так и тех, кто, в угоду властных поползновений, мгновенно предали старую идеологию, забыли атеизм, превратились в ярых защитников церковного мракобесия, пресловутой демократии и наглого рыночного капитализма. Я не обижаюсь на них – такова пока, к сожалению, правда жизни, таковы законы бытия.
В продолжение и в дополнение к тому, о чем ранее упоминал, хочется добавить о Кондратове несколько слов.
Мы одновременно начали трудовой путь на Уралмаше, почти одинаково продвигались на начальных стадиях, одновременно стали руководителями групп, а затем и начальниками бюро: я – в конструкторском отделе, он – в технологическом. Одновременно с ним, во второй половине 50-х годов, вышли с ним на орбиту заводского масштаба. Однако далее, я стал делать «карьеру» в области главного своего служебного амплуа – инженера проектов, при предельной должности заместителя главного конструктора; Кондратов же быстро и последовательно, нигде долго не задерживаясь, стал продвигаться по карьерным ступеням, пройдя последовательно пути главного технолога, главного инженера, директора завода и даже заместителя председателя облисполкома. Судя по тому, что я знаю о Кондратове (и, естественно, о самом себе) мы на протяжении всех лет нашей работы придерживались достаточно активных и в одинаковой мере мне импонирующих позиций. И, тем не менее, в отличие от всех остальных должностных лиц завода в их столь же многообразных рангах, мы, до удивления, почти не сталкивались с ним по основной работе. Исключая разве, какие-либо мелочи, о которых я упомяну ниже. Я теснейшим образом работал со всеми технологами завода, но не помню случая таковой работы с Юрием Николаевичем. То же касается периода его работы главным инженером. И лишь, когда он стал директором завода, наши дороги сколько-то пересеклись, да и не могли не пересечься, поскольку не только завод, но и вся область в ту пору занимались строительством цеха прокатки широкополочных балок на Нижнетагильском меткомбинате. Что же мне вспомнилось сейчас от состоявшихся встреч с Кондратовым?
Как не странно, сперва – юбилейный вечер по случаю 50-летия А. Семовских. Прихожу к нему, и… застаю там Юрия Николаевича, только-только ставшего Генеральным директором. Он тут в связи с тем, что они с Семовских, оказывается, вместе учились на вечернем отделении УПИ. Компания ему малознакомая, тем не менее, Юрий Николаевич, с первых минут берет на себя бразды «правления» и чуть не в приказной форме возлагает на меня функции тамады. Я, к его явному неудовольствию, демонстративно и столь же некорректно, как он сам, отказываюсь от такой роли, и он вынужден выбираться из неудобного положения. Однако под действием спиртного это «неудобство» быстро забывается, и Юрий Николаевич через какое-то время неожиданно мне признается, как духовнику, что он себе не принадлежит, что вынужден теперь в силу своего должностного положения постоянно говорить одно, а думать другое.
Эту фразу я запомнил, и, думаю, что она не была с его стороны игрой, но и в то же время, как мне показалось, произнесена не без желания меня удивить своей открытостью. Без каких-либо корыстных мотивов, а просто удивить. Зачем? – Не знаю.
Второй случай. Кондратов, Химич, Нисковских, я и может еще кто-то из уралмашевцев летом того же 1976 года оказались в Тагиле по разным обстоятельствам. Работа была закончена, и мы решили отбыть домой все вместе. По дороге, на своротке к Шитовскому озеру, машина Кондратова остановилась, и он предложил проехать к озеру и посмотреть на будущую заводскую базу отдыха. Мы согласились, и через пару километров очутились на берегу.
Шофер по сигналу Кондратова открыл багажник директорской машины и достал оттуда бутылки, закуски, все прочие атрибуты для застолья на природе. Опять, думаю, не так просто, опять из области заранее заготовленного спектакля. А уж если удивлять, так удивлять, и после первой же выпитой рюмки Юрий Николаевич начинает рассказывать с упоением, и заметно не экспромтно, о будущей на этом великолепном озере даче, насколько она будет превосходна, какой вот там (показывает рукой) будет выстроен чуть не дворец и т. д. Ну, прямо в духе маниловщины. Все поддакивают, а я не выдерживаю и, как мне часто свойственно, разрушаю идиллию: «Юрий Николаевич, не здорово ли Вы размечтались, когда это еще будет? Давайте для начала хотя бы очистим метров на 50 –100 прибрежную зону озера от ила и грязи, да сделаем хотя бы удобную купалку, а уж потом при ней начнем обсуждать и более дальние планы. Не к месту, конечно, сказано, не дипломатично. Испортил всем настроение, а больше всего Кондратову. Он обиделся, но промолчал и заметных выводов не сделал. Как-то сообща замяли мою досадную реплику, перешли на другие темы, которых всегда предостаточно в подобной компании, еще поговорили… и поехали домой.
Третий случай. Последние дни перед пуском балочного стана. Зимний морозный день, нетопленый пролет цеха прокатки широкополочных балок. У меня мерзостный вид. Не то от масла, которое кругом льется и брызжет, не то от чего другого, морда красная, вся в пятнах. Появляется Кондратов, и сразу с хода спрашивает:
– Владимир Александрович, не холодно здесь, может Вам выписать какую-нибудь меховую куртку? Зайдите по приезде ко мне, мы это устроим. И он устроил (к слову, я ее потом использовал для других целей – своих продолжительных в те времена лыжных прогулок). Хотя и маленький, но опять директорский к тебе шаг.
Четвертый случай. Будучи по приказу ответственным за монтаж оборудования балочного стана, я обязан был периодически докладывать о его ходе лично Кондратову. Звоню ему раз часов в восемь вечера и сообщаю, о досадной неприятности, в которой мы абсолютно не виноваты, но выбираться из которой придется нам. У нас на стане, говорю, почти тысяча рольганговых двигателей и все они, по причине госстандартовской в то время чехарды поступили с размерами шпонок на валах, отличными от официально выданных нам данных, по которым мы изготовили свои под них муфты.
Наиболее рационально проблему эту можно разрешить за счет срочного изготовления спецшпонок. И я, по его просьбе, продиктовал новые их размеры по ширине и толщине, при этом попросил, во избежание еще одной ошибки, повторить все мною надиктованное, полагая, что он утром все равно заставит конструкторов сделать соответствующий эскиз для производственников. Каково же было удивление, когда на следующий день в семь утра раздался звонок, и Кондратов попросил выглянуть в окно и посмотреть, стоит ли там машина с заказанными шпонками и кое-какими другими нужными мне деталями, которые, воспользовавшись оказией, были отправлены, дабы не гнать еще машину и порожняком. Феноменальная в Кондратовском духе оперативность. Удивить – так уж удивить, чтоб потом вечно помнили и
