(в гигантский округ входили прибалтийские, ныне так хорохорящиеся советские республики, Карелия, Мурманская область, Псков, Новгород, Калининград и т.д. и т.п.).
Выйдя в отставку, папа продолжал работать до последнего дня жизни: был Ученым секретарем Института радиологии, заведовал рентгеновским отделением в разных больницах, в последние годы командовал рентгенотерапевтическим отделением в больнице им. 25 Октября (новое название забыл). Человеком он был непростым, я много бунтовал против него, о чем теперь с грустью жалею. Папа был человеком своей эпохи, в сознании которого были хаотически перемешаны обрывки головорезных советских реалий-идеологем с общечеловеческими ценностями. Витиевато, зато в одну фразу вместил.
10 февраля 1993 г. папа с песиком переходил улицу Гороховую (в девичестве – Дзержинского) и упал под машину (фура дальнобойная; именно не попал под нее, машина не сбила его). Странная история: менты отпустили водителя (за деньги?), потом машину искали и не нашли. Следующей ночью он умер в той больнице, где служил.
Теперь о маме. После возвращения из Германии она работала в Институте усовершенствования учителей, преподавательницей немецкого языка в школе, которую я окончил, районным методистом по немецкому языку… Матушка публиковала статьи в журналах «Советская педагогика» и «Семья и школа». Она перевела и издала в 1956 г. книгу воспоминаний дочери Э.Тельмана о ее отце (редактором перевода был легендарный филолог Е.Г.Эткинд).
После смерти папы мама четыре с лишним года жила у меня, за ней ухаживала моя жена (и я, разумеется). И мама была очень непростым человеком, но она – мама.
24 марта 1997 г. (в мой день рождения) ее хватил инсульт (по-старинному – удар). Поместили маму в больницу, нажали на «педали», легко купили хитрые лекарства (уже не было советского медикаментозного истребительного советского дефицита). Матушка пошла резко на поправку, вернулась речь, восстановились движения). Однако она попыталась встать с постели, упала и сломала шейку бедра. Вот этот перелом и утащил ее в могилу в мае 1997 г. Врачи боялись, что мы будем с ними судиться. Судись, не судись – маму не вернешь.
На моих родителях, Царствие им Небесное, зиждилась большая семья. НЕ стало их – семья истончилась, ушла в песок, рухнула, распалась, исчезла… Я, как начинающий дайвер, совершил детское, самое поверхностное погружение в холодную и темную пучину прошлого. А как страшно-то стало. Я не увидел в черной глубине опасных «левиафанов», склизких чудовищ, кошмарных кракеров, спрутов-убийц, но я их почувствовал…
Завершив эту работу, я по-настоящему, окончательно, навечно и неотменимо похоронил своих родителей.
Унесенные дымом
I.
Погиб отец. Безбожно. Дико. Глупо.
Неплох сюжет для выспренных стишков.
Курю.., а он валяется меж трупов, -
Зальдевших пластикатовых мешков.
В мертвецкой батька мой. Ему там место
Негодник уготовил, пустозвон…
Возмездия дымящееся тесто
Из кадки мозга выползает вон.
Я был в больнице. Гнусная дерюга
Отца перерезала поперек…
Какой-то неумеха-шоферюга
Убил его и пакостно убег.
В беспамятстве отец лежал так тихо.
Был бел, как мел, как ангела перо…
Безносое всамделишное лихо
Разлило кровь, как пацанва ситро.
Двадцатый век старик прошил, как пуля.
Сломал две бойни. Казни. Голод. Мгла.
Какая ж стоеросовая дуля
В конце пути его подстерегла.
Ох, жизнь отца бессмысленно пустая:
Без веры, упований, скрипа сфер.
Пропел петух. Последний вздох истаял.
У изголовья – Бог и Люцифер.
Как жаль отца… Заплакать да заохать.
Вся жизнь его – невыразимый крах.
Он, бедный, думал: миром правит похоть,
Тщеславье, чистоган, топор и страх.
Какая гиль… Непониманье смысла.
Глухой безблагодатности сосуд…
Качается златое коромысло.
Уходит мой отец на частный суд.
Когда его душа рассталась с телом,
Вернулась мысль, исчез бесовский мрак,
Испуганно, смятенно, отупело
Он понял, что Христос ему не враг.
Господь, Ты – путь, скала, первопричина.
Склонив главу, пою Тебе хвалу…
Молю Тебя: за жуткую кончину
Прости отцу бездумную хулу.
14 февраля 1993 года
II.
Летних басен множество.
Пиво – из горла.
Что-то мне не можется.
Мама померла.
Истина полезная, -
Мол, все будем там…
Умерла, болезная,
Вздорная мадам.
Жизнь ее невинную
Стоимостью в грош
Вместе с паутиною
Тряпкой не сотрешь.
Гаснет в смерти кратере
Облик, образ, крик…
Нет со мною матери,
Я теперь – старик.
В неземной обители
В бытии ином
Ждут меня родители
С хлебом и вином.
Срок придет и свидимся.
Зарыдает мать.
Встретимся, обнимемся…
Важное сказать
Что-то попытаемся
В сердце и в уме…
И засобираемся
Исчезать во тьме.
21 июля 1997 года
11 апреля 2005 г. Ночь. 2 часа 51 минута.
Две песни русско-турецкой войны 1877-1878 гг.
В первой части пространной публикации писем моего отца к матушке с войны я писал:
«Читатель дорогой, Ты видел фильм «Турецкий гамбит»? Нет? Сходи, хорошее кино. Русско-турецкая война лично для меня была ВЧЕРА, ибо бабушка пела мне песни той эпохи. На этой войне сражались мои прадеды. Эти песни у меня где-то записаны» (Василий Пригодич. Письма с войны, письма из войны или Сергей Васильевич Гречишкин)
http://www.lebed.com/2005/art4176.htm
Так вот, я нашел тексты двух песен, аккуратно записанных мелким витиеватым почерком моей мамы:
Вспомним, братцы, как стояли
Мы на Шипке в облаках.
Турки нас атаковали,
Но остались в дураках.
Мы курей ваших, индюшек
На перьЯ передерем,
Дочерей ваших, матУшек
Всех в Россию уведем.
Гремит слава трубой.
Мы дрались, турок, с тобой.
По горам твоим, Кавказ,
Разнеслась слава о нас.
*****
Здорово, брат служивый,
Ты куришь табачок.
Трубка просто диво.
Ну, дай курнуть разок.
Трубка просто диво,
На что она тебе.
Я ведь помоложе,
Продай, брат, трубку мне.
Трубочку заветну
Продать не в силах я:
В память командира
Досталась мне она.
Всю жизнь мою солдатскую
Я трубочку берег,
Месяцы и годы
Все прятал за сапог.
Когда было сраженье
Под Горным Рущуком,
Трубочки хватился я
В сапоге потом.
Наш полк стрелою мчится,
Все рубит наповал.
Выстрел раздается:
Наш ротный с коня упал.
Какую тяжку муку
Наш ротный претерпел,
