Это та самая стилистически выверенная (нет, скорей угаданная) простота, что приближает предмет поэтического осмысления к самым глазам, – весьма причастная эстетике любезного сердцу Н.Заболоцкого и обэриутов.
Стихи крадутся, словно воры,
Из подсознания на свет…
Или вот:
Мне будет без тебя тоскливо
На рубежах вселенских трасс,
Пока Всевышний сам учтиво
Не свяжет бестелесных нас!
......
Я соберу твое тепло
В копилку собственного тела
И тягостным годам назло
Себя омоложу всецело.
Примечательно, что к нарочитой укороченности строк, почти михалковской "детскости" размера, пришли в конце концов интеллектуальнейшие русские поэты ХХ века – Георгий Иванов, Арсений Тарковский, Юрий Кузнецов и многие другие.
И удивительно, чем "легче душе", чем яснее, доступнее слово поэта, тем шире возможность коснуться серьезнейших, тончайших тем.
Там, где избыточный метафоризм-аллегоризм и центонная ретроспективность обязательно запутают дело и приведут к элементарному диктату поэтического языка, к преобладанию формы над мыслью, скупость и лаконизм вполне справляются с задачей. И не просто справляются: такие стихи не производят столь жестокого "отбора меж людьми" (А.Блок), коему ужаснулся бы и Блок, такие стихи оставляют поэзии шанс на всё же приличную аудиторию.
Я умру, когда живой рассвет
Над Землей расправит крылья
И поддержит все мои усилья
Доказать, что смерти вовсе нет.
Здесь значимость художественно-философской задачи, смелость и тонкость решения, умещённого в столь "малый сосуд", думается, не подлежат сомнению.
Впрочем, Сергей Дмитриев не скрывает, что за этой видимой лёгкостью стоят годы напряженного труда, ночи и дни "поэтической ломки".
Поэту не дано молиться
Капризной Музе лишь слегка…
......
Передумано всё, перемолото,
Как в муку, жерновами стихов,
Но немного намыто золота
Из руды бесконечных слов.
Но, конечно, подобный поэт уделяет несравненно более внимания не природе своего поэтического творчества (что, конечно же, тоже внимания достойно), а тем исканиям, духовным, плотским, даже виртуальным, которые наиболее роднят его с людьми, читай – с читателем. Уж такова природа (и примета) именно "народности" поэтовой.
Я хочу немного: просто жить
Без оглядки на ветра и годы
И на старости внезапно ощутить
Приближенье истинной свободы.
........................................................
Но там, за гранью бытия,
Я вспомню о России,
И вновь споёт душа моя
Напевы дождевые.
Я снова тихо поклонюсь
Горящему рассвету
И унесу родную Русь
На дальние планеты…
В каждом стихотворном цикле Сергея Дмитриева есть удивительные строки, тихо и чисто напетые его радостной, сыновней любовью к России.
Дорога, русская дорога,
Как парус на семи ветрах,
Летит под горочку полого
И исчезает в облаках.
Дорога за собою манит
И сказки сердцу говорит,
В пути далеком не обманет
И вёрст тревогой опьянит,
Подарит веру, но не счастье,
Приблизит цель, но не спеша,
Не отведет совсем ненастье,
Но… не умрет на ней душа.
Эти три "но" (и, в особенности, "но" последнее) подобны духовному манифесту поэта. Гордое "счастье" – не важный, даже избыточный приз, если достигнута "Вера".
Одна из причин этой веры и недостижимости надменного "счастья" – именно та, что цель приближается "не спеша". А, значит, так и надо. Ведь итог пути – бессмертие души, о котором сказано в стихотворении трепетно и убеждающе-тихо.
Поэт не строит иллюзий по поводу будущего своей родины. Но из любящих уст столь безнадёжные прорицания звучат особенно горько.
Побеждает кругом кошелек,
А не честь, доброта и отвага,
И позорный предписан срок
Для российского гордого флага.
Я уйду в такие места,
Где еще различима вечность,
И не так нелепо проста
Жизни горькая скоротечность.
Впрочем, есть проблеск надежды. Но надежда здесь и сейчас (по Дмитриеву) только на одно. На самого себя. Отрадно, что в отличие от сонма отстранённо-ироничных стихотворцев-созерцателей С. Дмитриев пытается мучительно осмыслить собственную ответственность за происходящее с его страной.
Наряду со стихотворениями a la classik , где узнается невозмутимая философическая сдержанность Е.Баратынского:
Одиночество – моё спасенье
И неразрушимая броня.
И его нисколько не браня,
Нахожу в нем только вдохновенье,
Что врачует и хранит меня.
Одиночество одно способно
Подвести к разгадке бытия,
Чем уже воспользовался я…
и вариациями на темы романтически-хмельной цыганщины Аполлона Григорьева:
Ты обними меня, как русскую гитару,
Сыграй на мне мелодию любви,
Я семиструнной песней старой
Зажгу огонь в твоей крови.
…В гитаре русской есть тревога,
Но есть в ней удаль и полет!
Любовь – совсем не недотрога,
Она всегда своё возьмет!..
отдав дань и мистически-ветреным страстям символистов "серебряного века":
Когда же мы с тобой упьёмся
Ветрами в радужном пылу,
Мы снова на земле сольёмся
В один клубок, крылом к крылу…
переболев соблазнами "бытового" метафоризма:
Листая жизни собственной страницы,
Я опечатки в ней с досадой нахожу.
За них, увы, мне не на кого злиться,
Я сам их сделал, честно доложу.
Такие опечатки не исправишь,
И жизни книгу не переиздашь,
И строки все висячие не втянешь,
И оформления не сменишь антураж.
побаловав музу и "дарами Востока", в коих вещая мудрость Омара Хайяма кажется переведённой неунывающим Хармсом:
Всего лишь три у жизни цели:
Зачать потомство
от любви в постели,
