Процветающий кальвинистский город (разрушенный и наполовину истребленный после отмены Нантского эдикта) предоставил католическому меньшинству свободу культа и собственную церковь. В ней отец Жозеф проповедовал и читал поучения об искусстве молитвы; суть поучений он по своему обыкновению записал, чтобы оставить слушателям пособие после своего отъезда. В перерывах между проповедями и назиданиями он обсуждал с влиятельными членами паствы возможность основания в городе капуцинского монастыря. Прежде Дю Плесси-Морне отказывался впускать монахов в свои кальвинистские владения. Как сломить или обойти его упорное сопротивление, отец Жозеф еще не знал, но твердо решил, что не мытьем, так катаньем Сомюр своих капуцинов получит. Тем же летом в Париже на встрече с капитулом своей провинции он произнес на эту тему речь. Собратья и начальники одобрили его замысел, и в конце августа он выехал из Парижа, получив новый пост — блюстителя монастыря в Ренне — и поручение принять необходимые меры для водворения монахов в Сомюре.
Поручение это привело к глубоким и дальним последствиям в жизни молодого капуцина.
Благочестивая интрига против Дю Плесси-Морне оказалась первым звеном в длинной цепи непредвиденных обстоятельств, возведшей его в конце концов на самую вершину политической власти. Началось все с визита в аббатство Фонтевро. Фонтевро было монастырем-учредителем основанного в двенадцатом веке ордена, все монахи и монахини которого подчинялись настоятельнице Фонтевро. Орден скопил колоссальные богатства, имел дочерние монастыри по всей Франции и вербовал монахинь из самых аристократических семейств. Настоятельница считалась одним из первых лиц в галликанской церкви. Как и подобает столь важной должности, «Госпожа де Фонтерво» почти всегда имела титул не ниже герцогини, а часто и выше: выгодный пост нередко доставался принцессам крови. В 1606 году его занимала пожилая тетка Генриха IV, Элеонора Бурбонская. Ее знатность и то, что от Сомюра Фонтерво отделяли лишь несколько миль, делали госпожу де Бурбон удобной посредницей в переговорах с Дю Плесси-Морне. К ней отца Жозефа и направили. Она благосклонно выслушала его просьбу и сразу же написала губернатору Сомюра. Дю Плесси-Морне не жаловал монахов; но обидеть близкую родственницу короля он себе позволить не мог. Он разрешил основать в Сомюре капуцинский монастырь; но втайне делал все, чтобы капуцинам его разрешение не принесло никакой пользы. В ход были пущены все заградительные юридические уловки, и три долгих года городской парламент отказывался утвердить королевский указ, даровавший капуцинам право основать монастырь в Сомюре. Но монахи не сдавались, и наконец в 1609 году был торжественно заложен первый камень нового монастыря. Отец Жозеф праздновал победу. Однако насладиться ею ему не пришлось. Он надеялся и рассчитывал, что сомюрское начинание даст ему драгоценную возможность проповедовать среди еретиков. На самом деле оно привело его на совершенно иной путь.
На госпожу де Бурбон произвел самое благоприятное впечатление присланный к ней молодой монах. Рвение и набожность образцовые, рассудительность не уступает пылу; но что еще важнее, под рваной рясой и нечесаной бородой скрывался аристократ, превосходно образованный и с безупречными манерами. Бывших дворян не бывает: ничем нельзя было скрыть, что нынешний отец Жозеф прежде был бароном де Маффлие. Вельможи, министры короны, принцы и принцессы крови — вот кому было легко с этим необычным монахом. Он был «один из нас», член касты. Кроме того, по словам современника, «его беседа была увлекательной, а обхождение с людьми благородными — бесконечно ловким». Элеонора Бурбонская была увлечена не меньше всех остальных. Покончив с делом, ради которого отец Жозеф явился, она попросила у него совета в собственных затруднениях. Речь шла не о пустяках. Фонтевро и дочерние монастыри жили пусть и не скандальной, но чрезвычайно мирской жизнью. Обители превратились в нечто вроде закрытых загородных клубов для женщин. Из трех монашеских обетов обет целомудрия соблюдался неукоснительно; обет послушания — кое-как, обет бедности вообще не соблюдался. Монахини сохраняли свои доходы, имущество и слуг. Благочестивая, пусть и на довольно туманный лад, настоятельница хотела чем-то помочь ордену. Но чем? И как?
Отец Жозеф обсудил положение с настоятельницей и Антуанеттой Орлеанской — ее заместительницей и племянницей. Жившая намного более интенсивной и глубокой религиозной жизнью, чем ее тетка, принцесса Орлеанская давно мечтала о создании — внутри ли ордена Фонтевро или отдельно от него — конгрегации созерцательниц. Именно такого советчика и помощника, как приехавший к ним молодой мистик, с его энергией и хваткой, она всегда надеялась найти.
Отец Жозеф разработал два проекта: умеренной реформы — для госпожи де Бурбон и более мирских насельниц Фонтевро, и радикальной — для принцессы Орлеанской и тех монахинь и послушниц, которые пожелают вместе с ней вести созерцательную жизнь в строгом затворе. С ревнительницами той мистической и аскетической религии, какую исповедовал и он сам, отец Жозеф сотрудничал от всего сердца и с величайшим удовольствием. С госпожой де Бурбон и мирской партией дело обстояло иначе. Молодой монах хотел одного — оставаться благовестником и апостолом мистицизма; а по несчастному стечению обстоятельств оказался глубоко вовлечен в крайне тягостное для него предприятие — в исправление монахинь, которые исправляться, даже слегка, не желали и располагали достаточным богатством и влиянием, чтобы вставлять исправителю палки в колеса. Но решая эту неблагодарную задачу, он выказал столь выдающиеся таланты, что ему так и не позволили ее с себя сложить и вернуться к миссионерским трудам. Назначавшийся поочередно блюстителем монастырей в Ренне, Шиноне, Туре, он регулярно наведывался в Фонтевро. Там, среди знатных дам в нарядных рясах, он героически старался уничтожить малейшие остатки собственных чувств по отношению к возложенной на него задаче. Ее исполнения требовала Божья воля, которой он — всего лишь орудие. Ежедневно и ежечасно он возобновлял свою решимость творить эту волю — решимость деятельную, единую, вольную…
Как бы то ни было, реформа Фонтевро оставалась крайне трудным и деликатным делом. Поскольку в подобных случаях ум хорошо, а два лучше, то отец Жозеф обратился за поддержкой и советом к предстоятелю соседней, Люсонской, епархии, которому еще не исполнилось и тридцати лет, но который уже славился своими способностями и реформаторским рвением. Звали раннее церковное дарование Арман Жан дю Плесси де Ришелье. Отец Жозеф с ним встретился; они обсудили неотложные и насущные дела, обменялись мнениями о предметах более общего порядка и расстались, питая взаимное восхищение и дружбу. Сковалось очередное звено в судьбе отца Жозефа.
Труд реформирования затянулся на годы. В 1610 году отца Жозефа перевели из Парижской провинции в Турень, чтобы он мог подольше бывать в Фонтевро, и с этих пор до 1613 года он проводил месяцы подряд в том или ином монастыре ордена, помогая принцессе Орлеанской в создании небольшой общины созерцательниц, а входившим в привилегированный клуб Фонтевро дамам пытаясь придать хоть сколько-нибудь монашеский облик. Трудности, с которыми он сталкивался, внезапно выросли со смертью старой госпожи де Бурбон. Право выбора преемницы принадлежало короне, а корону в тот момент представляла регентша, Мария Медичи, — она назначила герцогиню де Лаведан. И до и после назначения королева-мать обращалась к отцу Жозефу за советом и подобно всем, кто знал его в то время, составила о его добродетелях и способностях исключительно высокое мнение — которое и сохранила до того дня в 1630 году, когда бегство в Брюссель окончательно убрало ее с французской политической сцены. Снова обстоятельства складывались так, чтобы увести миссионера от проповеди в мир большой политики.
Незачем подробно описывать работу, проделанную отцом Жозефом в Фонтевро и в соседнем аббатстве, куда принцесса Орлеанская поселила тех монахинь, которые искренне стремились к аскезе и молитве. Достаточно сказать, что благодаря ему поведение более мирских дам обрело пристойность и что в конце концов, в 1617 году, основанной принцессой Орлеанской общине папская булла даровала статус нового и независимого ордена — конгрегации Богоматери Голгофской, или кальварианского ордена. Последний успех был достигнут вопреки самому решительному сопротивлению новой аббатисы Фонтевро, ревниво охранявшей свою власть и питавшей отвращение к сколь угодно превосходным реформам, если те грозили сократить число ее питомиц.
Основавшая вместе с отцом Жозефом кальварианский орден принцесса Орлеанская умерла в 1618 году — всего через несколько месяцев после того, как ее орден обрел независимость от Фонтевро. Умирая, она завещала отцу Жозефу руководство новой конгрегацией на том пути, который они вместе начертали. Именно этот путь капуцин выбрал и для себя самого, с первого своего обращения к религии, — путь умерщвления плоти, мистической молитвы и интенсивных, визионерских медитаций о Страстях Христовых. Чуть не всю его сознательную жизнь Голгофа владела его воображением — Голгофе был посвящен и новый орден. Представлять себя на месте Марии у подножия креста, испытывать мысли и чувства, испытанные ею за время долгих мук ее Сына, — в этом заключалось главное молитвенное служение монахинь; кроме того им предстояло заниматься искусством умной молитвы по правилам, которые отец Жозеф вывел из сочинений Бенета. На руководство ими, на их духовное и даже умственное образование отец Жозеф тратил с тех пор сколько мог времени, талантов и сил. Даже на вершине власти и под тяжелейшим гнетом забот он никогда не забывал о кальварианках. Оказываясь в Париже или в любом другом городе, где имелись отделения ордена, он всякий раз находил время, чтобы хоть один день в неделю посвятить наставлению и ободрению монахинь. Он сочинил для них настоящую библиотеку из трактатов о молитве, морали, философии, теологии, а кроме того — огромное число писем о повседневных проблемах духовной жизни. Многие тексты сохранились, но ни разу не издавались. Согласно подсчетам единственного имевшего к ним доступ современного исследователя, трактаты и духовные письма отца Жозефа к кальварианкам составили бы в печати тридцать томов in octavo по пятьсот страниц каждый. Большая часть этой колоссальной продукции сочинена в то время, когда капуцин занимал посты государственного секретаря по иностранным делам и папского уполномоченного по миссиям. К этим двум полноценным службам он добавил третью — духовного наставника целой религиозной конгрегации. В лице затворниц он мог отдаваться той молитвенной жизни, которую отец Бенет научил его любить, но которую Ришелье и государственные дела не давали ему вести самолично. Слава Франции, унижение австрийской династии много значили для патриота, убежденного, что торжество его родины — это и торжество Господа. Но духовное благополучие монахинь и их преуспеяние в искусстве умной молитвы стояли в глазах отца Жозефа не ниже. До конца своих дней государственный деятель изо всех сил старался остаться мистиком.
