Станок Валин чистенький, опрятный. Рабочее место — словно только что убранная квартира. На хозяйке синий халат, цветная косынка.
Конечно, мастерство не пришло сразу. Припоминает, поставили ее к токарному, соорудили подставку, росточком еще не дотягивала, и сказали: «Пробуй, Валюша». Ну, где там! Разволновалась, растерялась, руки не слушались, словно окаменели. Вот так день, другой. Не выдержала, в слезах убежала из цеха. Благо, что Валина наставница оказалась человеком внимательным и терпеливым. Отыскала Галя Павлецова свою ученицу во дворе, не бранила, а сказала просто: «Так, Валюша, положено. Первый блин всегда комом». А теперь Лошкаревой самой нередко приходится утешать и убеждать новичков. Тоже станут у станка, теряются, слезы на глазах, как капли росы, а Валя обнимет девичьи плечики и скажет: «Не робей, беды особой нет, если первый блин комом вышел». Многие Валины ученицы теперь отменные токаря, сумела она им передать главное: мастерство и увлеченность. Без этого ведь женщине трудно у станка.
От первых шагов до зрелого мастера — дорога в десять лет. Валя имеет теперь высший токарный разряд. За плечами богатый опыт. Но Лошкарева считает, что профессиональный рост ее не закончен.
Нелегко ей порой. Придет после смены усталая, а отдохнуть некогда. Семья требует свое. А там вечерние занятия в школе рабочей молодежи. Хотя муж свои домашние обязанности аккуратно выполняет, все же в доме забот женских всегда больше оказывается.
Недавно Валентине Лошкаревой вручили орден «Знак Почета». Я видел, как сияло ее лицо, как тепло поздравляли ее судоремонтники. Подруга так и сказала ей: «Счастливая ты, Валька!»
- Я люблю свое дело -
О человеке судят по его делам. И тут, казалось бы, все просто. Вот, скажем, желаю я узнать, хорош ли этот слесарь. Или тот же токарь. Беседую с ним, интересуюсь, сколько он деталей вытачивает, каких. Для страховки в ОТК справлюсь, как с качеством. Справки подниму, документы. Людей расспрошу, что по работе с ним соприкасаются. Получается в итоге схема характеристики. Пусть простая, обычная, но в общем-то надежная. Она дает нам ясное представление о делах, по которым мы и судим о работнике. А как быть, к примеру, с директором? Ведь деталей он не точит, сварочных швов не накладывает, у испытательных стендов не дежурит. С какой же меркой следует подойти к его бесконечной череде забот? И тут, между прочим, внешне тоже кажется все просто. Если токари хорошо точат детали, а маляры красят; если сварщики накладывают прекрасные швы, а компрессорщики без перебоев снабжают цеха сжатым воздухом; наконец, если весь завод работает в ритме, без авралов, значит, директор здесь на высоте. Недаром же один заводской инженер сказал мне: «У хорошего руководителя плохих дел быть не может».
Ну, а что касается цифр и характеристик в пользу директора, то о Потылицыне их можно собрать немало. Однако не буду утомлять ими читателя. За два десятка лет, которые проработал на верфи директор, жизнь в коллективе, впрочем, как и во всем поселке судоремонтников, заметно продвинулась вперед. Понятно, явление это общее, всенародное, это наша партийная линия. Потылицын лишь ведет ее. Он директор-коммунист.
Конечно, сейчас приятно ему чувствовать себя на заводе так, как, скажем, чувствует пахарь хорошо возделанную им почву. С уверенностью в будущем урожае. Но ведь было же все-таки время, когда приходилось поднимать эту некогда целинную землю, переворачивать пласты, сдабривать ее. Вот, к примеру, год пятьдесят шестой.
Передавая Потылицыну дела, его предшественник «авторитетно» пояснил:
— Яма здесь глубокая, засядешь — не выберешься. Я тоже бился-бился, а проку-то? Трудный орешек этот завод…
— Да, наследство вы мне не ахти какое оставляете, — констатировал новый директор. — Полмиллиона убытков и производство расшатанное.
— Не я виноват. Что сам принял, то и передаю. У нас, знаете, так по традиции. Одним убытков больше перепадало, другим поменьше.
— Согласитесь, никудышная традиция. Сломать ее давно надо.
— Пытались. Но народ, скажу вам, тут трудноватый. С начальством не особо ладит…
Вроде, и дружеский разговор был, а осадок неприятный. Впрочем, Потылицына он особенно не удивил. Еще до перевода на Камчатку по министерским беседам и разговорам знал он, что Петропавловская верфь оказалась в трудном положении. План хронически не выполнялся, расшатана дисциплина, много нареканий на качество. Проблема — кадры, проблема — жилье, быт. Словом, куда ни кинь, всюду клин. Вот первый его рабочий день на верфи. В приемной столпотворение. Посетительницы напирают на секретаря, мол, пропустите нас к директору. С порога — сразу в атаку:
— Выходит, и вы потакать им будете? Как ваши предшественники?
— Позвольте, кому потакать и в чем?
— Мужьям нашим. Не приносят они домой зарплаты. Всю в винной лавке оставляют.
— Ну не гомоните, толком поясните.
— А что объяснять? Нашелся у нас дуралей, который у проходной разрешил винную лавку открыть. Липнут к ней наши мужики, как пчелы к меду.
— Товарищ начальник, а с зарплатой что творится? Касса-то, поди, ежедневно работает, по трешке выписывают. Бухгалтер вам подтвердит.
Явился сам главбух.
— Да, с авансами у нас не полный порядок. В прошлом году двести пятьдесят раз выдавали.
Посетительницы снова в один голос:
— Вот видите, какая анархия. На порядочном заводе два раза в месяц платят, а у нас двадцать…
— Ничего, успокойтесь. Лавочку эту мы сегодня же прикроем. И с авансами разберемся. Но о заводе вы так, женщины, напрасно. Завод наш, как любой другой, порядочный, только мы сами на нем беспорядки организуем.
Отсюда, собственно, и начиналась потылицынская бороздка. На плечи груз немалый свалился, с рассвета до заката то в цехах, то на приемах, на судах, в бригадах. На отдых всего несколько ночных часов — и снова на работу. А перестраивать, переделывать годами укоренившееся, ох, как не просто было. К тому же директорские нововведения не всем по вкусу пришлись, они как обухом по головам бюрократов и разгильдяев били. Кое-кто, правда, выжидал, дескать, посмотрим, что из этого всего получится. Не он первый, не он последний. А иные не ждали, жалили потихоньку, исподтишка. Рубануть бы директору с плеча, ведь правда-то за ним. Но нет, не его это метод.
— Товарищ Потылицын, как прикажете понимать эту пертурбацию, — недоумевал один из бывших начальников. — Забрать половину людей, оголить производственные участки. Где тут логика?
— А логично ли в одном цехе 500 рабочих держать, а в пяти других, тоже не менее важных, всего двести?
— Ну и что? — жал плечами собеседник. — Давно так уже на верфи сложилось. Люди охотно идут к нам.
— Вот-вот, — пробовал убедить директор, — и заказы выгодные вам, и заработок у вас повыше. В общем-то неплохо. Но вы дальше носа гляньте, к чему такая диспропорция приводит? Вы корпусные работы сделали, а что судно у причала год, а то и больше простоит, дела вам нет. Логично? Я спрашиваю?
Нет, не понял человек. Привык, видать, к насиженному месту, лень мозгами поразмыслить, подумать, поискать. Так и пришлось расстаться.
А другой вот сам пришел и заявляет директору:
— Прошу снять. Ваши нагрузки мне не под силу.
Такая откровенность озадачила Потылицына, но отговаривать не стал. Знал, хотя человек и исполнительный, а в судоремонте «плавает».
— Хорошо, посоветуемся, в парткоме обговорим.
У него-таки не выработалось привычки «замыкать» все на себя. Есть у директора заместители, есть помощники. Наконец, партком, членом которого он состоит. Почему же на них не опереться. Не положиться на компетентность специалистов? В разговоре, если речь заходит о верфи, Потылицын резонно замечает:
«Нет, ну что бы я смог один? Без коллектива, без коммунистов…».
Как-то на заводе застопорился ремонт больших морозильных траулеров. Сверху сразу звонок: «В чем дело, товарищ Потылицын? График срывается?» Как прикажете тут держаться директору? Сказать, что ремонт БМРТ — дело новое, непривычное, так тут же пальцем ткнуть могут: тридцать пять лет в судоремонте, какой еще нужен опыт? Или сослаться на низкую организацию этих работ? Так позвольте, а вы здесь зачем?
— Владимир Павлович, — обращается он к секретарю парткома Шилохвосту. — Желательно бы вопросик этот обсудить. Можно и на партийно-хозяйственном активе. Я тут материал подготовлю, а вы там спланируйте.
Потылицын «мелочиться» не любит. Что самому под силу, зачем других подключать. Однако же иной по-своему рассудит: не согласует директор, самолично решает. Но тот же Шилохвост, ныне уже первый секретарь Усть-Большерецкого райкома партии, признает: «Да, крутых разговоров и споров возникало немало. Но они делу не мешали. Директор умел решать вопросы четко и оперативно». Именно на эту черту сослался в нашем разговоре бывший начальник цеха, а ныне директор межколхозного судоремонтного завода В. Сергеев: «У него есть чему поучиться: четкому анализу, быстрой ориентации в производстве. А что порой резковат бывает, так это внешняя сторона характера».
