Цирковая карьера Баффало-Билла началась в 1883 году, когда он организовал первую выставку «Дикий Запад». В программу входили виртуозные снайперские представления, охота на бизонов, инсценировка нападения на дилижанс, поездка на почтовом экспрессе и, конечно же, целые отряды ковбоев и индейцев – настоящих, нанятых для участия в шоу.
На протяжении десятков лет Баффало-Билл путешествовал со своим ковбойским цирком по всему миру, распространяя и утверждая легенду, которая заменила стране целый отрезок истории. Популярность его была феноменальной, в том числе и среди европейских коронованных особ. Макмертри приводит эпизод с российским великим князем Алексеем, прибывшим в Америку поохотиться на бизона. Надо сказать, что великий князь был сильно близорук и стрелял просто из рук вон плохо. Баффало-Билл одолжил ему собственную любимую винтовку по прозвищу «Лукреция Борджиа», но августейший гость все равно ухитрился уложить выстрелами трех лошадей, прежде чем его все-таки развернули в сторону бизона, а бизона каким-то образом убедили упасть. Честь российской короны была спасена.
А откуда все-таки ковбой, да еще в качестве центрального героя вестерна? Первоначально этот персонаж назывался по-испански «вакеро», и его получили в готовом к употреблению виде, когда в середине XIX века Соединенными Штатами был аннексирован отделившийся от Мексики Техас. Ничего общего с героями сигаретной рекламы он не имел: это был конный пастух в сомбреро и прочих мексиканских доспехах, уж конечно никак не в джинсах. Форму одежды затем переняли и американские ковбои, когда, с расширением железных дорог, вольное содержание скота стало весьма прибыльным. Эпизод был сравнительно коротким, потому что вслед за железными дорогами появились поселенцы, коровам стало тесно, а ковбои лишились работы. Баффало-Билл обеспечил многим из них сносное пропитание в своем аттракционе. У него же, кстати, подвизались и целые отряды согнанных с родных мест индейцев, в том числе такой известный вождь сиу, как Сидящий Бык.
Тут, надо сказать, кое-что еще досочинила иностранная публика, не совсем разобравшись в выдумке изобретателей жанра. Главный герой десятицентового романа, а затем и киновестерна – это так называемый gunfighter, револьверный стрелок. Тот, кто в белой шляпе, употребляет свой кольт в пользу добра, а тот, который в черной, – напротив. Иностранец, которому все шляпы на одно лицо, решил не путаться в лишних терминах и записал всех в ковбои.
Основное искусство ковбоя – вовсе не стрельба, а верховая езда и бросание лассо. В конном гарцевании, как я уже упомянул, самому Баффало-Биллу не было равных. Владение лассо, как и следовало ожидать, – тоже во многом циркового происхождения. Уилл Роджерс, впоследствии один из любимых киноактеров Америки и автор многих популярных афоризмов, вырос в Оклахоме на территории племени чероки, но трюки с лассо впервые поразили его как раз в шоу Баффало-Билла. Впоследствии, когда его нанял аттракцион Тексас-Джека-младшего, его коронным номером был тройной бросок: первым он связывал руки всаднику, вторым стреноживал коня, а третьим привязывал всадника к седлу.
Одно из изречений того же Роджерса как нельзя лучше применимо к процессу сочинения Дикого Запада: «Чем больше занимаешься чем-нибудь, что непохоже на рекламу, тем лучшая выходит реклама».
А вот еще реальное лицо, замечательная Энни Оукли, урожденная Фиби Энн Мозес. Она никогда в жизни не была к востоку от Цинциннати, если не считать гастролей. Но ее претензии на славу не вызывают сомнений: она была, вполне вероятно, лучшим стрелком за всю историю человечества – не из кольта, конечно, а из винтовки. Ее способности проявились с детства: еще ребенком она фактически содержала свою семью за счет охоты и, согласно легенде, зарабатывала столько, что сумела выплатить ипотеку за семейную ферму. В 15 лет она победила в стрелковых соревнованиях с местной знаменитостью Фрэнком Батлером, за которого впоследствии вышла замуж. Одно время они выступали вместе, а затем Энни Оукли вошла в труппу Баффало-Билла и долгие годы была одной из ее главных достопримечательностей.
Вот некоторые из номеров Энни Оукли, которыми она неизменно приводила публику в восторг. С тридцати шагов она могла расщепить с торца игральную карту. Она попадала по брошенной в воздух десятицентовой монете, а подброшенную карту успевала просто изрешетить. Ее коронным номером было вышибание пулей сигареты у мужа изо рта, и, когда она была на гастролях в Берлине, она исполнила его с кронпринцем, впоследствии кайзером Вильгельмом II, – по просьбе последнего.
Все перечисленные люди, несомненно, существовали, они действительно умели проделывать типичные для Дикого Запада трюки с необыкновенным искусством, но к настоящему американскому Западу имели лишь косвенное отношение. Тем временем освоение земель по ту сторону Миссисипи проходило своим чередом, и порой вполне драматично, но без особой дикости: не сравнить, допустим, с украинской или русской казачьей вольницей. Большинство людей, отправлявшихся на новые места, были не иммигранты, которые оседали, как правило, в больших промышленных городах или на шахтах, а потомки ранних поселенцев, наследники богатой культуры местного самоуправления, не привыкшие, да и не желающие ждать законов откуда-то из центра. Стоило населению достигнуть минимальной плотности, и уже строилась церковь, избирался шериф с помощниками, появлялась добровольная пожарная команда, а на главной, порой даже единственной улице открывались неизбежные адвокатские конторы. Временные беспорядки имели свойство возникать там, куда иммигранты все-таки стремились и добирались: можно вспомнить золотые лихорадки в Черных холмах Дакоты, в Калифорнии и на Аляске, с их барами и борделями. Но на помощь шерифам приходили стихийные народные дружины, и зарвавшихся чужаков быстро урезонивали.
На смену цирку пришел кинематограф, и уже укоренившийся жанр вестерна легко встал на новые рельсы. Этот вид исторической мифологии оказался куда более мобильным и эффективным, чем Баффало-Билл с его неповоротливым ковбойско-индейским контингентом. Киногерои с медальными лицами, друзья простого добра и враги нехитрого зла, попадающие в цель не глядя и почему-то не имеющие постоянного места работы, быстро покорили весь мир, включая Советский Союз, куда к началу 60-х добралась «Великолепная семерка». Голливуд, который принято ругать, чтобы без особых умственных затрат намекнуть на собственную возвышенность и изощренность, в действительности оказал Америке, да и всему миру, немалую услугу в трудные 30-е годы, отвлекая отчаявшихся и утешая потерявших надежду.
Но кино органически враждебно реальной истории и имеет свойство вытеснять ее из коллективного сознания. Французский социолог Жак Эллюль доказывал, что кино по самой своей природе не может быть искусством, оно стремится стать либо развлечением, как в Голливуде, либо пропагандой, как в Германии или Советском Союзе. Это связано с простым принципом сопротивления материала: оно минимально в литературе, где в идеале творцу достаточно стопки бумаги и карандаша. Художнику, с его красками, холстами, натурщицами и студиями, уже необходим карман поглубже. Кино – самый дорогой вид творчества, финансировать который под силу лишь крупной коммерции, и тогда мы имеем развлечение, либо государству, и тогда пропаганда неизбежна. Кинематографисты «от искусства» интуитивно тяготеют к тиранам: одному человеку угодить легче, чем миллионам.
Вред, наносимый истории коммерческим кино, на глаз меньше, чем в случае тоталитарной киноиндустрии, и нацистские эпопеи Эйзенштейна расправились с русской историей куда беспощаднее, чем вестерны – с американской. Кроме того, в самой Америке мифы Дикого Запада давно развенчаны, и Ларри Макмертри лишь подбивает некий итог этому процессу. Но за пределами страны простая мораль и нравы вестерна по-прежнему, а кое-где даже все чаще, принимаются за чистую монету, причем далеко не с самыми честными намерениями. Нам вполне свойственно принимать собственную глупость за чужую, этот принцип очень облегчает жизнь. И вот мы принимаемся рассуждать, что пока, дескать, у нас творили Достоевский или Бодлер, у них грабили банки и поезда и палили от бедра куда попадя. Труднее доказать свой ум, развенчав собственные мифы, а не принимая по номиналу чужие, уже давно погашенные. Пушкина или Пруста мы предпочитаем противопоставлять Микки-Маусу или Клинту Иствуду, а не Эмерсону или Пинчону: нам такой размен выгоднее, мы богаче по этому курсу.
Когда я слышу расхожее выражение «у нас все-таки не Дикий Запад», я сразу понимаю, что дело обстоит гораздо хуже, чем на историческом американском Западе.
Зло сильнее добра, потому что для его торжества достаточно просто сидеть и ничего не делать. Аналогичным образом ложь сильнее правды и одерживает верх автоматически. Знаменитый следопыт Кит Карсон был настоящим героем освоения Запада, одним из первопроходцев, проводником знаменитой экспедиции Джона Фремонта в Калифорнию. Однажды, когда индейцы убили переселенца и захватили в плен его жену и ребенка, отряд солдат попросил Карсона помочь. Он напал на след, и они нашли разбойников, но, когда Карсон бросился в атаку, капитан остановил его, решив, что индейцы хотят вступить в переговоры. Никаких подобных намерений у индейцев не было: они убили пленницу стрелой в сердце и мгновенно скрылись. Возле трупа женщины Карсон обнаружил книгу, которой она развлекалась в последние минуты жизни: десятицентовый роман, главным героем которого был именно он, Кит Карсон, но не настоящий, а цирковой, который всегда найдет, поможет и выручит. Настоящий нашел, но помочь не сумел, потому что командир решил иначе. Реальная жизнь спасовала перед цирком. Сам Карсон увидел такой роман впервые, он вообще был неграмотен, книгу ему либо прочитали, либо пересказали. Этот эпизод он запомнил на всю жизнь, и в мемуарах, которые были записаны под его диктовку, он вспоминал, как эта глупая книга еще долгие годы не давала ему покоя.
