излишних (в условиях капитализма)
товаров за границей, не покупая одновременно на соответствующие суммы товаров из-за границы… США в собственных интересах
должны дать гораздо больше кредитов, чем они давали до сих пор, чтобы освободиться от лишних товаров внутри страны…» [832] (выделено Варгой).
Как видим, эксперты США и СССР одинаково истолковали истинную цель плана Маршалла – что делает это толкование особенно убедительным. Собственные сугубо «эгоистические» интересы играют определяющую роль во всех акциях США на мировой арене; это ясно и в наши дни.
Но даже твердо установив это, мы еще не решаем тем самым вопрос, что (говоря попросту) «лучше»: действия на мировой арене ради «выгоды» или ради какого-либо «идеала»? Об этом речь пойдет в дальнейшем.
Глава шестая
Лаврентий Берия, послевоенные репрессии, сталинский культ…
Как уже не раз говорилось, первые послевоенные годы – едва ли не самый загадочный период нашей истории, что, в частности, как бы дает возможность тем или иным нынешним авторам сочинять любые небылицы об этом времени. Так, в популярном (увы!) детективе Э. Радзинского «Сталин» (1997) после сообщения о двух арестованных в 1946 и 1947 годах людях автор преподносит следующее «разъяснение»:
«Вся Москва с ужасом говорила об этих арестах: неужели снова начинается 1937 год? А он уже начался…» (с. 568. Выделено мною).
Итак, предлагается зловещая перекличка: 1937–1947… Однако ведь 26 марта того самого 1947 года был издан указ об отмене в победной стране смертной казни… И есть всецело достоверные документы, свидетельствующие, что в 1948–1949 годах в стране не было вынесено ни одного смертного приговора. Правда, 12 января 1950 года последовал указ, восстановивший смертную казнь, – по-видимому, в связи с готовившимся тогда процессом по так называемому «ленинградскому делу» (о котором еще будет речь). И в течение 1950–1953 годов имели место 3894 смертных приговора [833]. Конечно же, цифра страшная – в среднем около тысячи приговоров за год… Но если сопоставить ее с соответствующей цифрой 1937–1938 годов, когда было вынесено 681 692 смертных приговора, то есть около 1000 за день (а не за год!), – утверждение Радзинского о начавшемся в 1947 году новом «1937-м» предстает как совершенно безответственная выдумка; в сопоставленных только что цифрах, если воспользоваться модной в свое время формулой, «количество переходит в качество». К сожалению, подобного рода выдумки внедряются в сознание людей уже более сорока лет, с 1956 года.
Нет сомнения, что в 1946–1953 годах было достаточно много всяческих жестокостей, несправедливостей, насилий. Но, как явствует из фактов, «политический климат» в стране стал значительно менее жестоким, чем в предвоенное время, – не говоря уже о времени коллективизации и самой революции.
Правителей, которые начали во второй половине 1950-х годов внушать самые мрачные представления о последних годах жизни Сталина, еще можно при большом желании понять и «оправдать». Они стремились предстать в глазах людей в качестве спасителей страны от предшествующего – чудовищного по своим масштабам и беспощадности – сталинско-бериевского (как тогда говорилось) политического террора, который к тому же с течением времени якобы все более возрастал, и если бы, мол, Иосиф Виссарионович прожил еще хотя бы год-другой или если бы власть после его смерти захватил бы Лаврентий Павлович, террор этот привел бы к совсем уж тотальной гибели населения…
Наиболее тщательный и вместе с тем наиболее объективный – отнюдь не закрывающий глаза на произвол и жестокость – исследователь ГУЛАГа, В. Н. Земсков, отметил, что Н. С. Хрущев, «с целью помасштабнее представить собственную роль освободителя жертв сталинских репрессий, написал: “Когда Сталин умер, в лагерях находилось до 10 млн человек”». В действительности же 1 января 1953 года в ГУЛАГе было 2 468 524 заключенных [834]. И, сообщает Земсков, сохранились «копии докладных записок руководства МВД СССР на имя Н. С. Хрущева с указанием точного числа заключенных, в том числе и на момент смерти И. В. Сталина. Следовательно, Н. С. Хрущев был прекрасно информирован о подлинной численности гулаговских заключенных и преувеличил ее в четыре раза преднамеренно» [835].
К этому суждению В. Н. Земскова необходимо добавить следующее. Хрущев, называя способную потрясти цифру «10 млн», стремился к тому же внушить, что речь идет главным образом о политических заключенных. Правда, опасаясь, надо думать, совсем уж завраться, Никита Сергеевич вслед за цитированной фразой о «10 млн» оговорил: «Там (то есть в десятимиллионном ГУЛАГе. – В. К.), конечно, были и уголовники…» [836], [837], но явно хотел, чтобы это «были» понималось в том смысле, что «уголовники» составляли скромное меньшинство заключенных. Между тем в действительности доля политических заключенных в начале 1953 года, как это непреложно явствует из исследования В. Н. Земскова, составляла в начале 1953 года 21 процент от общего числа заключенных (ИТЛ и ИТК) – то есть немногим более 1/5… И, значит, Хрущев, который, называя цифру 10 млн заключенных ко времени смерти Сталина, конечно же, «подразумевал», что это главным образом жертвы сталинско-бериевского политического террора, преувеличивал не в четыре, а в двадцать раз!
Но о политических репрессиях 1946–1953 годов мы еще будем говорить. Прежде целесообразно обратить внимание на своего рода иронию истории. Дело в том, что инициатором обличения послевоенного сталинского террора и практической ликвидации его последствий был не кто иной, как Л. П. Берия, которого затем объявили главным исполнителем злодейской воли Сталина, а во многом даже и «вдохновителем» этой воли.
После смерти Сталина Лаврентий Павлович занял второе (первое – Г. М. Маленков) место в правящей иерархии, а также возглавил новое Министерство внутренних дел, в котором соединились два ранее (с 1943 года) самостоятельных ведомства – государственной безопасности (НКГБ-МГБ) и внутренних дел (НКВД-МВД).
В наше время был опубликован ряд исследований (и, надо сказать, самых различных авторов), в которых на основе непреложных фактов показано, что именно Берия был наиболее решительным и последовательным сторонником «разоблачения культа» Сталина, для чего у него, в частности, имелись личные мотивы: в 1951–1952 годах развертывалось следствие по так называемому мегрельскому (мегрелы, или, иначе, мингрелы, – одно из грузинских племен) делу, которое представляло грозную опасность для самого Берии, принадлежащего к мегрелам [838]. И именно он первым публично констатировал, что в стране нарушаются «права граждан», упомянув об этом в своей речи, произнесенной непосредственно над гробом Сталина 9 марта 1953 года!
Берия был официально утвержден на посту министра ВД 15 марта, но уже через десять дней, 26 марта, этот, без сомнения, энергичнейший деятель представил в Президиум ЦК проект амнистии, согласно которому подлежало немедленному освобождению около половины людей, находившихся тогда в заключении.
