Б: Очень теплые, очень доверительные, очень искренние. Они делились буквально всем – начиная от политики, кончая внуками. Первая, кому он звонил утром, – мать, с которой он все обсуждал. Это редкое качество. Я думаю, он был самый лучший сын. Если мой сын будет таким, я буду самая счастливая в этой жизни.
В январе 1989 года я уехал в Австрию, предварительно поменяв старую отцовскую “трешку” на шубу (кажется, из аргентинского опоссума) для жены и купив на АвтоВАЗе с помощью Бориса новые “Жигули”.
Напомню, что просто так пойти и купить машину в то время было невозможно. У производителя, АвтоВАЗа, естественно, были свои квоты. Березовский договорился, что нам с ним соберут “девятки” и мы приобретем их прямо на заводе в Тольятти.
В декабре 1988-го мы приехали на завод и обнаружили, что наши машины покрашены в бледно-голубой цвет детского горшка. Мы от них отказались, и нам пообещали за сутки собрать новые – оба мы захотели модный цвет “брызги шампанского”. Но Борис ждать не мог и улетел. А я остался, забрал машину и вместе с прилетевшим товарищем погнал в Москву. Что, кстати, было небезопасно – машину, еще толком не оформленную, по пути из Тольятти в столицу могли и отнять. Но не отняли, и я уехал на ней в Вену.
В Австрии мой уровень материального благосостояния резко вырос. В Международном институте прикладного системного анализа я получал примерно 4 тысячи долларов в месяц, половину отдавал советской власти, но и оставшиеся 2 тысячи существенно превосходили то, что я зарабатывал в СССР (даже с хоздоговорами, чтением лекций и рефератами в ИНИОН). Да и вообще возможность ощутить себя частью огромного мира, ранее почти полностью для нас закрытого, вызывала исключительные эмоции. Каждый день, стоя на автобане в потоке машин, везущих людей на работу, я испытывал трудноописуемую радость.
Мы с женой открывали мир, в том числе кулинарный. Взяв 400 шиллингов (примерно 40 долларов), впервые в жизни отправились в китайский ресторан и попросили официанта накормить нас ровно на названную сумму. Примерно через месяц так же пошли в итальянский, а в японский (слова “суши” я тогда не знал) меня пригласил тайваньский коллега, для которого СССР был столь же недоступен, как Тайвань для нас.
Мы путешествовали – с разрешения посольства. Во Флоренции в мае 1989-го, выйдя из Уффици, я обнаружил пропажу своего автомобиля. Сначала страшно испугался, что его угнали. Мы, согласно разрешению на поездку, должны были путешествовать тремя семьями и быть все время вместе, чтобы избежать провокаций – ЦРУ, MI6, Моссад… А во Флоренции мы с женой оказались одни, и из-за пропажи машины эта история могла выйти наружу. Но испуг быстро прошел: я посмотрел вокруг и увидел “Мерседесы”, BMW и даже Ferrari, стоявшие на той же парковке, что и оставленная мной “девятка”. Кому в таком случае нужна моя машина? Ее-то зачем угонять? Просто мои соседи, в отличие от меня, заплатили за парковку, а мои “брызги шампанского” были отбуксированы на окраину города на стоянку, где я ее, заплатив штраф, и забрал.
Я казался себе чрезвычайно богатым и успешным. Однако где-то с весны 1990-го в Вену начали приезжать мои московские знакомые с деньгами, явно превосходившими мою зарплату.
Одного моего близкого друга моя жена сопровождала по магазинам, и он подарил ей сумку – а еще три похожих купил своей жене, сестре и маме. Лена позвонила мне из автомата: “Можно ли принять такой дорогой подарок – сумку за 1000 долларов?” Я разрешил, так как даривший был свидетелем на нашей свадьбе и я чувствовал, что он в отличие от меня легко может себе такой подарок позволить.
Еще один мой товарищ прилетел в Вену совсем без вещей, только с газетой “Правда” в руке. На мой вопрос, как он собирается жить даже без зубной щетки, ответил: “Здесь все можно купить”. И уехал через три дня, откуда-то получив деньги, на новом “Мерседесе” и с часами Patek Philippe.
Но круче всех выглядел Березовский. Он приезжал в Вену раз в два-три месяца, иногда всего на несколько часов. Еще не на частных самолетах, но уже снимал для переговоров VIP-комнату в аэропорту. А когда задерживался, ходил за одеждой и подарками в недоступные нам магазины. Общался с очень солидными людьми. И очень много говорил о растущей империи ЛогоВАЗа.
Борис менялся внешне. В Москве, я помнил, он одевался крайне скромно. Вещи из-за границы традиционно привозил не себе, а только Нине и дочерям. Сам же ходил в ботинках “прощай, молодость” – войлочных, на молнии, очень дешевых. А тут… Я услышал от него названия марок, мне в принципе неизвестных по причине дороговизны.
Трансформация Березовского и прочих моих друзей, вплоть до изменения их внешнего облика, заставляла задуматься. Однажды я сказал жене: “Что-то там в Москве происходит. Они, кажется, начинают зарабатывать действительно серьезные деньги. Похоже, надо будет возвращаться”. Лена возвращаться не хотела. Слишком хорошо помнила “карточку покупателя” и четыре часа, которые тратила ежедневно на покупку продуктов.
Я все же решил попытаться пристроиться к какому-нибудь бизнесу и спросил однажды Березовского, не могу ли быть чем-то полезным, учитывая мое нахождение в Вене. “Можешь, – ответил Борис. – У нас по-прежнему очень мало серьезных контактов на Западе. Нужны инвесторы, люди с большими деньгами, а не мелкие спекулянты, которые сегодня вьются вокруг нас. Ищи”. И он выпустил приказ о назначении меня представителем ЛогоВАЗа в Западной Европе.
Я в то время постоянно читал лекции о советской экономике и реформах Горбачева в разных точках мира и в разных аудиториях – в Германии, Израиле, США, Шотландии. Однажды я у себя в институте выступал перед участниками большого семинара по энергетике – учеными и бизнесменами. А после семинара получил предложение выступить в Нью-Йорке перед членами некоего нефтегазового клуба. С этим ко мне подошел Роберт Хефнер. Как я потом узнал, этот пионер глубинного бурения газа почти разорил ряд крупнейших американских банков и стал героем написанной об этом книги Funny Money[37].
Учитывая обещанный гонорар, я, естественно, согласился. Полетел в Нью-Йорк, первый раз в жизни остановившись в пятизвездочной гостинице, и выступил. А когда закончил, услышал от Хефнера: “У вас в СССР точно будет приватизация нефтяной отрасли. Вы можете организовать нам контакты на случай, если появится возможность инвестировать? Давайте, может быть, вместе слетаем в Москву?”
Моим единственным бизнес-контактом был Борис Березовский. Выяснив масштаб Хефнера (одно время миллиардера), он немедленно загорелся и взялся все организовать. В октябре 1991-го я с группой американцев полетел в Москву. Американцев было трое – Хефнер, крупный нефтепромышленник из Оклахомы Шарп и действующий губернатор этого штата Дэвид Уолтерс.
Березовский решил отвезти группу в три места – собственно в Москву, где мы должны были встретиться с рядом руководителей нефтяной промышленности СССР и РСФСР, в Грузию, где, во-первых, была некоторая нефтедобыча и нефтепереработка и, во-вторых, можно было организовать хороший прием, и, наконец, в Санкт-Петербург – чтобы закрепить положительные впечатления о Советском Союзе.
Не стану вспоминать Москву, где главным собеседником стал мой бывший коллега по ВНИИСИ и будущий министр правительства Гайдара Владимир Лопухин, и Грузию, где мы были гостями Бадри Патаркацишвили. Главное, как выяснилось позднее, произошло в Петербурге.
Так как в нашей группе был губернатор американского штата, по статусу мы могли претендовать на встречу с мэром Санкт-Петербурга Анатолием Собчаком. Американцы этого хотели – Собчак был знаменит и олицетворял “новую Россию”.
Я позвонил Чубайсу, в тот момент первому заму Собчака, и попросил организовать встречу. Чубайс был за городом, на знаменитой даче № 15 в подмосковном Архангельском, где вместе с коллегами готовил ельцинскую программу реформ. Я, естественно, заехал к ним, прилетев в Москву, и отдал Гайдару свои заготовки.
“Я не в Петербурге, – сказал мне Чубайс, – но там у Собчака есть очень внятный ответственный за внешние связи мэрии – Владимир Путин. Я позвоню ему и попрошу помочь. А ты потом ему перезвони”.
Я позвонил, и мы действительно договорились, что встреча с Собчаком состоится. Кроме того, Путин обещал помочь с организацией экскурсий.
Вечером в день приезда мы познакомились и поужинали в гостинице “Европейская”. На следующий день в четыре часа дня вся группа пришла к Собчаку.
К несчастью, во время обеда Березовский слегка перебрал. Когда мы пришли к мэру, он уселся не с нашей “правильной” стороны, а почему-то по левую руку от Собчака, чуть поодаль. В центре Собчак, справа – Путин, слева – Борис.
И Березовский… заснул. Он сидел через пару стульев, и Собчак, увлеченный собственным продолжавшимся минут 40 рассказом, его не замечал. Но Путин прекрасно видел. Он постепенно краснел, зверея от такой наглости – спать на встрече с мэром. Он делал мне знаки, и я незаметно от Собчака сворачивал бумажные шарики и кидал их в Бориса, пытаясь разбудить. Березовский просыпался, оглядывался вокруг и засыпал снова. Было это ужасно некрасиво.
