Нагнав меня в коридоре, Щелоков покровительственно, хотя и не без иронии, бросил:
— А ты молодец, вот так и надо отстаивать свою точку зрения!
Цвигун, вытирая потный лоб, тоже с улыбкой похлопал меня по плечу, как бы в знак одобрения.
Я понимал значение их иронических усмешек. Гришин готов любой ценой заплатить за спокойствие и порядок в столице, а этому „руководителю московских большевиков“ лучше не становиться поперек дороги.
Зато я получил полное удовлетворение, когда мне позвонил Андропов.
— Правильно поставил вопрос, — сказал он. — Выселять никого не будем!
Я хорошо понимал, что в споре по поводу репрессивных мер, как в зеркале, отражается характер взаимоотношений между руководителями государства и очень четко высвечиваются карьеристские устремления тех, кто хочет выхватить каштаны для себя»[165].
Что можно сказать в комментарии? Поучиться надо у «товарища» Ф.Д. Бобкова. И умению отстоять интересы врагов. И выказать себя в самом выгодном свете. Никого из участников разговора, кроме самого Ф.Д. Бобкова, нет в живых. Принимаем изложенное за достоверное. Тем более что все, что было между днем нынешним и этим событием, не опровергает этого. И здесь нельзя не похвалить Филиппа Денисовича за то, что он дает нам здесь столь полную картину, показывая всех и вся. Он сам называет имена тех, кто старается бдительно стоять на страже безопасности страны: это член Политбюро ЦК В.В. Гришин, министр Н. Щелоков и начальник УКГБ М и МО ген.-л-нт С.Н. Лялин. Для них не существует тех оговорок, что приводит автор.
Но для Ф.Д. Бобкова и подобных ему всегда есть возможность пустить разговор в нужное русло, и они этим пользуются. В известной степени его позиции неуязвимы: он говорит не о конкретном деле, он пытается его растворить в прошлом, которое он трактует в выгодном для себя свете: «Это что — „тройки“?» Разговор о репрессиях будет неприятен, и он сознательно запускает его в это русло. Все вынуждены будут принимать такой подход. За это его на следующий день хвалит Ю.В. Андропов: «Правильно поставил вопрос». Да, и в книге он «правильно» расставляет все акценты: предательство называет взвешенностью и последовательностью. Да. Интересно. У других «карьеристские устремления», а у него — генерала армии — их не было?
Совсем не так проводило свою линию МВД СССР. Безо всяких рассуждений о 37-м годе, всех ранее судимых не пускали в столицу, а держали их за 101-м километром. Это известная практика. Она привела к тому, что, например, в Москве не совершалось особо тяжких преступлений с применением огнестрельного оружия.
За этим разговором последовали и кадровые выводы: 7 января 1971 г. С. Лялина, следом за В.Е. Семичастным, отправили как можно дальше от Москвы: начальником УОО Группы советских войск в Германии, а через 2 года уволили. А на его место поставили лояльного В. Алидина. А тот уже таких вопросов никогда не ставил.
Может быть, вы скажете, я ошибаюсь. Просто я думаю так же, как и Мюллер: «мелочи сходятся, а я верю мелочам».
А вот вам и еще один пример.
«…Для масштабной кампании в защиту „прав человека“, затеянной западными спецслужбами (…), нужен был квазилегальный канал для двустороннего движения — денежные средства с Запада и надлежащая „информация“ из СССР, которую можно использовать в клеветнических целях. Эти пожелания спецслужб как в фокусе сошлись в одном человеке, давно им известном, — Гинзбурге. (…) Так кто же он?
(…) Гинзбург, или Алик, как звали в его в колонии, действительно был очень приметной фигурой: зарубежные хозяева не оставили его, забросав посылками и деньгами, что позволило ему окружить себя друзьями. „А многочисленное общество таких друзей Алика, — говорил свидетель И., отбывавший наказание вместе с Гинзбургом в ИТК, — было разнообразным, и, мягко говоря, смешанным. В его состав, например, входили бывшие нацистские полицаи, дремучие бандеровцы и не менее дремучие литовские националисты… и, наконец, просто „симпатичные“ уголовники. Всех их Гинзбург подкармливал: Ведь откуда-то берутся и кофе, и чай, и шикарные сигареты „Кент“, всякие яства и прочее… — продолжает И. — Ведь все пьют, едят и курят, а добрые дяди на воле заботятся о том, чтобы дальше так было, а поэтому надо помогать ему, Алику, — он один справиться не может. Опять же консолидация, а это тоже означает, что все вместе должны помогать ему делать „общее дело“, то есть снимать копии „наиболее интересных“ приговоров осужденных, писать черновики статей, которые Алик потом отредактирует и определит их дальнейшее назначение, составлять тексты коллективных „заявлений-протестов“ в адрес различных советских и юридических органов и отдельных общественных деятелей, указанные заявления затем будут направлены в закрытых конвертах в Прокуратуру СССР, а копии с них „тайными каналами“ уйдут за рубеж и появятся в западной печати.
Когда в 1973 г. Гинзбург оказался на свободе, он решил воспроизвести арестантскую практику в больших масштабах, благо установил обширные связи в уголовном мире. В апреле 1974 г. западные „радиоголоса“ объявили, что инакомыслящие в СССР отныне имеют своего радетеля: поселившийся в Тарусе в Калужской области Гинзбург принял на себя распоряжение „фондом Солженицына“, цель которого — оказание помощи тем, кого-де преследуют в СССР по „политическим“ мотивам“»[166].
В самом деле, давайте удивимся: «Ведь откуда-то берутся и кофе, и чай, и шикарные сигареты „Кент“, всякие яства и прочее». Вот уж действительно парадокс поздней советской действительности! Как, по каким каналам на зону просачиваются кофе, чай, сигареты и прочее? Все это в открытую — на глазах КГБ. Ладно обычная зона, там что есть в СССР, то есть и в зоне. Но тут-то: спецзона Пермь-35 одна в Союзе, и никто не конфискует посылку с Запада, а аккуратно доставят прямо на шконку диссидента-отсидента. То есть заниматься антисоветчиной — прямая выгода. «…A добрые дяди на воле заботятся о том, чтобы дальше так было…» Какие «добрые дяди»? Да дали бы этому Гинзбургу посидеть на хлебе и воде, и все… А тут сам КГБ заботится: бунтуй — не хочу.
Если разбираться досконально, то можно предположить, что не только Ю.В. Андропов руководил многими делами в КГБ на высшем уровне. А был еще кто-то, кто еще до его прихода сделал ставку на заигрывание и с диссидентами, и на сдачу СССР Западу, и держал самого Юрия Владимировича на мушке. Тогда и сам Ю.В. Андропов мог понять, что он далеко не главный человек на Лубянке, и только попытайся помешать этому игроку, как твой прах тут же внесут в Кремлевскую стену. А могло быть так, что именно Юрий Владимирович главный на тот момент в этом деле, и тогда все выглядит так, что именно он самозабвенно и не покладая рук потрудился над скрытым разгромом страны, вырастившей его, давшей образование и возможность сделать карьеру, быть всем обеспеченным. И то, что мы готовы приписать авторство неизвестному человеку, на самом деле принадлежит Председателю КГБ, тщательно укрывавшему свою деятельность, имеющему на любую свою акцию заранее ответ о своих действиях.
При этом, будучи фигурой на виду, он был в чем-то прозрачен, но не для советских людей, а, как ни странно, издалека — иностранцам и эмигрантам. При этом часто они становились излишне откровенны: «Уже сам жанр самораспространяемых слухов — апокриф о будущем либерально-интеллигентном руководителе России, вынужденном якобы скрывать свои положительные качества, а взамен выставлять или даже усиливать отрицательные, чтобы удержаться у власти, — указывает по крайней мере тройную цель: добрать то, чем реальный Андропов в действительности не обладает, либо обладает в значительно меньшей степени; скрыть за фасадом реальность, которая явно отличается от создаваемого образа, и, наоборот, выдать за вынужденную маску, то есть опровергнуть образ, который выводится из венгерского и политического опыта. Иначе говоря, тайный либерал, западник и интеллигент вынужден притворяться таким же, а может быть, даже большим монстром, чем его кремлевские начальники и коллеги, дабы не показаться им подозрительным и не быть обнаруженным.
В „нью-йорк-таймсовском“ панегирике Андропову Харрисон Солсбери рассказывает историю, связанную с его романом „Врата Ада“, где выведен некий писатель-диссидент — кентавр, созданный из Солженицына и Сахарова, — и Андропов, который сочувствует опальному художнику, но по долгу службы вынужден изгнать его из страны. Один из советских знакомых Солсбери, прочитав роман, говорит американскому автору:
— Что вы сделали из Андропова?
— Как что?
— А то, что вы его представили человеческим существом. А это повредит его репутации в Политбюро.
(…) Ни Солсбери, ни Крафт, ни кто-либо другой из пересказчиков мифа о либеральном Андропове не обратили даже внимания на то, что его страх перед раскрытием своей якобы либеральной сущности противоречит настойчивым усилиям создать себе либеральную репутацию. Но самое главное противоречие — между слухами об Андропове и его конкретными делами на посту руководителя КГБ»[167]. (По словам самого Г. Солсбери, этот эпизод относится к 24 марта 1977 г., когда с ним встречался перебежчик Ю. Носенко, где он высказал подобного рода замечание[168]). По своей обычной черной традиции эти авторы переворачивают все вверх дном (вторым или даже, может быть, третьим!), лгут и изворачиваются. Что понимать под положительными качествами — предательство интересов страны, работу на ее врагов? Ю.В. Андропову помогала вся эта нечисть, потому что был своим. Как в Москве, так и на Западе — там уже давно уловили его игру и подхватили: чем могли, помогали, когда надо — не мешали и не лезли, куда не следует.
