— Как, наверное, и выступление в Киеве в мае 86-го?
— Когда случилась катастрофа на Чернобыльской АЭС, мы с «Виртуозами» гастролировали по Западной Европе, а потом собирались ехать на фестиваль «Киевская весна». Помню, как в Вене я ужинал в ресторане отеля «Бристоль» с моим другом Питером Вайзером из правительства Австрии, который, узнав, что я не намерен отказываться от визита на Украину, принялся доходчиво объяснять, сколь опасна радиация. Чем яростнее он убеждал, говоря, что я сошел с ума, тем сильнее становилось мое желание разделить с людьми горе. Исчерпав разумные аргументы, Питер лишь покрутил пальцем у виска. Заставить силком музыкантов ехать я не мог. Собрал оркестр и честно рассказал все как есть. Мне задали единственный вопрос: «А ты поедешь?» На вокзал пришли все, ни один не остался, хотя я понял бы и никого не осудил… В зале Киевской филармонии мы двадцать минут не могли начать концерт. Люди стояли и плакали. Оркестранты утирали слезы вместе со всеми. Помните, что сказал апостол Павел? «Плачьте с плачущими». И на десятилетие Чернобыля мы приехали в Киев, пригласили хор Академии Санта-Чечилия из Рима и исполнили «Реквием» Моцарта. Лучшие места в партере, конечно, отдали ликвидаторам аварии… В разрушенном страшным землетрясением Ленинакане я тоже выступал с интервалом в десять лет. После первого концерта мне подарили домотканый коврик, сделанный руками ребенка, который погиб под обломками рухнувшего здания. В 98-м я получил в подарок другой коврик: его соткала девочка, родившаяся в день страшной трагедии в Армении… А недавно мне присвоили звание «Друг всех армян». Звучит комично, но это вполне официальный титул… Кстати, о подарках. Однажды с НФОР я выступал в Вологде, и ко мне подошла смущающаяся девчушка с мамой. Протянула берестяные стельки и сказала: «Я сама сделала их для вас. Это полезно для ног. У вас какой размер?» Я ответил: «43-й». Девочка огорчилась: «Ой, думала, что 41-й…» Я попросил не расстраиваться и пообещал носить стельки. И вот прошло лет пять. Я опять в Вологде. После концерта в дверь моей гримерки постучали. На пороге стояла симпатичная девушка: «Вы меня не помните, Владимир Теодорович, но когда-то я делала вам стельки и ошиблась в размере. Сегодня принесла правильный, 43-й…» Вот это и есть Россия, понимаете? Такого нет больше нигде в мире. Здесь если любят, то по-настоящему, от всего сердца. Наш народ прекрасно знает, что культура — это не музыка или живопись, а мироприятие. Именно так, через букву «и» в начале слова. Западным людям часто трудно нас понять. Недавно спросил младшую дочь: «Анечка, ты кем себя ощущаешь?» Она ответила почти без паузы: «Русской, армянкой и француженкой». Танюша, которая учится в Париже в высшей школе актерского мастерства, приходит иногда домой со словами: «Папа, почему они не чувствуют страданий человеческой души?» Помните, как Нина Заречная в «Чайке» сказала: «Умей нести свой крест и веруй»? Когда во Францию приехал Малый драматический театр Льва Додина, лишь две зрительницы плакали в зале над Чеховым. Это были мои Таня и Аня… Может, слишком сумбурно рассказываю, мысль скачет с одного на другое, но сделайте поправку, что разговариваете с творческим человеком, от которого трудно требовать математическую логику. В конце концов, Иосиф Бродский говорил, что жизнь — сумма мелких движений. Настоящий поэт — всегда почти пророк… Кстати, я дружил и с Андреем Вознесенским, и с Булатом Окуджавой. Последний посвятил мне стихи, а я имел дерзость написать в ответ свои.
— С кем еще из великих сводила судьба?
— Всех не перечислить. С Георгием Александровичем Товстоноговым, например. Он даже специально интересовался, что из последних премьер БДТ не видели «Виртуозы», и к нашему приезду в Ленинград ставил эти названия в афишу своего великого театра. С Менухиным. Мы нежно относились друг к другу. Я посвятил ему один из фестивалей в Кольмаре. Иегуди к тому моменту уже почти оставил сцену, не выступал на публике, но я убедил его. Специально скрипку привез. Забавно было наблюдать, как гениальный музыкант запирается в ванной гостиничного номера, чтобы никто из посторонних его не слышал, и репетирует, сидя на унитазе… Еще как-то Иегуди поразил меня ответом на вопрос журналиста, что он особенно не любит. Менухин вдруг резко вскинулся и жестко произнес: «Нефть! Человечество платит за нее слишком высокую цену». Конечно, не все мои воспоминания светлые. Я вот говорил вам о Вологде и девочке со стельками. С этим городом связана еще одна история, печальная. Во время первой чеченской войны я приехал туда с «Виртуозами» в день, когда в городе хоронили погибших в Грозном солдат. Совсем молодые ребята попали в засаду, многие полегли. Проводить в последний путь сыновей и мужей вышла вся Вологда. Увиденное произвело на меня жуткое впечатление, очень тяжелый осадок на душе остался. А через сутки мне звонят из администрации президента и говорят, что Борис Ельцин подписал указ о моем награждении орденом Дружбы и приглашает на торжественную церемонию вручения в Кремль. Я ответил, что не приду, поскольку выступаю против войны в Чечне. Что тут началось! Меня уговаривали все — министры, депутаты, еще какие-то начальники! Но я слово сдержал: за орденом не поехал. И вот спустя полторы недели ко мне домой в Брюсов переулок, где мы с Сати тогда жили, явились двое в камуфляжной форме. Увидел эту пару на пороге, и мелькнула мысль: арестовывать? Оказалось, привезли орден с доставкой на дом. Потом на концерт я вышел в маске с прорезями для глаз. Типа той, что у спецназовцев. В руке вместо дирижерской палочки держал игрушечный пистолет. Такой вот протест против войны... Через какое-то время Ельцин наградил меня орденом «За заслуги перед Отечеством» 3-й степени. Опять раздался звонок из Кремля, от начальника службы протокола Владимира Шевченко: «Смотрите, не подведите. Борис Николаевич спросил, придет ли Спиваков на этот раз?» Я искренне изумился: «Неужели президент помнит?» Владимир Николаевич ответил: «Он все помнит!» Действительно, во время церемонии Борис Николаевич обхватил мою руку своей, наклонился к уху и сказал: «Уважаю тебя, Володя». В ответ я поблагодарил главу государства. Орден «За заслуги» 2-й степени мне вручал уже Дмитрий Медведев…
— А Путин? Неужели за восемь лет президентства ничем не наградил?
— Владимир Владимирович сделал больше, он очень помог при создании НФОР. Я ведь три года был главным дирижером Российского национального оркестра. Поначалу все шло хорошо, но потом отношения с дирекцией, атмосфера в оркестре стали портиться. В коллективе откуда-то появлялись музыканты, с которыми я не репетировал, зато других могли уволить без объяснения причин. Оркестранты были полностью зависимы от дирекции, дрожали от страха, боясь потерять работу. За год до истечения контракта я объявил в интервью корреспонденту программы «Время», что досрочно ухожу из РНО, мотивировав это тем, что не могу работать в оркестре, где дирекция диктует волю художественному руководству, главной ценностью являются деньги, а люди бесправны и унижены. Вечером того же дня я позвал к себе домой друзей, чтобы отметить в их компании обретение желанной свободы. Знакомые привезли свежих раков из Ростова, мы их отварили и с удовольствием принялись поедать. Женя Миронов, Володя Машков, еще кто-то был… Вдруг раздался телефонный звонок. Трубку взяла Сати. Смотрю и вижу, как у жены меняется выражение лица: «Володя, это тебя... Из Сочи… Путин… Владимир Владимирович…» В первую секунду я не поверил: «Наверное, Сережа Безруков прикалывается. Он любитель таких розыгрышей. Или Володя Винокур». Сати не стала спорить, протянула трубку. Действительно, из «Бочарова ручья» звонил президент России. Он сказал: «Владимир Теодорович, слышал ваше заявление и понимаю, что без работы не останетесь. Но мне не хотелось бы, чтобы вы уезжали из России. Вы нужны здесь». Владимир Владимирович как в воду глядел: у меня уже был ряд интересных предложений с Запада. Путин между тем продолжил: «Выбирайте любой из существующих коллективов или подумайте о создании нового». Через пятнадцать минут раздался еще один звонок. На этот раз из Стамбула от тогдашнего министра культуры Михаила Швыдкого. Он сказал: «Через три дня возвращаюсь в Москву, и мы встретимся по поручению президента. Вы определились?» Я ответил: «Не хочу никому переходить дорогу. Буду создавать новый оркестр…» Ну и как после этого могу относиться к Владимиру Владимировичу? За мной из РНО, который лишь назывался российским, но существовал в основном на американские деньги и выступал большей частью на Западе, ушли тридцать ведущих исполнителей, они составили костяк нового коллектива. Я прослушал несколько сот музыкантов, отобрав в результате сто лучших, cre`me de la cre`me оркестровой элиты Москвы и Петербурга. В сентябре 2003 года состоялся дебютный концерт НФОР, посвященный памяти Евгения Светланова, чьим именем я уговорил Юрия Лужкова назвать Большой зал Московского международного Дома музыки. Время летит быстро, скоро и ММДМ, и НФОР исполнится десять лет…
