Не берусь судить, насколько аутентичен отбор имен в антологии, это – прерогатива армянских исследователей, но уверен: у Валерия Яковлевича были достойные консультанты, и общий труд, дополненный, кстати, рядом статей Брюсова по армянской истории, культуре и литературе, оказался на уровне тогдашних филологических знаний.
Имена переведенных армянских поэтов говорят сами за себя: Нарекаци, Кучак, Саят-Нова, Туманян, Патканян, Исаакян, Тэрнан, Тэкеян и другие. Но, как русского писателя и филолога, меня, прежде всего, поражает соцветие поэтов-соратников, привлеченных Брюсовым для переводов. Многие были соперниками, даже врагами в тогдашней литературной борьбе, но сочувствие к судьбе древнего народа и восхищение его изумительной поэзией объединило всех. Судите сами: Блок, Бальмонт, Сологуб, Шервинский, Балтрушайтис, Вяч. Иванов, Бунин, Бобров, Ходасевич… Думаю, ни одна другая антология в истории русской поэзией не собирала под одной обложкой столько гигантов армянского и русского поэтического слова. На маленьком бедном греческом Парнасе столько классиков просто не уместилось бы. Тут подавай Арарат!
Когда осенью этого года я вновь проходил мимо мемориальной доски, прикрепленной к стене дома на Проспекте Мира сразу после ранней смерти Брюсова, простудившегося, попав под крымскую грозу, я вновь подумал: ну почему в Москве нет памятника этому выдающемуся поэту, переводчику и просветителю? Ведь тут, в районе мещанских улиц и переулков, столько сквериков, буквально тоскующих о бронзовом поэте, кстати, коренном москвиче. При советской власти «воздержались», так как Брюсов едко полемизировал со статьей Ленина о партийности литературы. После советской власти Брюсову не могли простить, что он вступил в ВКП(б) в 1919 году, когда исход гражданской войны был еще не ясен. А теперь, когда политические страсти остыли, как вчерашний суп, за чем же дело стало, господа-начальники?
Возможно, эту ошибку исправят в 2023 году, к 150-летию со дня рождения поэта. Возможно… Но в любом случае Брюсов не из тех, о ком можно сказать его же стихом: «пять строк историка – смысл бытия…»
2016Мой тост – за сильную правоту
Человек так устроен, что придает датам и числам особое мистическое значение, а от завершения одного цикла и начала другого обязательно ждет добрых перемен, даже если объективная реальность подсказывает: возможно, будет хуже. Однако по жизни нас ведет наша субъективная реальность, и она всегда устремлена к лучшему. Вы не задумывались, почему мы поздравляем друг друга «с новым годом», а не «со следующим годом»? А потому что мы верим в обновление, усовершенствование нашего мира. Кстати, в нашем языке отсутствие конфликта, войны и людское сообщество, как в узком, так и в широком смысле, обозначаются одним словом: «мир». Возможно, из-за того, что состояние мира, хотя бы временное, является условием существования всей человеческой цивилизации, которую мы тоже зовем «миром». Я не верю в случайные смысловые связи в языке, и характерно, что такое «совпадение» мы находим именно в русском словаре, ведь именно наша цивилизация развивалась преимущественно как обороняющаяся, во всяком случае, после принятия христианства. Да, мы занимали чужие столицы, но только затем, чтобы отбить охоту у соседей впредь нападать на столицу нашу. Почему это воспринимается ими как «агрессивность» России, одна из загадок «коллективного бессовестного» западного полушария.
Хорошо помню, как в пору моего детства, в 1960-е годы, среди новогодних тостов взрослые обязательно пили за мир, причем, совершенно искренне, иногда блистая невольной слезой. Среди моей родни многие осиротели и овдовели в минувшую войну. Здравиц в честь партии и правительства не помню, а вот за мир рюмки поднимали обязательно. Кстати, в 1970-1980-е, когда я сам уже поднимал бокал в новогоднюю ночь, ощущение хрупкости мира и необходимости его сохранения не покидало сердца. Мы знали, что на границе тучи, как ходили хмуро, так и ходят. В газетах постоянно мелькали карикатуры на звездно-полосатого дядю Сэма, который, гнусно ухмыляясь, жонглировал атомными бомбами.
Нет, я не был наивен и понимал, что оставшаяся со времен Коминтерна некая социалистическая озабоченность во внешней политике могла истолковываться как опасная наступательность. Да, мы не всегда обдуманно мчались туда, где загоралась революция и в лексиконе взявших власть появлялось слово «социализм». Но в соединении с нашим исконным оборонительным сознанием и миролюбием (худой мир лучше доброй ссоры) эта наступательность в итоге выливалась в строительство в странах-союзницах плотин, заводов, школ, больниц, в защите их от империализма и неоколониализма, которые многим казались тогда выдумкой телевизионных пропагандистов, вроде Боровика, Бовина или Зорина. Но неоколониализм пришел к нам, на развалины СССР, и сразу поняли: нет, не выдумка. Способ существования Запада как планетарного кровососущего насекомого стал очевиден, когда наши богатства по компрадорским пульсирующим хоботкам начали стремительно утекать за рубеж, обескровливая страну.
Хорошо помню ощущение беззащитности, которое поселилось в душе в 1990-е, оно было особенно болезненно для нас, росших с уверенностью в мощи державы-победительницы Гитлера. А ельцинская гоп-стоп-компания тем временем как раз доламывала некогда могущественную советскую армию, подбираясь уже к атомному щиту. Не изменись политический курс с приходом Путина, вполне возможно, вместо Алеппо сейчас была бы Москва. Невозможно? Почему же? Белград – тоже столица, большой древний город, и я видел его еще дымящиеся руины. Кстати, я уверен: если предательство правящей верхушки в 1990-е не будет осуждено на государственном уровне, а имена врагоугодников не названы вслух и не заклеймены «позором и нехорошими словами» (как выразился простодушный герой советского кинофильма), мы не застрахованы от новых «беловежских пущ» и «загогулин», лишающих наш народ средств обороны и ответного удара. Почему с этим медлят? Не понимаю… Вякая личная благодарность имеет государственные пределы.
Как-то в середине 1990-х мы встречали новый год в литературном кругу, и кто-то поднял бокал за то, чтобы снова наша броня стала крепка, а танки быстры. Вдруг один литератор с либеральной паскудинкой во взоре удивился: «А зачем нам броня? На нас никто не собирается нападать!» «Как на Хиросиму?» – уточнил я. «Причем здесь Хиросима!» – вскричал он с той истеричностью, какая появляется у некоторых людей, когда им нечем возразить. Сейчас он живет в Америке и пишет статьи о том, что пока Россия не будет разгромлена, переформатирована и разделена на десяток независимых государств, цивилизованное человечество не может спать спокойно. Оно и не спит, трудится, строит военные базы по периметру России, вводит против нас санкции, гнобит наших инвалидов-спортсменов… Да мало ли еще всякого… Но в сердце снова поселилось чувство нашей непобедимой правоты. В новогоднюю ночь я и выпью за эту историческую правоту, обеспеченную двумя старыми союзникам – Армией и Флотом – и третьим, новым, – воздушно-космическими войсками!
А вообще-то я хотел рассказать о том, как, будучи рядовым срочной службы, в ночь с 1976-го на 1977-ой выполнял обязанности полкового Деда Мороза. Заболтался. Растекся мыслью. Расскажу как-нибудь в другой раз…
Журнал «Военный», 2016Часть II. Писатель у диктофона
Интервью
15 лет назад, 19 апреля 2001 года, главным редактором «Литературной газеты» стал Юрий Поляков. Мы говорили о творчестве, политике и просто о жизни. А начали со старейшей в России газеты, которой скоро исполнится 87 лет. Если же вести отсчет от издания Антона Дельвига и Александра Пушкина, то «ЛГ» и вовсе без малого два столетия!
– Вам уже полтора десятка лет приходится раздваиваться – на работу журналиста и деятельность писателя. С какой мысли начинается утро: «Что с газетой?» или «Как новый роман?».
– В понедельник и во вторник меня обуревает первый вопрос, ибо в эти дни принимается окончательное решение по содержанию номера – одни материалы снимаются, другие ставятся. Учитываем текущий момент, происходящие события. Ну а во вторник завершается процесс производства газеты.
На редакционном совещании в среду обсуждаем вышедший номер и основу будущего. В пятницу – еще одна «летучка», на которой рассматриваются оперативные моменты.
Ну а в четверг и в выходные стараюсь заниматься писательским ремеслом. Но порой приходиться менять планы – выкраивать время для деловых встреч, командировок, съемок в телепередачах… Но есть еще и творческие отпуска.
– За годы работы в «ЛГ» – я говорю лишь о литературном творчестве – вы написали три романа: «Грибной царь», «Гипсовый трубач» «Любовь в эпоху перемен». Плюс сценарии, несколько пьес. Немало, но ваш КПД мог быть выше, если бы не газетная поденщина…
