Владимир Бушин - И все им неймется!

20 CЕНТЯБРЯ 2011 г

Открываю сегодня самую революционную газету современности. Ожидаю увидеть призыв: «К оружию, граждане! На баррикады!» А мне преподносят рассказ знакомого старого писателя В. Он пишет о своей молодости: «Я был физически силён, недурён собой и постоянно испытывал нежность и влечение к женщинам». Ну, это естественно. И однажды из нежности получилось вот что: «Её голос невнятным ветерком дошёл до меня: «Я знаю, что случится между тобой и мной». Что же тут невнятного? Дважды два. Герой всё понял и «охваченный горячим огоньком нетерпения порывисто и страстно обнял её». А дальше — «мы ненасытно обнимались и всю ночь отдавались друг другу». Кто — мы? Холостой автор и жена какого-то горного инженера. Это тоже естественно, но противозаконно, ибо сказано: «Не восхоти жены ближнего своего». Кончается так: «Её голос не забыт и не забыта сумасшедшая ночь нашей ненасытной близости…» Тоже понятно. Только надо бы оставлять это на страницах дневника, как тот же Толстой и Софья Андреевна, а не спешить украсить этим полосы массовых общественно-политических газет, тем более, архиреволюционных.

Путин встречался с писателями. Были Валентин Распутин, Андрей Битов, телекритик Архангельский, Юрий Поляков, Татьяна Устинова, Олеся Николаева, фантаст Лукьяненко, Алексей Варламов… Распутин сказал: «Компьютер убивает желание читать даже Толстого!» Так убей компьютер! Как сказал в годы нашествия большой поэт,

Битов хлопотал насчёт надобностей ПЕН-клуба. Мне бы ваши заботы, товарищ Битов.

Устинова жаловалась, что её сыну в школе пришлось писать сочинение по роману Чехова «Студенты». Какой изувер этот Фурсенко. Мало ему ЕГЭ. Ведь у Чехова нет такого романа, это у Гарина-Михайловского да Юрия Трифонова.

А накануне высокой встречи «Советская Россия» побеседовала с Захаром Прилепиным. Я Захара люблю. Как же! И он иногда даёт о себе знать. На мою статью «Маршал Рокоссовский и килька пряного посола» прислал воплик: «Гениально! Низкий поклон». Спасибо. Правда, а что гениального в ликбезе для Радзиховского, которого я вывел там в образе кильки? Но вот что в этой беседе примечательно. Журналист спрашивает: «Сорокин напишет про г…о, а вы?» Захар в свою очередь говорит: «Они сидят в своей ж…е». Конечно, никаких точек здесь нет, это я по своей замшелости их поставил. И такое состязание г…а и ж…ы на страницах коммунистической СР я встречаю впервые. Рубикон позади. Россия, вперёд!

Тут же и семейная фотография Захара: величественный отец с четырьмя своими детишками. Прекрасно! Особенно мил самый маленький: раззявил во всю мочь ротик, в котором торчит один зубик, и трогательно растопырил пальчики ног, и всё ему до фени. Фотографировала, видимо, супруга. А на груди и у Захара и у всех деток — нательные кресты. Так вот, как же это: кресты и ж…а да ещё публично? Не страшно, что скажет потом это существо, у которого сейчас один зубик?

Такое впечатление, что писатели, свободно употребляющие подобные слова думают, что до них этого никто не знал и не умел. Да взять того же Толстого. Горький, бывавший у него и в Ясной и в Крыму, вспоминал: «О женщинах он говорил много и охотно, как французский романист, но всегда с той грубостью русского мужика, которая — раньше — неприятно подавляла меня. Сегодня в Миндальной роще спросил Чехова:

— Вы сильно распутничали в юности?

А.П. смятенно ухмыльнулся и, подёргивая бородку, сказал что-то невнятное, a Л.H., глядя в море, признался:

— Я был неутомимый…

Он произнёс это сокрушённо, употребив в конце фразы солёное мужицкое слово… Вспоминается моя первая встреча с ним, его беседа о «Вареньке Олесовой», «Двадцать шесть и одна». С обычной точки зрения речь его была цепью «неприличных» слов. Я был смущён этим и даже обижен; мне показалось, что он не считает меня способным понять другой язык. Теперь понимаю, что обижаться было глупо». Но так же глупо и тащить это в свои книги. Перечитайте ещё раз, как написана сцена между Анной и Вронским. И потом, одно дело Толстой, а другое — какой-то матерщинник еврофейской культуры.

Итак, не прошло и двух пятилеток, не миновало и двух президентских сроков, не отвалился ещё от русской культуры Швыдкой, а Большой театр уже реконструировали. Прекрасно! Больше всех рад Сергей Брилёв, молодой журналист с телевидения, который вёл репортаж, и директриса музея театра Ольга Свиблова, дама не первой молодости. Она купила в буфете шоколадку и поделилась с Эллен Бэрри, американской журналисткой из «Нью-Йорк тайме» своей радостью: «В советское время шоколад был настоящим событием!» Да, да, не зря же была песенка:

И вот мадам получила свою шоколадку.

Говорят, потрачено 4 с половиной килограмма золота. Странно. Я не пожалел бы и 20. А всё обошлось в 21 миллиард рублей, по другим сведениям — в 22. Разница пустяковая. Подумаешь, какой-то миллиард, ведь это всего лишь тысяча миллионов. И неужели хотя бы миллиардиков 5-10 не приватизировали? Хорошо, если не. Надеюсь, что не. А то ведь повсюду приватизация и спекуляция, воровство и растрата, подкуп и взяточничество, лихоимство и казнокрадство. Сам же Медведев в начале своего золотого срока известил народ, что даже высокие должности, депутатские мандаты продают и покупают. Притом и тарифы были опубликованы. И спрашивается, с какой стати сей объект оказался исключением из общего правила, — только потому, что дело начиналось под приглядом и при участии М.Швыдкого? К тому же известно, что первоначально кантора запросила на реконструкцию 25 миллиардов рублей, правительство снизило до 15-ти, а реально ухлопали всё-таки 21–22. Известно и то, что Следственный комитет при Прокуратуре возбуждал против прорабов Мельпомены дело о растрате. Это наводит на размышление о бренности всего сущего, в том числе — совести и стыда…Вот и все бронзовые канделябры, и все бронзовые дверные ручки исчезли. Помните, как на тёплой встрече Ельцина с цветом русскоязычной интеллигенции здесь в Большом, в Бетховенском зале известный пианист Петров Николай Арнольдович взывал к нему: «Всех, кто против реформ, вы, Борис Николаевич, канделябрами, канделябрами!» Вот и Ельцин ушёл в лучший мир, и Николай Арнольдович за ним последовал, и канделябры исчезли. Скучно жить на этом свете, господа, без канделябров…

Знающие люди говорят, что в руководстве Большого сейчас нет ни одного человека с музыкальным образованием, а директор Анатолий Иксанов, доставленный всё из того же Санкт-Ленинграда, честно признавался, что и в опере, и в балете, и в литературе — ни бельмеса. Выходит, ему что Сорокин — что Пушкин, что Дмитрий Черняков — что Борис Покровский, что Серебрянников — что Муроргский, что «Иван Сусанин» — что «Дети Розенталя». И хочется спросить: «А среди тех, кто руководил реконструкцией были люди со строительным образованием, с опытом именно театральной реконструкции?» Но — оставим это. Будем ликовать вместе с Брилёвым и Свибловой.

Как известно, Большой театр был основан в 1776 году при матушке Екатерине — сразу после потопления в крови пугачёвского восстания, четвертования Емельяна Ивановича и разгрома Запорожской Сечи, но…. — и к 15 годовщине царствования матушки. А тот облик, к которому мы привыкли, театр обрел по проекту О.И.Бове в 1825 году — в год подавления восстания декабристов и последующей казни Пестеля, четырёх его сотоварищей и ссылки на сибирскую каторгу 121 офицера, но… — и к 25-летию царствования Александра Благословенного. В 1856 году по проекту А.К.Кавос театр был реконструирован — сразу после поражения в Крымской войне, но… — и к коронации Александра Второго Освободителя… Увы, так совершается история. Надо полагать, все эти театральные торжества помимо культурной цели имели также целью и смягчение её железной поступи посредством опер и балета на фоне пышных декораций.

Было ли нынешнее торжественное открытие Большого 28 октября исключением из этого длинного ряда с его как бы случайным анестезирующим эффектом? Несомненно. Помните, какое торжество в 1993 году, тоже в октябре, сразу после расстрела Дома советов закатили там же? Ельцин, Черномырдин, Грачёв, Ерин, их супруги…

Это было тогда же напечатано в газете «Молния».