В текущем году советские паспорта превращаются в макулатуру, а эти люди окончательно переходят на нелегальное положение. Несколько тысяч семей - в большинстве, конечно, многодетных.
Ни в Грузию, ни в Узбекистан им дороги нет. А Россия обрушила на них всю свою всемирную отзывчивость - за которую так хвалил ее, помните, Достоевский.
Им пока еще разрешают жить в построенных ими либо купленных домах. Позволяют пользоваться выращенным на приусадебных участках урожаем. Их детей все еще пускают в школы.
Но не прописывают, не регистрируют, не предоставляют гражданства, не выдают никаких документов. Взрослых регулярно, чуть ли не каждый день, штрафуют: за то, что нет у них ни российских паспортов, ни регистрации, ни прописки. Не берут ни на работу, ни даже в армию; про институты и прочие техникумы смешно и говорить.
Короче, держат вне закона. Закону, само собой, вопреки. Но какой же суд примет от них жалобу? От людей, на бумаге не существующих?
Это же Краснодарский край, там начальники вообще без намордников.
Патриот на патриоте сидит и патриотом погоняет. Государственники, блин. Приезжая в Москву, моментально подключаются к заупокойному хору: ах, распрекрасный Союз, великий, могучий! да на кого ж ты нас оставил? да что ж теперь будет с возлюбленными нашими соотечественниками?
И непременно, непременно Латвию какую-нибудь клеймят: наглая! до чего дошла - обучает школьников латышскому языку! как будто он им понадобится!
Заодно уж и Францию - за то, что попирает право ребенка на мусульманский головной убор.
Но, высморкавшись, говорят голосом уже обычным:
- В станице Нижнекубанской есть школа, где из 1400 учащихся 600 турецких детей. Из шести первых классов четыре полных турецких. Вы бы отдали своих детей в такую школу?
Такая фигура речи называется - риторический вопрос. Предполагается, что бывшие советские, весь блок коммунистов и беспартийных, воскликнут, как один человек: "Своих? В школу, где эти? Никогда!"
Во Франции - да и в Латвии - должностное лицо за такую фигуру речи угодило бы, пожалуй, как и следует, на нары. Но это же Краснодарский край - кого стесняться? Ну, не нравятся его превосходительству дети возлюбленных соотечественников: "Турки ведут себя по-хамски, не хотят учить русский язык..."
А должны. Хотя бы для того, чтобы оценить слог г-на губернатора: "Их пребывание стало проблемой". Известно, что бывает с теми, чье пребывание стало проблемой. Тем более, когда гражданскую смерть им уже организовали. А что - Гитлеру можно, Сталину можно, а Ткачеву, что ли, нельзя?
Но есть на свете такая страна - Соединенные Штаты Америки. Там государственников мало, и население растет со скоростью один эмигрант в секунду, поэтому государство мощное. Такое мощное и богатое, что своими спутниками-шпионами избороздило весь небосвод, в том числе и над Краснодарским краем. И, должно быть, разглядел спутник-шпион через какой-нибудь томограф, что назревает у этого Ткачева в голове.
И правительство Соединенных Штатов предложило несчастным месхетинцам: а переезжайте лучше к нам! Вас ждут готовые дома, полностью обставленные, с холодильниками, набитыми едой. Обучим английскому, поможем найти работу. Молодым - пособия, старикам - пенсии. А главное - "чурками" никто и никогда больше не обзовет.
Поедут, поедут, это единственный шанс. Будем считать - счастливый. Кубанские казаки вслух завидуют.
У нас-то, у провожающих, государства нет. Вместо него - вертикаль власти, попросту - номенклатура. Которой много населения не нужно. Ну, обслуга. Ну, охрана. Ну, ракетные войска, чтобы мир трепетал. Погранцы, чтобы полезных ископаемых никто чужой не трогал. Сколько-нибудь крупных челноков: ископаемые - туда, дефицит - оттуда, выручку - полюбовно, всей вертикали вдоль. Вот, собственно, и всё. Остальные люди - лишние. Персонал для подземных скважин можно и за границей принанять.
Давным-давно, в Перестройку, приезжали в Петербург какие-то из госдепа, спрашивали у журналистов, даже и у меня: чем реально могла бы Америка помочь России? Говорил я им: увезите детей. Всех. Пусть они там, у вас, за океаном, подождут, пока мы, совершеннолетние, уничтожим окружающую среду и друг друга. Потом вернутся и заживут по-человечески. Не послушались меня самоуверенные янки. Решили, что это я так неудачно шучу.
Утешает одно: случись катастрофа - мы теперь и не заметим. Триста тридцать три грызлова и примкнувшие жириновские придумали специальный закон: о катастрофах - ни гу-гу, пока начальство не сочтет нужным. Пока не убедится, что причина катастрофы - не теракт.
Песня старая, о главном. Болтун - находка для врага. Какой такой Чернобыль? Нечего тут распространять вредные слухи. Марш на демонстрацию, да смотри не урони портрет!
Единица, деленная на единицу, обрастает необходимым и достаточным количеством нулей, - на том стоим. Первыми сведениями о процедуре демократических выборов я, как и каждый советский человек, обязан Вильяму Шекспиру. Весь ее психологический зигзаг чудесно расписан в трагедии "Кориолан". Там некто Кай Марций, аристократ и полководец Древнего Рима, прославившийся победой над Кориолами (ну, типа присоединил к столице Волоколамск и принял псевдоним "Волоколамский"), - домогается должности консула.
Верней, не домогается, но у него честолюбивая мамаша, это во-первых; а во-вторых, римский сенат, опасаясь плебса (недовольного, как всегда, ценами на хлеб), прямо-таки мечтает, чтобы к власти пришел силовик - с большими погонами, с авторитетом в войсках.
И вот непосредственно после аншлюса - в смысле сразу после вхождения братских Кориол в союзное государство - сенат возводит бывшего Кая Марция, ныне Кориолана, в сан консула. Тот кланяется и благодарит, и мамаша счастлива: мечта сбылась.
Но проблема в том, что по Конституции сенат вправе лишь предложить кандидатуру, а утвердить ее должен свободный народ (население Вечного Города минус рабы) прямым и равным голосованием. Правда, не тайным.
Обычай, по Шекспиру, таков: кандидат стоит на каком-нибудь пешеходном перекрестке, завернувшись в затрапезное тряпье - в какую-нибудь застиранную тогу, - но так завернувшись, чтобы шрамы от ран, полученных в битвах за отечество, были открыты взорам прохожих. Они, гуляючи, проходят мимо, а он как можно более жалобным голосом и с максимально приветливой улыбкой просит каждого отдать ему свой голос - в виде талона или, не знаю, черепка, лоскутка. При этом он, не умолкая, озвучивает свою анкету, послужной список, наградной лист, - а полученные голоса складывает в саквояж.
В общем, картина знакомая. В наши дни более типичная для переходов подземных. (Рабам Рима было влом построить метро, что и предопределило судьбу империи.)
Тут и начинается трагедия как таковая. Нашему Кориолану западло изображать бомжа и попрошайку. Как говорит руководитель его предвыборного штаба, некто Менений, Кориолан любит народ, но в одной постели с ним спать не станет, не настолько демократ. И к тому же скромен и прост: одно слово - рубака. От рекламных роликов его буквально тошнит:
Избранники народа, как он может
Льстить вашим плодовитым оборванцам
(На тысячу которых нет и двух
Людей достойных), если много легче
Ему отдать всю жизнь во имя чести,
Чем пять минут вниманья восхваленью
Своих деяний?
Соответственно, не может быть и речи о дебатах, программных заявлениях и прочей ерунде.
Великий драматург тонко уловил некий моральный изъян всей этой работы с электоратом: в ней заложена фальшь. Лидер идет на выборы, словно раб - на рынок, и должен суметь себя продать, - чтобы стать хозяином тому, кто его купит. А еще не родился Достоевский, и некому сказать: смирись, гордый человек. И сенат уговаривает Кориолана: смирись притворно, только для виду, а уж потом покажешь этой грязной черни кузькину мать. Сохрани, так сказать, преемственность власти, а то нелегитимно получится:
...Не раздражай народ напрасно,
Смирись с обрядом древним и добудь
Свой сан по установленному чину,
Как все, чей ты преемник.
Ответ Кориолана - совершенно поразительный:
Роль такую
Играя, покраснею я, и лучше
Народу этого не видеть.
Тем не менее, партия "Единый Рим" добивается своего: Кориолан идет на выборы. Топчется, значит, на Форуме и препирается с избирателями, пытаясь, однако, сохранить достоинство:
- Если вы настроены так, чтоб я был консулом, отдайте мне свои голоса. Вы же видите: я одет, как полагается по обычаю.
Спектакль раздражает его безумно, и в голосе то и дело прорывается язвительный рык:
- Если мудрому народу милей согнутая спина, чем прямое сердце, что ж, я выучусь кланяться пониже и корчить сладкие рожи на манер тех, к кому он благоволит; словом, буду прислуживаться ко встречному и поперечному. Поэтому прошу вас: изберите меня консулом.
