О, Господь мой! Но за что эта девочка поплыла в ад?..
А?..
...Но современный безвестный мудрец-суфий Ходжа Зульфикар говорит: "Рядом с огромными вратами в Ад есть тайная калитка в душистый Рай!"
Но суфий Ходжа Зульфикар говорит: "Ад необъятен, но он всего лишь провинция, окраина Рая..."
Да...
И я вспоминаю эти слова суфия. Словно они могут мне помочь в эту ночь...
Но ничто не может мне помочь в эту ночь...
и в другие дни и ночи, когда я вспоминаю Гулю, Гулю Сарданапал, первую возлюбленную мою...
...Тут кровь пошла из раны моей свежерубленной, и яростная боль до самых костей — а их в человеке 248 — пронизала всю плоть мою...
И эта кровь, и эта боль спасли меня тогда...
И не дали мне уйти вслед за возлюбленной моей...
Да!.. Я потом ушел за ней!.. Потом!..
...Вот тогда судьба моя страшно переплелась с судьбой древней священной коралловой Эфы...
Этой любимицы-потаковницы? и любовницы? и убийцы?.. древне-персидских Царей...
Не знаю, не знаю...
Тогда я еще не знал всей тайны...
Но это было только начало...
Но это было начало моей гибели...
С того дня коралловая Эфа надолго ушла из моей жизни, как река Фан-ягноб уходит в глухое подземелье на три километра...
Но потом она пенно и страшно выйдет, вырвется из-под земли...
Как моя коралловая Эфа...
Вдруг!..
...Сова прилетела из ночи и стала биться плескаться крыльями о замерзающий Водопад.
Она пила из Водопада и далеко разбрасывала льдинки крыльями...
Словно не давала Водопаду превратиться в Ледопад...
Илья БРАЖНИКОВ ЗАОБЛАЧНАЯ БИТВА Отрывок из романа "Сон в седьмой комнате, или Сказка про белого бычка"
Ветер всё нарастал. Он дул с воем, порывами, и порывы его раз от разу становились всё сильнее. Мириады облаков уже промчались над лесом; солнце проглядывало, но заслонялось снова. В лесу стоял шум: ветер выл, старые деревья шатались, вспоминая в своих последних снах про родимый хаос — время, когда не было комнат, когда не было ещё ничего, кроме Неба, Земли, Ветра и тысячи семян. Молодые деревья шевелились от ужаса, который нагонял Ветер, они предчувствовали бурю будущего. Ветер никому не давал покоя: валил сосны, гнул берёзы и осины, сбивал ночных птиц, будил своим воем дрожащих и прячущихся зверей. Постепенно становилось ясно, что Ветер уже не стихнет, пока не кончится Последняя Ночь.
В лесу появилась лунная пыль. Она падала с болезненно пожелтевшего неба, словно снег, и с ней в комнаты приходила странная тишина. Пыль ложилось толстым горчичным настом на грязные холмы, на стволы и ветви деревьев, засыпала звериные норы, заносила пни и коряги.
Следом за лунной пылью в лесу появились эмигранты из снов. Они были взволнованны, возбуждены и явно застигнуты врасплох. Они стряхивали с себя жёлтую пыль и несли чёрную весть:
— Серебряной комнаты больше нет!
— Лунная пыль заполнила всю Оловянную комнату!
— В Свинцовой комнате обитатели сходят с ума!
Это была чистая правда: тяжёлое небо Свинцовой комнаты, когда разразилось жёлтым снегом, стало невыносимо. Жёлтые лунные хлопья, смешиваясь с жидким свинцом неба, падали в болото и его окрестности литыми пулями и лимонными осколками. Небесная картечь не щадила никого. Болото кишело трупами, по которым удобно было ходить. Трупы зверей образовали гати, и по ним легко можно было добраться до болотного домика. Однако, все посетители дома гибли в нём, и эта гибель была окончательной. Болотный дом уходил под воду навсегда. Больше ему не всплыть — вот о чем говорили немногочисленные звери — обитатели чащи между Свинцовой и Медной комнатами. От небесной картечи их укрывали деревья. Но свинцовый дождь, было ясно, вскоре начнёт валить и деревья.
Пьяные Аисты, жирные бобры и все бесстыжие животные умащали водный путь своими полуразложившимися телами. И каждое посещение болотного дома отложилось на них, и теперь у них не было твёрдых тел. То, что было твердью их тел, смешалось с болотной жижей, гнилыми деревьями и представляло собой что-то не жидкое и не твёрдое, тянущееся и чавкающее. Они потеряли свои твёрдые очертания и стали сплошной липкой хлюпающей массой с отдельными частями своих тел, которые не разлагались. Эта масса не была окончательно мертва, она продолжала вести какую-то вялую булькающую жизнь. То, что было чувствами и желаниями посетителей болотного дома, стало обыкновенной вонью. От неё морщились старые деревья, которые, кстати, помнили ещё те времена, когда болото было озером, лес — парком, а дом на болоте — просторной усадьбой.
+++
У медвежьей берлоги, у подножия Снежной Башни собираются звери, чтобы узнать новости. Что всё это значит? Чего ожидать? Началась ли война? Ветер-Пастух шумит, заглушая слова и мысли. Он всё плотнее сбивает облачную кучу, но не даёт расслабиться и пролиться дождем.
Наконец стало тихо. Совсем тихо — так, что даже не было слышно, как перешептываются облака. Чёрные тучи нависли над лесом, а лес был чернее туч. Какая-то птица, взлетая на небо, упала вниз, ударившись о черную завесу. Другая птица прорвала заслон и пропала в тучах навеки. Всем стало ясно, что нет больше пути наверх. Никто теперь не узнает в лесу, что происходит на небесах. Деревья шептали: такой битвы не бывало или, если бывало, то очень давно. Чернобок сражается с Белобоком насмерть, в последний раз. Не то, что раньше, когда они делили весь мир пополам, и победа одного была началом победы другого. Теперь победивший будет вечно править миром: вечный День или вечная Ночь, вечная Явь или вечные Сны.
— По-моему, исход предрешен, — сказал Голубой Олень.
— Почему? — спросили его.
— Раз бывшее нельзя сделать небывшим.
— Но разве можно сделать так, чтобы совсем не было Ночи? — усомнилась Сова.
— Как же мы будем спать? — подхватила Мышь.
— А если совсем не будет Дня, мы ослепнем, — грустно сказал Заяц.
— Если начнется Вечная Ночь, всё кончится, ничего больше не будет. И нас не будет.
— Я не могу представить, чтобы меня больше не было, — призналась Белка.
— Раз бывшее нельзя сделать небывшим, — повторил Голубой Олень.
Все звери посмотрели на него, а Медведь, выражая общее мнение, спросил:
— Мы знаем, что ты можешь проходить в разные места. Можешь ли ты увести нас отсюда?
— Нет, — ответил Олень. — Я был бы рад, но я не могу увести вас и сам не могу уйти. Мы все должны находиться там, где нас застало сражение, в исходе которого я не сомневаюсь.
— Но почему?
— Чернобок и Белобок не все решают на небе. Они сражаются лишь на подступах к Небесам. Над ними сияет Солнце. Солнце не знает Ночи. Солнце не знает Нови. Солнце всегда одно. Солнце правит Явью. У Солнца нет тайн.
— А если Солнце нам снится?
— А если Солнце погаснет?
На это Голубой Олень отвечал с гордой улыбкой знатока:
— Да, Солнце нам снится. Но когда мы проснемся, Солнце будет еще яснее. Когда Солнце погаснет, Свет останется с нами. Свет не погаснет. Кто видел свет Яви, тот не кинется в Новь. Раз бывшее нельзя сделать небывшим.
Голубой Олень повторял, точно заклинание, эти слова, и глаза зверей тревожно мерцали в темноте.
Тучи стояли над лесом всё так же плотно, хотя пасущего их Ветра с ними не было. Где он? Где он? — шелестели облака, но расступиться не решались. Вот он! — сказал кто-то, и в ту же секунду послышалась команда, и Ветер продул в облаках небольшое окно, в котором мелькнул кусочек голубого неба. В образовавшийся проход Ветер погнал какие-то очень странные тучи, напоминающие быков. Их было тринадцать, и все как на подбор в длинных черных одеяниях. Их вели на убой, на подмогу Чернобоку.
Быки тащились нехотя, медленно и вяло друг за другом, соблюдая равную дистанцию. Ветер же торопил их сзади, подстегивая своим кнутом. Глаза быков были закрыты, они двигались как во сне. Облака, смотревшие на них, знали, что живым быкам не свойственно подниматься на небо, никакой ветер, даже Ураган, не сможет заставить живого быка взлететь. Быки, стало быть, были мертвы. Как зачарованные, смотрели облака на этот траурный эшелон.
