
Украине вы навязывали Януковича, Абхазии тоже кого-то из своих… Такая настойчивость была бы хороша, если бы соседи верили в ваше умение делать верный выбор.
Ладно чужим, но вы и нам назначили Фрадкова. Может, для каких-то ваших тайных задач он хорош, но для нас – никудышный. Ни одного достоинства не заметно; иногда кажется, будто он даже не понимает, кем работает и где. Был слух, что вы его назначили, чтобы показать Западу, будто у нас нет антисемитизма. Это все равно как назначить, извините, целку, чтобы показать, будто у нас нет проституции.
