В общем, ни одного сутенера не показали. Которые, разумеется, были. И это понятно. Серьезного человека и найти трудно, и последствия могут быть неприятными (могут и припугнуть, да и камеру разобьют, потом - отчитывайся, пиши бумажки)… А девочки в клетке были бесправны, как овцы и обезьянки, с ними можно было делать все что угодно. Особое наслаждение тугим мужикам в плотных джинсах, наверное, доставляла мысль, что теперь ее опознают в родном маленьком городке. Например, мама. Сейчас сидящая у телевизора. Ну а как, собственно, еще можно бороться с таким позорным явлением? Вот и я об этом… Выключит мама ящик, посидит, как во сне, выйдет на кухню, включит чайник, постоит у плиты, возьмет полупустое мусорное ведро, выйдет на лестничную клетку, а ей навстречу соседка. И так радостно: «Тамара Георгиевна, а я сейчас вашу Настеньку видела. А говорила, что секретаршей работает». И у самой глазки блестят. Работает, милая, работает.
Видимо, мало было той девочке в клетке - и ментов, и клиентов, и сутенеров, недоставало только позора на родине, вот теперь и позор на лестничной клетке будет (чтоб уж точно не выползла, чтоб увязла). Все правильно.
В общем, так и насиловали. И хозяева, и журналисты, и клиенты, и зрители (одним из которых был я), и гипотетическая соседка Тамары Георгиевны.
И все это называлось - делать и смотреть телевизор.
Больше я таких программ не смотрел.
Я не хочу быть насильником. Умею, но не хочу.
… И опять приходит гроза с северо-запада, сначала кучерявая, потом синюшная, плоская. Погромыхивает. Скребет лиловым брюхом крышу ближнего дома. Сейчас прольется. И становится мне хорошо. Потому что нет никого рядом со мной, и клетки нет, и банки нет, и рыбки, и мента, и хозяина.
И спать очень хочется.
Очень хочется спать.
… Ибо лучше смотреть телевизор - без тикающего рядом большого влюбленного кузнечика и социального жира. Лежать, обнявшись, с собакой (собака на локте, пульт в этой же руке), и случайно - под набухающие по мере засыпания быстрые телевизионные голоса - по слабоумию - присопеть. Когда я уже начну различать резкие горы и облака, тупая моя собака начнет ворочаться, устраиваясь поудобней, повернется на один бок, нажмет лапой на кнопку - и по экрану побежит - чуть наискосок - белый теннисный мячик. Собака повернется на другой бок - и он, уже поголубевший, выскочит наперерез машине из старого французского фильма, - собака вздохнет и положит на пульт голову - и полетит вниз и вниз по отвесной ослепительно-белой стене мой последний - ярко-розовый и золотой.
Только этого я уже не увижу.
Михаил Харитонов
Хотим длиннее
Физиология сериала
Их звали одинаково, Саша и Саша, и у них могло бы получиться что-то серьезное.
Конечно, это все бабушка надвое насчет серьезного - то ли дождик, то ли снег, и сердцу девы нет закона. Но мне казалось, да и ему казалось. И ей, наверное, тоже.
Саша был из тех мужиков, которые до старости - Саша. Саша, Сережа, Валера. То, что называется «рукастый», то, что называется «с головой». Это такая порода людей, очень хорошая на самом деле, всеми любимая. Представьте: мужик, который может и пианино на пятый этаж занести и потом, утирая лоб, сесть и сыграть польку или там чего. И знает, что такое Мандельштам, хотя наизусть стесняется.
С Сашей, которая она, было сложнее. Она знала не то что Мандельштама, а даже Драгомощенко, Парщикова, Елену Шварц и Ольгу Седакову. И Свету Литвак читала. Хотя нет, тогда еще не было Светы Литвак, и Воденникова тоже не было. Саша была мила, и даже когда она ходила не в белых носочках, все равно казалось, что она в белых носочках, трансцендентально, и спина, как скрипочка, и притом - русская, из старой, чудом уцелевшей семьи, с отчеством каким-то поразительным, вроде Прохоровны или Ульяновны.
К жизни она относилась серьезно и очень ее боялась.
Если смотреть социологически, то Саши были друг для друга чем-то вроде замка и ключа. Кто кого должен был открыть - это, конечно, вопрос. Саша мог отворить Сашей дверь в то настоящее замандельштамье, которое называется современной культурой - а ему было туда интересно. Саша, в свою очередь, мечтала о том, чтобы у нее все в жизни было улажено, уложено, собрано и куплено. Мечта, в общем, законная.
Они встречались где-то полгода, целомудренно сближаясь, но все никак не переходя «известную грань». Для тех времен - да, я забыл обозначить время, так вот, времена были те еще, - это было что-то невероятное. На фоне полного развала всего и вся, упадка и гибели, - и такое постоянство.
Разумеется, все были в курсе, и обсуждали, особенно девочки. Обсуждался в основном один вопрос - как и когда это у них произойдет, и как они будут счастливы. В последнем, вопреки обычному женскому зложелательству, никто почему-то не сомневался.
Расстались они в середине девяносто второго, без объяснений. Вроде даже и не ссорились, но что-то такое произошло, после чего - все.
Все терялись в догадках. В конце концов выяснилось, что они, наконец, решили попробовать - и все было как-то ужасно.
Девочки быстро пришли к выводу, что виноват Саша. Мальчики решили, что Саша - дура.
Правда выяснилась после того, как Саша с подругой моей тогдашней супруги - звали ее Светочкой - слегка посидели за рюмочкой девического чая.
Светочка оказалась болтливой. Рассказала она следующее.
Саше, наконец, надоело целомудренное сближение, и он поставил вопрос почти прямо. Нет, не совсем прямо - он все-таки знал, что такое Мандельштам. Он пригласил ее к себе на романтический вечер. С расчетом на романтическую ночь, потому что сколько ж можно.
Саше к тому моменту тоже надоело ждать. Так что она подготовилась к неизбежному, надела лучшую блузочку и белые носочки и пришла отдаваться.
Саша тоже подготовился по-серьезному. Несмотря на тяжелые годы, был стол, бутылка шампусика и даже какие-то розы.
- И ты представь, - рассказывала дальше Светочка, выпучив карие очи, - вот они сидят, ну там все хорошо, они то-се, и вдруг она вспоминает, что сегодня серия. Она спрашивает осторожно про телевизор. А этот урод говорит: у меня его нет, и вообще что за дела. Представляешь, урод? Ну, она, конечно, ушла. Не пропускать же. А этот обиделся.
Я не понял. Но моя благоверная сообразила сразу.
- А сказать нельзя было, что смотришь и не можешь пропустить? - поинтересовалась она.
- Ну… Она такая культурная, - протянула Светочка, как бы подразумевая, что признание уронит ее с некоего пьедестала, хотя и неуютного, но очень почетного, - ну как сказать. А тут серия… Там у Круза помнишь чего было? И еще эта сука…
Тут дошло и до меня. Саша, нежная Саша, со всем своим культурным багажом, тяжко подсела на «Санта-Барбару».
Сериал - порождение западной англосаксонской культуры. То есть, конечно, практически все хорошее и плохое, что нас волнует, - порождения современной западной англосаксонской культуры. Но сериал - в особенности.
Сериал - это не кино. Это именно что телевизионное, с доставкой на дом, действо. Именно доставка на дом является главной фишкой. Сто походов в кино - это невозможно. А сто раз зависнуть перед экраном - легко.
Главная характеристика сериала - длительность.
Сериалы подразделяются как брюки - по длине.
Есть TV- series -это нечто среднее между многосерийным фильмом и собственно сериалом, серий на двадцать-тридцать, для показа на выходные. Это классика жанра.
Есть телероманы, родившиеся в Латинской Америке, - серий на сто-двести, показывают их по будням. Помните «Богатые тоже плачут»? Это был, кстати, первый в истории телероман. Такое жрут в странах третьего мира - и у нас. «Сами делайте выводы».
На вершине находится пресловутое «мыло», то есть произведение неопределенной длины, доделывающееся по ходу. Сюжет придумывается по мере съемок, все остальное тоже.
«Мыло» появилось в Штатах в тридцатые годы, как радиожанр. 10 октября 1931 года началась трансляция «Бетти и Боба», первого радио-мыла, а в сорок седьмом, одновременно с появлением коммерческого телевидения, началась и эпоха телевизионных сериалов. Началась и не кончилась.
Фишка истинного сериала - это единство не только героев, но и сюжета. Когда не только герои одни и те же, но и сама история является продолжением другой истории, та - третьей, и так далее.
Конечно, это условие соблюдается не всегда. Есть сериалы, состоящие из коротких новелл. Например, «Секретные материалы», с «Малдером и Скалли», где большая часть серий - вполне законченные эпизоды. Или детские диснеевские мульты, всякие там «Чипы и Дейлы» - где тоже можно не париться.
Но настоящий сериал - это, конечно, не нарезка, а нечто цельное. Где пропустить серию - значит, выпасть из потока событий.
