Хрущев
Не могу сказать, что не заметила смену власти - заметила еще как. В день похорон Сталина я попала в такую давку на Трубной, что если бы не солдаты, которые подхватили меня на перегораживающий улицу грузовик и перенесли через оцепление, я бы просто погибла. Но и от Хрущева мне косвенным образом досталось. Я была дружна с художниками студии Милютина - Жутовским, Муравьевым. Мне рассказывали, что на выставке в Манеже, Никита Сергеевич тыкал пальцем в написанный с меня «ню» и орал: «У женщины, что, может быть такая талия?» Я, впрочем, не обиделась.
Но, помимо художнической среды, были у меня замечательные встречи и с людьми слова, например, с Анатолием Якобсоном и Корнеем Ивановичем Чуковским.
С Якобсоном мы познакомились в знаменитой Второй математической школе, где учился мой сын Юра. Меня вызвали туда, потому что сынок писал стихи на уроке математики. Я в какой-то момент вышла из учительской, и от нервного напряжения расплакалась. Вдруг чувствую - надо мной кто-то наклонился. Оборачиваюсь, и вижу человека с внимательными голубыми глазами. Я тогда слышала что-то - Анатолий Якобсон, критик, литератор, переводчик, вся Москва съезжается на его лекции о поэтах ХХ века… Мы сутки гуляли с ним по Москве, не в силах расстаться, и все двадцать четыре часа он рассказывал мне о своей жене Майе Улановской. Дочь наших первых агентов в Америке, она была арестована 18-летней девушкой и прошла через лагеря. Вскоре после рождения их сына Саши она сказала: «Толя, у меня никого нет, но я тебя не люблю, и жить с тобой не буду».
Мы с ним жили не расписываясь, сейчас это называется гражданским браком. Отчасти такое положение было связано с Толиной правозащитной деятельностью, его могли арестовать в любую минуту. Впрочем, я наши отношения даже любовью назвать боюсь - просто мой дом стал его домом. Нам уже Майя стала говорить - мол, почему вы не женитесь? А его просто могли схватить в паспортном столе, и мы это прекрасно понимали.
В какой- то момент Толя тяжело заболел. Из школы он к тому моменту уволился (у них с директором была договоренность, что он работает до тех пор, пока его деятельность не начнет угрожать школе), пошел на очень тяжелую работу в Первую образцовую типографию -и просто надорвался. Мы нашли очень хорошего врача, она спасла его. Мы стали думать, как отблагодарить интеллигентного человека? А накануне Толе через дипломатическую почту переправили из Америки первые карманные издания Солженицына. Вот мы и решили, что упакуем в коробку конфет эти самые томики и преподнесем. Так и сделали. Что началось в ответ! «Вы что? У меня дочь комсомолка! Как я принесу ЭТО в дом?»
К Корнею Ивановичу в Переделкино я стала приезжать еще до знакомства с Якобсоном, в 1963 году. Сначала со своими школьниками, которые помогали ему по саду и по хозяйству, разбирались в библиотеке, он же в ответ проводил с нами много времени, читал стихи.
Моя подруга Клара Израилевна Лазовская была его литературным секретарем. Со временем я стала ее «заместителем», или «заменителем» - если была потребность и позволяло расписание, я неслась к Чуковскому в Переделкино. Он был удивительным человеком - одновременно и нянькой, и ребенком. Непосредственный и очень мудрый, нуждающийся в помощи, и сам готовый помочь и всегда знающий, как это сделать. Однажды, провожая меня, он сказал: «Позвольте, помогу вам одеться». Я и повторила за ним, не задумываясь: «Помогите мне, пожалуйста, одеть пальто». «Вы сказали «оденьте?!» - и прочитал лекцию о правильном словоупотреблении, которую я запомнила на всю жизнь. Моей преподавательской самоуверенности в тот момент как не бывало.
Он вставал рано утром, работал, а затем ложился спать, в этот момент надо было читать Корнею Ивановичу вслух. Причем каждый раз он нарочно выбирал те книги, с которыми, по его мнению, мне надо было срочно знакомиться. Иногда просил меня читать детективы в свежих переводах: Жоржа Сименона, Агату Кристи. Поначалу я даже позволила себе вольность - мол, что это вы читаете такое, Корней Иванович? На что он совершенно спокойно отвечал, что и уму иногда нужно отдыхать.
Я на всю жизнь запомню его отношение к детям, не такое, знаете, дежурно-ласковое, какое бывает у родителей и педагогов, а внимательное, погруженное. Корней Иванович много занимался с моим сыном Юрой: тот в детстве писал стихи, и не было у него читателя более внимательного, чем Чуковский.
Зная о моих визитах в Переделкино, Толя Якобсон неоднократно говорил мне, как бы ему хотелось узнать, что думают о его работе Корней Иванович и Лидия Корнеевна. К тому же Толя был правозащитником, и в этом плане Чуковская была для него примером и объектом восхищения.
Ну, а заочное их знакомство с Корнеем Ивановичем состоялось с моей подачи. Я приехала на очередную вахту и, когда подошло время чтения вслух, испросила разрешения почитать ему работу молодого литератора. Он согласился. Слушая, он в какой-то момент попросил помочь встать, внимательно посмотрел на меня и спросил, кто это написал. Я назвала имя и фамилию. Тогда Чуковский, видя, как я волнуюсь, вдруг сказал: «Он ваш хахель?» Мне стало смешно, я что-то пробормотала и стала читать дальше. Когда я закончила, он произнес: «Муза, мне надо показать это Лидуше!» На следующий день мы зашли к нему в кабинет, он взял со стола книгу, и надписал: «Анатолию Александровичу Якобсону с восхищением и завистью!» Это была только что вышедшая в новой редакции книга «Живой как жизнь».
Толя с Лидией Корнеевной стали очень близки. Знаменитый Толин архив хранился у Чуковских на чердаке…
Когда читаешь чьи-то воспоминания, то почти всякий раз в конце следует вывод - вот какая страшная все-таки была жизнь, как же было плохо, а уж сейчас что творится. У меня вот ощущения обратные - люди молодые всегда казались мне живее, умнее и лучше нас, и мне всегда интересно - и работать, и дружить, и любить. Я официально четырежды была замужем, и каждый раз любила по-настоящему, и уходила, если чувствовала, что любви нет. Мой сын Юра - Георгий Ефремович - выучил литовский язык и стал блестящим переводчиком; много лет работал секретарем у Давида Самойлова. В конце 80-х мы с сыном организовали, вероятно, первое независимое частное издательство «Весть» (разрешение на его открытие получали еще у Ненашева в Минпечати), в котором выпустили «Историю инакомыслия в России» Людмилы Алексеевой, сборник «Евангелие от русских поэтов», книги по философии религии и много другого. Вложили в это издательство свою дачу в Кратово, наняли директора, и, конечно, прогорели. Потому что с этим делом, как с моим шитьем - все хорошее и настоящее, что можно сделать в жизни, делается не за деньги.
Записал Алексей Крижевский
* ГРАЖДАНСТВО *
Екатерина Шерга
Расчленение наших скафандров
Создатели новых религий
Легко быть богом. Гораздо легче, чем вы думаете. Точное число богов и пророков в нашем отечестве неизвестно, но, скорее всего, - их не менее двух сотен. У всех есть адепты, которые молятся на них в полном смысле этого слова и, взявшись за руки, вслух читают сочиненные пророками священные стихи. Например: «Расчленение наших скафандров происходит через Хладность и прочтением лучей».
Религиозных объединений в России много, и меня сейчас не интересуют кришнаиты, пятидесятники или же свидетели Иеговы. Нет, речь пойдет о сектантах, которые поклоняются не Азазелю или Кришне, а какому-нибудь конкретному, ныне живущему Ивану Ивановичу, 1961 года рождения, уроженцу города N. Он - сам себе царь и бог, сам создал себе учение и смог найти людей, которые добровольно подчинились ему, признали своим пастырем и ради него изменили всю свою жизнь.
Сами эти учения обычно мало отличимы одно от другого. Немного неоязычества, побольше оккультизма и еще буддистские, индуистские, кришнаитские пряные восточные приправы. Изобилие удивительных слов и терминов: «Яйцо Центроидов», «Циркуль Лотоса», «биологические скафандры», «астральное каратэ», «двенадцать ключей к себе: огненный, водный, земляной и из космического хрусталя», «световые коридоры» и совсем уже малопонятная «Аудиальная Проба Среза Отца». А на заднем плане этого пейзажа шагают Великие Предикторы, огнедышащие Прентазавры, какие-то Размыкатели. И конец света, конечно же, очень близок.
Все это довольно скучно, честное слово. Странным кажется, что столетие назад Розанов писал о сектантах: «Яркое цветное пятно на монотонном пятне народной нашей жизни». Впрочем, в те времена сектантство было крестьянским делом. Изба, на дощатом столе Библия, обрядовые чаши с изюмом и рисом, архаическое многоголосное хоровое пение. Сейчас сторонники «новых религиозных движений», как их принято политкорректно называть - почти сплошь горожане. По мнению российского антрополога Александра Панченко в эти НРД чаще всего уходят «представители советского среднего класса… увлеченные различными формами городской мифологии и ритуалистики (уфология, экстрасенсорика, астрология, эзотерика, нетрадиционное целительство), ориентированные на религиозный и духовный поиск и не обладавшие опытом религиозной жизни в рамках традиционных церквей и конфессий». В данном случае Александр Александрович писал про конкретную Церковь Последнего Завета. Но эти же слова можно отнести практически к любой из современных сект.
