в Африке там произошло «массированное сокращение» налогов, и что только после прихода вандалов местные жители осознали, насколько тяжелы были римские налоги ([138] р.47; [151] р.272). Таким образом, несмотря на то, что общий размер налогов, собираемых с четырех провинций, к началу V в. сократился примерно в 20 раз, налоги по-прежнему воспринимались как очень тяжелые. И в середине V в. мы видим их дальнейшее снижение еще в 8-10 раз. Следовательно, указанное сокращение налогов (в 150–200 раз) не может быть объяснено ничем иным, как только соответствующим уменьшением населения.
По-видимому, так же значительно сократилось и реальное количество обрабатываемых земель, хотя отчасти мог иметь место переход к экстенсивному сельскому хозяйству, включая пастбищное скотоводство, как это произошло в Италии. Во всяком случае, размер уменьшения официального количества используемых земель в четырех провинциях (всего лишь в 2,2 раза) ни о чем не говорит, поскольку в Римской империи уже как минимум с начала IV в. применялись законы, не позволявшие отказываться от плохих или необрабатываемых земель или продавать хорошие земли отдельно от плохих (так называемое правило эпиболы — см. Главу I). Поэтому большая часть земель, официально числившихся как используемые, в действительности, очевидно, давно вышла из употребления, а другая часть, возможно, использовалась в целях не производства зерна, а для пастбищного скотоводства. И лишь незначительная часть земель, по всей вероятности, по-прежнему использовалась для выращивания зерна.
Чтобы лучше понять этот феномен: с одной стороны, катастрофическое падение сельскохозяйственного производства, а с другой стороны, «процветание» (или отсутствие явного упадка) отдельных поселений в Северной Африке в IV в., - необходимо учитывать следующие обстоятельства. Во-первых, земли Карфагена всегда считались исключительно богатыми, давая по 2 урожая в год, и вызывали в прошлом немалую зависть у римлян, которым в Италии никогда не удавалось получать такие же урожаи зерна. Поэтому многие римляне и в V веке стремились уехать в эти благодатные края, что пополняло редеющие ряды местного населения. И археология, и древние авторы свидетельствуют о частом присутствии римских беженцев или переселенцев в городах на побережье Африки, куда уехали даже многие римляне после взятия Рима Аларихом в 410 г. ([9] с.305; [138] р. З0) Во-вторых, как уже отмечалось, опустошение разных областей не могло происходить равномерно — люди по экономическим соображениям (поддержание инфраструктуры) и соображениям безопасности (набеги кочевников), несомненно, должны были предпочесть города на побережье Средиземного моря, имевшие хорошие транспортные коммуникации (морской транспорт), которые не могли быть перерезаны кочевниками. Поэтому эти города некоторое время продолжали «процветать», а, например, две самые западные провинции римской Африки (Тингитания и Цезарийская Мавритания) были либо полностью, либо частично утрачены Римом еще в IV в. и перешли под контроль местных племен. Происходило запустение и в глубине римской Африки, и лишь узкая полоска вдоль побережья, действительно, сохраняла видимость процветания.
Однако археологические исследования показали, что и эти поселения на африканском побережье Средиземного моря в VI–VII вв. пришли в полный упадок. Во время раскопок Карфагена там было обнаружено много погребений внутри города, относящихся к концу VI в. — началу VII в., хотя ранее в черте города они были запрещены. Во многих случаях умерших хоронили в могилах, вырытых прямо в соседних домах. Археологи установили, что в момент погребения многие из этих домов, в том числе кирпичных, были в хорошем состоянии, что свидетельствует уже о последней стадии демографического упадка или, лучше сказать — вымирания ([138] р. З0).
Возьмем другие финансовые показатели, в частности, относящиеся к денежному обращению. Как указывает Б.Вард-Перкинс, археологами были произведены раскопки на огромном участке некогда большого римского города Луни на севере Италии, и найденное там количество монет, относящихся к раннему средневековью (VI–VIII вв.), приблизительно в 100–200 раз меньше, чем на таком же участке городской территории сирийского города Дехес ([81] рр.355–356). Эти данные указывают на 100-200-кратную разницу в плотности городского населения в Италии и Сирии.
В целом, археологические исследования города Луни в Италии, а также Рима, показывают в VI–VII вв. такую же картину упадка, как и раскопки Карфагена. Резко уменьшилось количество используемых в обиходе изделий и предметов. Некоторые дома, или часть большого здания, использовались в качестве свалки мусора. Фактически города представляли собой огромные руины, среди которых обитали жалкие остатки прежнего городского населения. Однако и здесь, как отмечают английские историки Р.Ходжес и Д.Уайтхаус, нет следов массовых нашествий (пожаров, внешних разрушений и.т.д.), равно как, например, и нет признаков резкого ухудшения питания населения ([138] рр.24–26,30-32). Все свидетельствует не о внезапной катастрофе, поразившей процветающий античный мир, а о постепенном, но неуклонном упадке, продолжавшемся в течение многих столетий.
Проведенные археологические работы позволяют судить также о плотности населения в сельской местности. На основе анализа такой работы, проведенной в центральной и южной части Италии, Б.Вард-Перкинс делает вывод о постепенном сокращении размеров поселений в сельской местности в течение III–VI вв. — до такого низкого уровня, что ни археологические раскопки, ни другие современные методы археологических исследований не позволяют найти вообще какие-то следы поселений в сельской местности, относящихся к VII–VIII вв. И это «бессилие» археологии, как он отмечает, не связано с тем, что археологи не умеют искать древние поселения ([81] рр.354–355). В частности, в центральной Италии из 438 поселений, существовавших в период расцвета Рима на охваченной работами территории, уже к 450 г. осталось лишь 53 (сокращение более чем в 8 раз). Существенно сократилось и число жителей этих оставшихся поселений, которые в большинстве превратились в так называемые «виллы». В действительности такая «вилла» обычно включала лишь несколько домов, находящихся на некотором отдалении друг от друга, и здесь, по-видимому, более подходит слово «хутор», чем слово «вилла» в современном его понимании. При этом население ни одного такого хутора не превышало 50 человек ([138] рр.38–40, 48). Таким образом, приведенные цифры позволяют сделать вывод о катастрофическом сокращении сельского населения в Италии — как минимум, в десятки раз. Следует отметить, что именно та область, где проводились раскопки (всего несколько десятков километров к северу от Рима) всегда отмечалась историками как наиболее густонаселенная часть Италии, не пострадавшая в результате эмиграции италиков в I в. до н. э. — I в. н. э., и где, по мнению П.Бранта, «очевидно, предпринимались специальные усилия в период поздней Республики или в период правления Августа по поддержанию или увеличению числа свободных крестьян». Многие же другие области, как свидетельствует сделанный им анализ, в частности, почти весь юг Италии, уже в то время превратились в обезлюдевшие пустынные пастбища ([74] рр. 353, 370–375). Таким образом, указанные выше результаты археологических исследований никак нельзя объяснить эмиграцией италиков, которая, продолжалась лишь до середины или конца I в. н. э., а можно объяснить только естественной убылью
