Возможно, чтобы реабилитировать себя за столь неприглядное сотрудничество с властью, летом 1991 г. агонизировавшей, Шейнис и решил публично выступить в роли разоблачителя преступлений сталинизма. 28 июня он публикует в “Вечерней Москве” очерк “Грозила депортация”, в котором воспроизвел якобы рассказанную ему Эренбургом в конце июля 1953 г. историю:
“...приехали ко мне домой. Они — академик Минц, бывший генеральный директор ТАСС Маринин и еще один человек. Вопрос о выселении евреев из Москвы и других городов решен Сталиным... Они приехали с проектом письма на имя “великого и мудрого вождя товарища Сталина”. В письме содержалась просьба. Врачи-убийцы, эти изверги рода человеческого, разоблачены. Справедлив гнев русского народа. Может быть, товарищ Сталин сочтет возможным проявить милость и охранить евреев от справедливого гнева русского народа. То есть под охраной выселить их на окраины государства. Авторы письма униженно соглашались с депортацией целого народа, очевидно, в надежде, что сами они не подвергнутся выселению”.
Достоверность сего свидетельства более чем сомнительна. По сути оно — перепев слуха, ходившего десятилетиями в литературно-журналистских кругах, о том, как журналисты Я. С. Хавинсон-Маринин, Д. И. Заславский, историк И. И. Минц и философ М. Б. Митин (второй и последний часто “подменяли” друг друга в большинстве интерпретаций слуха) собирали подписи к “еврейскому письму”. Одна из вариаций этого слуха была изложена в мемуарах писателя В. А. Каверина, который в эмоциональной художественной манере изобразил, как один из этой “четверки”, “иуда”-Хавинсон, настойчиво вербовал и его в подписанты. Но поскольку Каверин, утверждавший, что непосредственно знакомился в свое время в ЦК с “письмом”, существенно извратил текст известного теперь по публикации в “Источнике” реального обращения, возникают определенные сомнения, держал ли он его в руках. В разобранном выше настоящем письме, скажем, говорится, что “громадное большинство еврейского населения СССР является другом русского народа”. Тогда как у Каверина аналогичный пассаж имеет диаметрально противоположный смысл и содержит противоречащие друг другу фрагменты (чего не могло быть в тщательно редактировавшихся аппаратных документах):
“...Евреи, живущие в СССР, пользуются всеми правами, обеспеченными Конституцией нашей страны. Многие из них успешно работают в учреждениях, научных институтах, на фабриках и заводах. И тем не менее в массе они заражены духом буржуазного воинствующего национализма...”
В мемуарах Каверина имеют место и другие нестыковки: он подробно описывает третьестепенную для существа дела элегантную внешность Хавинсона, в мельчайших деталях воспроизводит якобы состоявшуюся между ними беседу — и при этом путается в главном, называя его “Хавенсоном”; утверждает, что “еврейское письмо” было прочитано им внимательно дважды, и одновременно жалуется на память, не сохранившую “подробностей”; датирует сбор подписей зимой 1952 г., что на самом деле происходило в конце января — начале февраля 1953 г., и т. д.21
Возвращаясь к газетному очерку Шейниса “Грозила депортация”, нельзя не отметить еще одну немаловажную деталь: все фигурирующие в нем лица, кроме, естественно, автора, к моменту публикации отошли в мир иной, и читателю как бы предлагалось поверить публикатору на слово, на что трудно решиться, имея в виду его, мягко говоря, неоднозначную репутацию. В последующем, как мы убедимся, не только Шейнис, но и продолжатели его дела на ниве мифотворчества будут активно прибегать к “свидетельствам” “мертвых душ”, как, впрочем, и к другим банальным приемам фальсификации. К сожалению, подобные трюки весьма эффективно, особенно на первых порах, маскируют заведомую ложь под “историческую правду”, но в конечном счете истина берет верх и фальсификатору воздается по заслугам. Впрочем, подобная перспектива вряд ли беспокоила почти восьмидесятилетнего Шейниса, по богатому жизненному опыту знавшего, как порой медленно крутятся жернова правды. Скорей напротив, у него были все основания торжествовать: посредством незамысловатого подлога легко удалось внушить многим, что подготовка Сталиным депортации евреев не просто интеллигентские разговоры, а факт истории, подтвержденный “неопровержимыми” свидетельствами.
Закрепляя успех, Шейнис вскоре выдал “на-гора” новую порцию “доказательств”, поместив 26 сентября 1991 г. в той же газете очерк под хлестким заголовком “Провокация века” (ныне более пригодным для квалификации самого факта этой публикации). Роль оболочки информационной бомбы сыграли фрагменты письма, полученного от бывшего сотрудника Министерства государственной безопасности СССР П. И. Колобанова. Поскольку в послании этом в общем-то точно воспроизводились реальные детали следствия по “делу врачей”, да и сам его автор не был объявлен публикатором, “скоропостижно скончавшимся”, можно с большой долей уверенности говорить о тексте как о подлинном. Тем более что факсимильный фрагмент оригинала был воспроизведен в качестве иллюстрации. Поэтому неудивительно, что это обращение содержало и такое немаловажное суждение:
“Скажу сразу, что о предполагаемой депортации евреев я ничего не знал, так что подтвердить или опровергнуть написанное Шейнисом (в “Вечерней Москве” от 28 июня 1991 г. — Авт. ) не могу. Думаю только, что о таких важных вопросах государственной политики надо говорить языком документов, а не на основании частных разговоров и тем более слухов «о предстоящей расистской акции по отношению к евреям»”.
Цитируя это невыгодное для себя мнение, Шейнис, думается, отнюдь не преследовал цель объективно показать пеструю палитру разнородных откликов на свою предыдущую статью. Просто сценарий, разработанный этим опытным журналистом, включал в себя использование такого классического приема, как посрамление “Фомы неверующего”. Так вот, для того чтобы “вразумить” Колобанова и заодно убедить в собственной правоте всех остальных скептически настроенных читателей, Шейнис расчетливо начинил свою “бомбу” “взрывной” сердцевиной — “чрезвычайно важным свидетельством”, которое, собственно, и стало “гвоздем” публикации. Как, наверное, уже догадался читатель, имеется в виду “презентация” Шейнисом еще одного посмертного сенсационного откровения. На сей раз в качестве безгласного свидетеля публике был представлен некто Н. Н. Поляков, бывший “сотрудник КГБ” и член ЦК ВКП(б), который “последние годы жизни... тяжело болел”, а “перед кончиной... решил облегчить свою душу”, в чем ему помогли “два человека” (?) — “записали его показания и прислали автору...”* Это трогательное описание больше ассоциируется с житием какого-то благородного разбойника, обретшего святость благодаря предсмертному раскаянию, чем с реальным событием. Как, впрочем, и безымянные свидетели, внимавшие словам умиравшего, напоминают скорей бестелесных ангелов, чем обыкновенных смертных, идентифицируемых посредством конкретных имен, фамилий, адресов местожительства и т. п. А вот сам текст “покаяния”, якобы доставленного ими Шейнису:
“В конце 40-х — начале 50-х годов было принято решение о полной депортации евреев. Для руководства этой акцией была создана комиссия, подчинявшаяся только Сталину. Председателем комиссии Сталин назначил Суслова, а секретарем был я, Поляков. Для приемки депортируемых в Биробиджане (в частности) форсированно строились барачные комплексы по типу концлагерей, а соответствующие территории разбивались на закрытые секретные зоны. Одновременно составлялись по всей стране списки (отделами кадров — по месту работы, домоуправлениями — по месту жительства) всех лиц еврейской национальности, чтобы никого не пропустить. Было два вида списков — на чистокровных евреев и на полукровок. Депортация должна была осуществиться в два этапа — чистые в первую очередь, полукровки — во вторую. Операцию намечено было осуществить во вторую половину февраля 1953 года. Но вышла задержка не с концлагерями (барачное строительство не было завершено и наполовину, но это не могло лимитировать акцию), а со списками — требовалось больше времени; для этого Сталин установил жесткие сроки: суд над врачами 5—7 марта, казнь (на Лобном месте) 11—12 марта”.
Сразу же бросается в глаза, что представленное Шейнисом “свидетельство” похоже как две капли воды на сочинение В. Ерашова. И тут и там: суд над врачами, датированный, кстати, почти одним и тем же сроком (у Ерашова: 5—6 марта), казнь на Лобном месте Красной площади, “задержка” (у Ерашова — “заминка”) с оформлением бумаг на выселение, включение в контингент высылаемых “полукровок” и т. д. Но есть и некоторые отличия, причем такие, что приводят к парадоксальному выводу: содержание “историко-фантастической хроники” пронизано куда большей осведомленностью в организации реальной деятельности сталинских спецслужб, чем так называемое свидетельство “сотрудника ЦК КПСС и КГБ” Полякова. Ну, во-первых, если у Шейниса упоминаются “списки на депортацию”, которые якобы по всей стране составляли в общем-то некомпетентные в этом роде деятельности отделы кадров предприятий и организаций, а также домоуправления (ни одного такого списка — а их количество должно бы исчисляться миллионами — так и не было найдено), то у Ерашова сказано: власти, решив депортировать евреев сначала из Москвы, поручили провести отбор и оформление документации силовым органам, в чью прерогативу и входила высылка неблагонадежных граждан в административном порядке. Во-вторых, у Ерашова, старавшегося максимально приблизить свое повествование к реалиям тогдашней жизни, депортируемые евреи должны были следовать на спецпоселения, представлявшие собой специально оборудованные в отдаленных местностях поселки (как это и было с высланными по той же схеме крымскими татарами, чеченцами, “украинскими националистами” и др.). У Шейниса же в качестве мест будущего обитания евреев почему-то называются “барачные комплексы по типу концлагерей”, расположенные в каких-то непонятных “закрытых, секретных зонах”. Столь очевидное нагнетание искусственного драматизма — очевидное в “свидетельстве Полякова” — было, видимо, вызвано тем, что Шейнис анонсировал его как фрагмент будущей своей книги “Годы в моральном Освенциме”. К слову, от такого названия он вынужден был потом отказаться: несмотря на все его старания, содержание книги (о чем ниже) получилось таким, что даже условно не коррелировалось с творившимся в свое время в реальных лагерях смерти.
