Актёры живут на сцене так, что время от времени забываешь о том, что события, свидетелем, почти соучастником которых ты являешься, – вымысел. Полька, не вписавшаяся в жизнь еврейского квартала, ищет смысл жизни в тех скромных радостях, которыми в состоянии одарить её неверный супруг, и растворяется в нём настолько, что из ревностной католички превращается в самую что ни на есть правоверную иудейку. Ядзя Алёны Бабенко не так проста и невежественна, как романная Ядвига, и это делает героиню близкой сегодняшнему зрителю. Чулпан Хаматова свою Машу подаёт не столько роковой красавицей, жертвующей всем и вся в угоду бушующей в ней страсти, но богиней-мстительницей, своего рода эринией, мстящей жизни за так и неосуществлённое женское счастье. Но наибольшее восхищение вызывает филигранная работа Евгении Симоновой, приглашённой на роль Тамары. Можно с уверенностью сказать, что ничего подобного в Театре им. Маяковского ей играть не приходилось. Симонова буквально в пошаговом режиме показывает нам, как её героиня второй раз в жизни проходит через чистилище, поднимаясь от мёртвого презрения к продолжающим жить и душераздирающей ревности к ударившемуся во все тяжкие мужу до мудрости и терпения немыслимой, ангелической чистоты и высоты.
Но на кого тратят свои тела и души три незаурядные женщины? На первый взгляд Герману можно только посочувствовать. Он вроде бы действительно любит их всех: ведь Вера, Надежда и Любовь в реальной жизни практически никогда не воплощаются в одной женщине. Но по мере приближения этого саспенса к финалу становится ясно, что движет им всего-навсего инстинкт самосохранения. Сергей Юшкевич с достойной наивысшего уважения бескомпромиссностью обнажает перед зрителем неприглядную сущность своего героя: без этих женщин он жить не может, а на уход из жизни не способен.
В том, что он превратился в живого мертвеца, повинна война? Казалось бы, да. «Каждый, кто пережил то, что пережил я, больше не принадлежит этому миру», – произносит Герман. И ответной саркастической тираде рабби Ламберта (блестящая миниатюра Александра Рапопорта) веришь не сразу: «Пустые слова. Вы так же принадлежите этому миру, как мы все. Вы могли тысячу раз быть на волосок от смерти, но до тех пор, пока вы живы, и едите, и ходите, и – пардон – посещаете туалет, вы так же состоите из плоти и крови, как любой другой. Я знаю сотни людей, которые пережили концентрационные лагеря, некоторые из них практически уже были на пути к печам – они находятся в Америке, они ездят на автомобилях, они делают свои дела. Или вы в этом мире, или в том. Вы не можете одной ногой стоять на земле, а другой – на небесах». Но в том-то и дело, что покровитель и работодатель Германа (в свободное от любовных утех время он пишет за рабби тексты публичных выступлений), по сути, прав. Герман изначально не способен на поступок.
Ядвига, спасавшая его с риском для своих близких, для всей своей деревни, способна. Маша и её неукротимая мамаша Шифра Пуа (психологически точная работа Таисии Михолап), поправшие смертью смерть, способны. Тамара способна, пожалуй, более всех. Герман не бросился искать жену и детей, не взял в руки оружие, он, зарываясь всё глубже в сено, не выбрался из него и с наступлением мира. Не зря же он прикидывает, как будет прятаться в ванной, когда нацисты возьмут Нью-Йорк, как когда-то захватили Польшу, и спасать его снова будет Ядвига! Он так хотел убежать от жизни и самого себя, что в конце концов ему это удалось. Маша, осознав бессмысленность и бесцельность свой «мести», покончила с собой. Ядвига родила от него дочку и назвала в честь погибшей соперницы. А Тамара взяла на себя труд обеспечивать мать и дитя средствами к жизни. И не важно, кто кому был врагом, кто кого и как любил. А Герман просто исчез. В никуда. Вернее, в прошлое, в котором можно без зазрения совести бояться будущего и игнорировать настоящее. Война стала лишь индикатором, проявившим трагедию человека, так и не ставшего личностью. На подмостках «Современника» режиссёр и собранный им виртуозный ансамбль доказали необратимость и вневременность этой трагедии.
Виктория ПЕШКОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Искусство
Поколение G
В ПРОКАТЕ!
Владимир Епифанцев (из интервью):
«…когда я играл в этом фильме, то представлял своего отца. Мне кажется, он был бы замечательным Вавиленом Татарским. К сожалению, это произведение было написано не в то время, и он жил не при той власти, при которой это можно было бы сыграть. Если вспомнить его Прохора Громова из «Угрюм-реки» или Фому Гордеева, то это абсолютный Вавилен. Эту роль я посвятил своему отцу и сыграл так, как сыграл бы мой папа. И он в конце жизни торговал на рынке, но, к сожалению, к нему не подошёл Морковин и не предложил работать криэйтором».
Известный советский актёр Георгий Епифанцев кроме названных снялся в крохотной роли самоотверженного учёного-медика в фильме «Девять дней одного года» и этой ролью гордился более, чем другими. В рынок он не вписался. После ухода из театра в 90-м выступал с моноспектаклем о тысячелетии Крещения Руси. Чтобы прокормить семью, торговал на Киевском рынке, трагически погиб в 1992 году. Очень трудно представить его в роли циника-криэйтора.
Из интервью с Дмитрием Дибровым:
– Вам не кажется странным, что в нынешней России телеведущий – фигура примерно такая же значимая, как, скажем, поэт в XIX веке?..
– Мы должны понимать, что телевизор – это неотъемлемая часть самосознания страны, это та игла, которая сшивает нацию. Пусть даже иногда и суровыми нитками. А телеведущие сейчас то, чем были в XIX веке священники. Священник говорил от лица какого-то свода высоких истин, и ему верили.
– При этом ругать ТВ – признак хорошего тона…
– …а что такое телевидение? Это то, что ты выбираешь у себя на плазме! Там может идти исторический канал, но почему же ты выбираешь программу: «Разберёмся, почему народный артист СССР расчленил жену, напился вдрызг, запихнул её в холодильник и стал отпиливать от неё по кусочку и так кормиться всю зиму…» Так что дело всё-таки в вас! Я пытался донести эту мысль вслед за великими соратниками – Пушкиным, Гоголем, Салтыковым-Щедриным, Чеховым…
Без комментариев
Первая экранизация прозы Виктора Пелевина («Generation П») заставила вернуться к тексту культового романа. К культу личности автора и ко многим другим культам и личностям «поколения пепси». А тут ещё мистическое совпадение: киношный трагифарс о сакральном всемогуществе ТВ пришёл к зрителям в дни, когда медиасообщество «праздновало» 10-летие крушения НТВ.
Оживший гербарий. Сложные чувства
После выхода романа прошло много лет, и то, что, казалось, кануло в легенду, подзабыто или покрыто впечатлениями от других романов того же автора, вернулось к поклонникам в одушевлённом, разыгранном актёрами виде. Фильм не «по мотивам», как сказано в анонсах, а точно по тексту. Все диалоги Пелевина, сатирические эскапады, крылатые фразы, мистические коллизии, даже обсценная лексика сохранены, лишь немногое добавлено для пущей злобы дня, но, в общем, это добросовестнейшая экранизация. И жаль, что она так подробно и честно осуществлена – не получив полного удовлетворения от просмотра (режиссёр и автор сценария Виктор Гинзбург), я бросился перечитывать культовый текст и… убедился в его конгениальности фильму. Потом ещё раз посмотрел кино, к которому, может быть, не стоит относиться так уж серьёзно. Но попробуем.
Книга, безусловно, трудна для экранизации. Нет действия в голливудском понимании, любовной интриги… Герой – крайне инфантилен и вообще-то никакой и не герой. Главное его качество – «цинизм бескрайний», у него нет ни мамы с папой, ни дамы сердца, ни детей, то есть ничего связывающего с действительной жизнью. Ничего, кроме подаренной автором счастливой способности к сочинению рекламных слоганов и клипов. Слоганы в фильме мы слышим, клипы видим и убеждаемся, что в книге они были более уместны. Сейчас уже совсем не «катит»: «Я в весеннем лесу пил берёзовый «Спрайт», как и чересчур циничные кадры с горящим Белым домом («И дым отечество нам сладок и приятен»). Но один из слоганов – «Солидный Господь для солидных господ» – внезапно стрельнул. Благодаря недавнему заявлению протоиерея Всеволода Чаплина; отвечая на вопрос о чрезмерной роскоши служителей культа, он заявил: «…люди хотят, чтобы их иерархи выглядели не хуже, чем представители светской власти, чтобы храмы выглядели не хуже, чем резиденции светских властителей». То есть время кощунственную шутку догнало…
Однако Пелевин в этом произведении не против клерикалов, он против христианства ва-аще. Вавилен Татарский – пародия на героя, он не только ни во что не верит и никого не любит, он ничего не совершает и ни за что не борется. Просто попадает в обстоятельства, которые в перерывах между мистико-сатирическими улётами ему подбрасывает автор. Знакомит с одним человеком, которого вскоре убивают, потом с другим, тоже убивают: от бандита к братку, от одного начальника к другому, наконец, к самому главному… И вдруг герой становится верховным тележрецом, избранником богини Иштар… Но не ввиду борьбы за неё (или логики развития характера, как это бывало у классиков), а только по совпадению – имя Вавилен, придуманное ему автором, собранное из инициалов Аксёнова и Ленина, оказалось похожим на имя города с соответствующими башней и блудницей. Точно пародия.
