А однажды из этой темноты появился толстый священник с кадилом. Оказалось, что он представляет Катакомбную церковь и хочет нас освятить. Он втиснулся в комнату и динамично махнул кадилом, от чего на пол посыпались пленки и тексты, а помещение наполнилось сладким дымом. Махнув еще пару рал и довершив разрушение редакции, он гордо удалился. Наверное, в свои катакомбы.
После подобных визитов одиночек, когда окончательно выяснилось, что мы не марсиане, наступил второй этап: десятки людей уже ежедневно оставались в коридоре на целый день. Они приносили с собой еду, угощали друг друга и нас, а к вечеру расходились, назначив встречу на завтра. Это было прообразом современных социальных сетей, хотя тогда об Интернете никто и не мечтал. Но все эти люди не просто толклись в коридоре, но иногда приносили нам какие-то новости или слухи, которые оказывались важными для нашего эфира.
Потом в коридоре появились иногородние. Они располагались поодаль, потому что ближе к двери все было занято постоянными коридорными сидельцами.
У москвичей были свои VIP места.
Приезжие ели на корточках, потом доставали смятые, от дальней дороги, листы и бережно передавали их нам. Это были бесконечные жалобы на несправедливость, на беспредел и нарушения. Приезжие объясняли, что правду у них в регионе нельзя найти, что они собрали последние деньги на билет и приехали, потому что существует слух, что мы честные.
Оставив бумаги на столе, приезжие торопились на вечерний поезд, а мы складывали эти жалобы, чтобы потом отдать их какому-нибудь депутату, если он захочет это взять.
Я рад, что мы многим помогли.
Прошло еще совсем немного времени, но в коридоре наметились явные изменения.
Нам так же носили подарки, но, в основном, это было то, что уже не нужно было дома.
Привычные торты были полусъеденные, а детские куклы старые. Кстати, модель самолета тоже оказалось старой и развалилась сама, осыпав всех облупившейся краской.
В то время был большой дефицит всего, в том числе батареек для радиоприемников. Однажды мы обратились в эфире к слушателям, чтобы они помогли другим и принесли ненужные батарейки, которые мы раздарим тем, у кого радио замолчало. Внизу у охранника мы поставили огромный бумажный мешок. Через три дня он был полон.
Но три четверти батареек были старыми.
Это был нехороший симптом.
В коридоре продолжались изменения. К нам в комнату заходили все меньше. Люди встречались в коридоре, обсуждали новости, уходили и приходили, но мы им, собственно, теперь были уже не нужны.
Мы понимали, что новизна нашего появления пропала, и теперь в коридоре собираются больше по привычке. Просто хорошее место для встречи в центре города.
Понятно, что развязка должна была наступить, и она наступила.
Однажды на пороге комнаты появился интеллигентный мужчина, один из лидеров этой компании. Появиться ему было не сложно, он сделал только три шага от толпы в коридоре до нашей двери. Он попросил выслушать нас и обратился к нам с раздраженной речью.
Он сказал, что «наш клуб», оказывается, они себя так назвали, нами очень недоволен. Мы совсем отбились от рук. Мы не так подаем материалы, новости выстроены неправильно, а тематические передачи сделаны не на те темы.
Мы объяснили, что считаем правильным то, что делаем, и попросили нам не мешать.
Мужчина был потрясен. Он спросил, не ослышался ли он?
Он напомнил, что «их клуб» ежедневно слушает наш эфир. Они знают все наши передачи, наши имена и биографии. Они люди с прекрасным образованием, среди них много специалистов, а мы никогда не учитываем их мнение, как нужно правильно делать передачу.
Мы объяснили, что мнений может быть много, но передачу делают не они, а мы, поэтому будем делать так, как считаем нужным, потому что журналисты мы, а не они.
Мужчину затрясло. Он назвал нас предателями своей аудитории и демократии и прямо спросил, понимаем ли мы, что существуем для них, для аудитории.
Мы ответили, что существуем для аудитории, но аудитория потому и аудитория, что слушает нас, а не пытается учить нас, как делать передачи.
Мужчина сказал, что ему все понятно. «Наш клуб», оказывается, давно считал нас непрофессионалами. Простейший анализ наших программ показывает, что их можно сделать гораздо лучше. Более того, любой из членов клуба их бы сделал, но у них на это нет времени, поэтому они хотели нам помочь, как минимум, советами. Но мы оказались обычными трамвайными хамами, поэтому «их клуб» покидает наш коридор. И еще вопрос, как сложится наша судьба.
Коридор опустел, но «наш клуб» еще долго напоминал нам о своем существовании гадкими телефонными звонками.
Я рассказал вам эту историю не для того, чтобы осуждать этих людей.
Анализ этой истории необходим, потому что аудитория – это сложная общность, и нужно знать, как с ней себя вести.
Итак, вы появились в эфире. Как и любое новое лицо, вы привлекаете к себе новую волну внимания. Она просто падает на вас, потому что, как я писал ранее, аудитория все время хочет что-то новое. И это естественно. Если главный редактор не заботится о том, чтобы в эфире были изменения, если все журналисты долгое время сидят на одних и тех же программах, начинается естественная усталость аудитории. Даже если вы семи пядей во лбу, количество пядей будет неуклонно уменьшаться, если вы не будете менять свою программу.
Я часто даю интервью на других радиостанциях, и обязательно попадается звонок, где слушатель начинает говорить, что наконец-то в эфире этой радиостанции появился настоящий журналист. Более того, он начинает жаловаться мне на местных журналистов, говоря, что они скучные и глупые.
Я сразу обрываю подобные звонки и резко заявляю, что не допущу, чтобы аудитория превозносила заезжего журналиста, унижая местных. Но после таких эфиров я стараюсь переговорить с местным руководством, чтобы спросить, как устроена сетка эфира, и не пора ли произвести в ней изменения.
В ответ я часто слышу, что у них все в порядке, сетка устойчива, все на местах. В эфире все стабильно, причем уже года два.
Я пытаюсь объяснить, что стабильность в эфире – это начало стагнации. Если слушатель, день за днем, встречает одного и того же ведущего, в одно и то же время, если ведущий работает долго, и слушатели уже три года знают наизусть все его фразы, то любой новый человек покажется гением. Нельзя три года вести одну и ту же программу, в эпоху Интернета и видеоклипов. И вина за подобное полностью лежит на руководстве, которое не понимает психологию восприятия.
А слушатель не виноват, он просто естественен.
Я привожу в пример «Эхо», где изменения в сетке и проба себя в новых программах давно стали правилами. Я напоминаю, что многие знаменитые компании, такие как Би-би-си, обязательно ротируют своих сотрудников, чтобы они не застаивались, да и не было привыкания аудитории.
Кстати, если вы заметили, что слишком долго ведете какую-то программу, знайте – конец близок. Постарайтесь мягко убедить руководство поставить вас на другую программу или добейтесь ее кардинального изменения по структуре. Деликатно объясните, что за пять лет, которые вы неизменно ведете эту программу, вы от нее устали. Что в конце концов вы стали просто старше на пять лет и хотели бы говорить с аудиторией другим языком и на другом материале. Если вам пойдут навстречу – вам повезло. Если категорически отказывают, ссылаясь на вашу гениальность именно в этой программе, вежливо поблагодарите и начинайте, негласно, искать другое место работы, потому что когда руководство наконец посмотрит ваши рейтинги и увидит, что они стремятся к нулю, то в этом будете виноваты именно вы. Глупое руководство никогда не признает своей вины. Но, продолжим.
Итак, вы в эфире, ваше руководство адекватно, вы меняете программы, не надоедая самому себе и аудитории, и поэтому надеетесь быть вечным общим любимчиком эфира.
Не надейтесь.
Даже в этом случае все ваши приемы, словечки, шутки и обороты, которыми так восхищались в первый день, в тысяча первый будут работать против вас. Вы не будете успевать сказать слово, как аудитория будет скандировать это слово вместо вас.
Но и это не все.
Помните, вас давно приватизировали без вашего желания.
Кроме того, что аудитория уверена, что вы работаете лично для них, а поэтому должны безропотно выслушивать все их указания, она полагает, что вы работаете на их деньги.
Нам непрерывно звонят и обижаются, почему мы позволяем себе то или это, ведь мы работаем на их налоги. Мы терпеливо объясняем, что мы частная радиостанция и работаем на деньги от рекламы. «Этого не может быть, это безобразие», – выкрикивает аудитория и обижается еще больше, потому что рухнула последняя причина для нашего послушания.
Каждый из слушателей или зрителей в чем-то специалист, а вы дилетант, поэтому всех никак не может устроить то, что вы говорите.
