– Поясните: что конкретно сейчас предлагается?
– Свести всё к чтению, к работе с текстом. Но что дети за урок успеют прочитать? Несколько страниц вырванного из какогото произведения фрагмента? Это что касается литературы. А по русскому языку вообще намереваются уйти от научной платформы. Зачем морфология, фонетика, зачем твёрдые и мягкие звуки, звонкие и глухие? Зачем всем этим морочить детям голову? То есть курс на максимальную практичность.
– А какие вообще концепции существуют на сегодняшний день?
– Пока действуют программы, разработанные авторами нынешних учебников. Год назад Ассоциация учителей русского языка и литературы предложила свою концепцию. Она была утверждена на Втором Всероссийском съезде учителей в Ульяновске, после чего прошла процесс согласования в Российской академии наук. Наша концепция, выстроенная на традиционной научной платформе с учётом пилотных учебных программ Министерства образования, создавалась на протяжении двух лет – вдумчиво, взвешенно. Затем она попала в распоряжение рабочей группы Госдумы, и именно её было предложено взять за основу. Но потом началось какоето брожение, и на сцене оказались силы, якобы ратующие за «демократию» в учебном процессе. Они (например, Елена Пенская, декан филологического факультета Высшей школы экономики) заявляют, что борются с консерваторами и догматами и опираются на европейский опыт. Но ведь в Европе вообще отсутствует такой предмет – «Литература». Вместо него в старшей школе преподаются «Основы словесности», в которых никаких сведений о литературном процессе, тесной связи литературы с историей, общественными идеями, мировоззрением нет и в помине.
Никто не хочет понять, что без общего научного стержня мы погрузим сферу образования в ещё большую бюрократию, нежели сейчас. Каждому учителю придётся подробно расписывать свою программу, чтобы обосновать, почему он выбрал то или иное произведение. Не проще ли уйти от всего этого? Мы предлагаем 70% произведений оставить обязательными для изучения, а 30% пусть будут тем самым полем свободы учителя.
Рабочая группа при Госдуме, взявшись за перекраивание концепции, и в первую очередь методики, залезла в такие непролазные дебри, откуда нет выхода. Ведь у нас по закону об образовании учитель имеет право использовать те методы преподавания, которые он сам считает нужными. Это та область, где всё очень тонко и индивидуально, где учитель может проявить индивидуальность, раскрыть свой талант. Это зона его личной творческой свободы как педагога, как словесника.
Сторонники «европейского подхода» заявляют: язык классических произведений слишком сложный и непонятный для детского восприятия. Так что теперь – отказаться от их изучения? Следующий критерий – разделение произведений по возрастным категориям. Но ведь ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Чехов специально для детей ничего не писали. Я согласен, в рамках школьной программы постичь все тайны творчества невозможно, но как раз здесь и проявляется талант учителя – до какой глубины копнуть. Но при этом – не трогайте же сами произведения, не убирайте их из программы!
– Что нас ждёт в итоге, как вы считаете?
– Мне кажется, содержательная часть образовательной программы – «золотая полка» из 100–150 произведений – войдёт в новую концепцию. Думаю, нужно просто немного переждать, и здравый смысл всё равно восторжествует. Профессиональное сообщество должно всколыхнуться и воспротивиться купюрам, минимизации и урезанию (за разговорами о якобы демократии) личной творческой свободы учителя.
Беседовал Сергей ЕВСЕЕВ
«Свальный грех» речи
Общество / Гуманитарий / Язык мой - враг мой
Куприянов Вячеслав
Теги: общество , филология
Сегодня, как никогда в истории, мы окутаны и опутаны устной речью. В любом скоплении народа увидишь сосредоточенных «на своём» индивидов, либо говорящих по мобильному телефону, либо рассматривающих на смартфоне или планшете свои собственные изображения. Натиск устной речи и молчаливых картинок оценивается уже как вид зависимости, сопоставимой с наркотической. Усиливается плотность электронной молвы, переходящей в сплетню, образуются интернет-сообщества если не единомышленников, то единосплетников. Сплетня «органично» входит в мозаику новостей, формирует «клип» и т.д.
Академик Ю.В. Рождественский в ряде своих работ рассматривает речь, исходя из прогресса средств её передачи: устная, рукописная, печатная, речь средств массовой коммуникации. В этом развитии представлена культурная история языка и становление этического ядра культурной идентичности. Введение нового материала речи в общественную языковую практику приводит, в частности, к переменам в общей организации социума и формах общественной мысли.
Устная речь поначалу «допускает только хранение в памяти людей и поэтому по своим информационным возможностям может обеспечить существование только родоплеменных коллективов» (Ю.В.Р., цит. по рукописи). Это период производства «исчезающей» речи, не создающей культуры как социальной памяти. В отличие от неё рукописные тексты не исчезают по мере их создания. Возникают библиотеки, появляются мировые религии, сплачиваются цивилизации, отвергающие варварство. Книгопечатание организует школу, распространяется обширная научная литература.
С возникновением в ХХ веке средств массовых коммуникаций многое резко меняется. На почётном месте вместо личной библиотеки у обывателя появляется телевизор. Теперь он определяет связь с миром, распространяя в разных пропорциях ложь и правду, серьёзное и дурашливое, разумное и ничтожное. Всё правдивое, разумное и серьёзное стратеги СМИ считают «неформатом», поскольку это не развлекает, а только озадачивает платёжеспособную массу. Есть каналы «лженаучные», «мистические» (формат!), но ни одного интеллектуального. О «реалити-шоу», где жизнь молодых людей показана как жизнь животных, я уже не говорю, очевидно, что их речь не предназначена для умственных операций.
В интернет-сообществах речь по содержанию может быть отнесена к устной, а по выражению – к письменной. Но такая «письменная» речь при ослаблении книжной культуры и при отсутствии навыка «писать от руки», обдумывая, отбрасывает нас в первобытный хаос. При этом у обывателя отсутствует даже фольклорная культура, когда нравственность задавалась знанием пословиц, поговорок и примет на все случаи простой языческой жизни. Если Бердяев писал о «новом средневековье», то сегодня мы проваливаемся, минуя догматическое средневековье, в бездумное «новое язычество».
Михаил Ломоносов, по словам А.И. Соболевского, при нормализации русского языка «воспользовался живым русским языком, тем русским языком, которым говорили при царском дворе и в лучшем обществе того времени». Где мы сегодня найдём «лучшее общество», чтобы следовать норме его языка и благородству его поведения? Напротив, свирепствует гласность гламура.
Да, мы ещё сохраняем начальное и высшее образование, дети ходят в школу, кто-то ещё черпает знания из книг и пишет новые, кладезь премудрости можно найти в оцифрованном виде в компьютере. Но вспоминаю один случай. В Петрозаводске я попал как-то на замечательный концерт. Оркестр народных инструментов исполнял сюиту Георгия Свиридова по пушкинской «Метели», актёр в паузах читал сам текст повести. Зал был заполнен школьниками, и многие были захвачены музыкой и словом. Но некоторые молодые люди демонстративно сидели в наушниках и слушали свои любимые записи. Судя по ритмически подёргивающимся головам, они были во власти ритмов первобытных племён.
Точно так же и перед компьютером: выбирают не учебные программы, а простое, «языческое», «запретное». Потому и театр тащит на классическую сцену всё то, что привлечёт уже повзрослевшего «недоросля в наушниках». Языческое действо проникает в искусство, внедряя в классическую ткань эпатирующие вставки, снижающие смысл до уровня балагана или «свального греха».
Интернет, смешав иерархию языкового существования, возвращает нас к докультурному уровню ненормированной и ненормативной речи. Сквернословие, возможное при крайних душевных волнениях, пытались увязать со «свободой слова» и ввели в ткань художественных текстов, предварительно наигравшись в бесцензурном интернете. Речевой стыд был быстро утрачен. Но созданные с подчёркнутым интересом к обсценной лексике сочинения начинающих авторов, появившиеся на рубеже тысячелетий, сегодня уже неинтересны. Стихи поэтов этой разгульной волны, даже напечатанные, оказываются лишь фактом устной речи, то есть остаются непроизвольным выкриком, а не фактом литературы.
