только хуже будет. Надо ходить, ходить гулять. Хочешь, сама скажу, но лучше ты, мужчину он скорее послушает. И дай ему цинаризин».
Я постучался в дверь.
«Ну!» – сказал Эрик.
Я вошел. Эрнест Яковлевич лежал, закатив глаза, казалось, что спал, а может, плохо ему было. Не живой и не мертвый. Я спросил:
«Как вы себя чувствуете? Кларина просила вам лекарство передать».
Не открывая глаз, дед ответил еле слышно: «Скажи спасибо Клариночке, но мне ничего уже не надо. Не живу и не помираю. Уж скорее бы на тот свет, отдохнул бы там».
Эрик сказал охрипшим от водки голосом: «Не боись, отец. Смерть себя ждать не заставит. Но ты еще поживи, завтра придет Толик, друган мой. Хочу пока перевезти тебя в наш подъезд, там за тобой Лидка, жена моя, присмотрит. И обмоет, если что».
Тогда неожиданно жестким голосом я сказал, повторив слова Кларины, но как бы от себя: «Вы, что, тут оба с ума посходили? Ничего особенного у Эрнеста Яковлевича нет, это был обыкновенный гиперкриз. Кларина как медсестра запаса понимает в этом. Она и лекарство прислала. У меня такой был, хуже даже, был десять лет назад микроинсульт, и ничего. С такой болезнью можно еще лет пять, а то и десять прожить».
Реакция у отца и сына была разная. Дед открыл один глаз, потом второй, поводил ими, осматриваясь, потом вытянулся на кровати и вдруг сел. Нащупал ногами тапочки и встал. Подошел к двери и сказал мне:
«Клариночке спасибо! А я пойду на улицу, пройдусь. Подышу свежим воздухом. А то здесь все же запах канализации из подвала прет. Не справилась она. Да наш ЖЭК не шевелится».
Эрик сидел, опустив голову.
«Ну это моих планов не меняет, – он поднялся к двери. – Обожди, отец, вместе выйдем. Я до дому пешком пройдусь».
Друган
Друган Толик появился через пару дней. Это существо было еще крупнее Эрика, одето в драное пальто, от которого пахло немытым телом, а изо рта вонючим перегаром. Сразу вспомнилась Баба Яга, которая всегда спрашивала у спрятавшегося путника: «Кто здесь? Чую русский дух». Наверно, это пахло немытым телом, в дороге ведь не помоешься, а к тому же если и привычки нет…
Первое, что он сказал:
«Что у вас за яма с боковой стороны дома? Чуть туда не бахнулся. А там еще провода торчат из нее».
«А ф… его знает, – мрачно сказал Эрик. – Вот Вова, твой будущий сосед, наверно, в курсе, что за с… яму вырыла. А я и не видал».
Пришлось объяснить: «Это прокуратура, она на первом этаже, решила сауну себе сделать, и все копали, проводку искали».
Из своей комнаты их приветствовал Эрнест Яковлевич. Мне Эрик бросил: «Ну ладно, обожди. Мы вначале к отцу. Толик его жилплощадь хочет осмотреть. А потом с тобой хотим посидеть. Может, Адик подойдет».
Надо сказать, что пустую бутылку из-под водки со змеей, которую из Китая привез Адик, дед поставил себе в угол комнаты, а я как-то оттуда забрал. Сам не знаю зачем. Но тут мне захотелось другана удивить. Пока они сидели у Эрнеста Яковлевича, я налил в змеиную бутылку обычной водки. И поставил в шкаф.
Кларины и Сашки дома не было. Дочка тосковала в детском садике, а жена читала лекции студентам. Я с каким-то тяжелым ощущением некоей гадости, которая вот-вот случится со мной, вошел в свою комнату. Убрал со стола пишущую машинку, отпечатанные листки сложил в стопку и спрятал в ящик комода, туда же, не очень разбирая, сложил и блокноты с записями. Наброски всегда делал в блокнотах, тетради напоминали школу, и это почему-то мешало. Но фотографию Кларины, которая стояла обычно слева от машинки, оставил (как оберег). Потом подошел к фотографии деда, который смотрел на меня из-под надбровных дуг, такой мудрый черепах. «Где же твой золотой ключик? – спросил я тихо. – Из Аргентины тебе не видно, что здесь происходит. Мне надо как-то определиться». И вдруг дед оказался за столом и улыбнулся мне. Я снова вздрогнул. «Ты снова слепой Тиресий? И снова живой? Как учили древние греки?» – спросил я, зная ответ. «Ну конечно!» – рассмеялся он. Потом сказал самым обыкновенным голосом, которым он, наверно, произносил обычно нечто, что близкие должны были усвоить: «Твое право и твоя обязанность защитить жену и дочь. Семью. Посмотри, конечно, на возможного соседа, но решать надо, исходя из твоих приоритетов. Что для тебя в этой ситуации важнее семьи?» Я пожал плечами: «Ничего, конечно!»
Тут дверь открылась, и в комнату ввалились два существа. Эрик и его друган. Оба уже весьма нетрезвые. Они удивились змее в бутылке, пили с наслаждением и хвалили китайцев. «Адик мне тогда еще подарил», – объяснил я Эрику. Друган, с вонючим ртом, в котором зубы были частично повыбиты, сплевывал на пол, долго сморкался в большой сопливый платок. Отрыгивая, сказал, указывая на фото Кларины:
«Твоя баба? Ничего, сладенькая, наверно».
«Перестань гадости говорить», – вдруг произнес мой дед.
Эрик посмотрел на меня, на него и вдруг глупо начал хихикать: «Вов, а это кто с тобой?»
«Дед мой».
«А как он сюда попал?!»
«Зашел просто!»
«Да дверь не хлопала, – улыбнулся длинной пьяной улыбкой Эрик. – Он что, просочился? Как змей. Слышь, как деда зовут? Мы ведь с тобой у его могилы познакомились».
Точно, у могилы деда мы столкнулись когда-то. И опережая деда, я сказал:
«Моисей».
«Из Библии, что ли? Иудей? Да пусть и еврей! А меня зовут Толян, Толик то есть. Ну и выпьем за дружбу между народами», – друган Эрика вытащил из кармана фляжку с каким-то алкогольным напитком. Говорил он, гнусавя.
«Аргентинец он, – мрачно произнес Эрик, вспомнив, видимо, могилу деда. – А это мой кореш Толян. Мой бывший начальник по инженерной части. Уволили его, хороших людей у нас не ценят. Как, Вов, думаешь? Ценят?»
«По-разному бывает», – ответил я, думая, что я бы тоже этого питекантропа уволил.
«Да один хрен! – сказал Эрик. – А ты, Вов, принеси нам закусочки. Вместе небось жить будешь с Толяном-то. Знакомиться надо получше. В холодильнике что-то есть? Колбаски там, огурчика соленого, рыбки».
Дед молчал. Мужики смотрели на него подозрительно.
«Дед, я сейчас приду», – сказал я.
В холодильнике было полбатона копченой колбасы и сыр. Я пошарил по нашей полке, нашел полпачки сливочного масла, взял буханку черного, нож для хлеба и нож для масла, пару тарелок и вернулся в комнату.
Там уже хозяйничал Эрик. Хоть передвигался он нетвердо, но рюмки нашел. Только я вошел, Толян поднял рюмку и полез ко мне целоваться. Он был огромный и вонючий.
«Отойди, – сказал я, – ты не женщина, чтобы с тобой лизаться. Иди на место!»
Он постоял, покачиваясь огромным телом передо мной, примеряясь, а не вмазать ли мне. Но Эрик погрозил ему
