После этого послания и признания договора между Югославией и Болгарией «агрессивным балканским или славянским блоком» на Западе Тито и Димитров «исправились». Правда, весьма своеобразно, ограничив «бессрочное» поначалу соглашение двадцатью годами. Что не помешало Западу и его расценить как «серьезную угрозу Греции».
Положение осложнилось еще и тем, что Тито стал прорабатывать планы присоединения Албании, и сделать это он собирался в интересах албанцев, которые жили как в самой Албании, так и в Косово-Метохии и других районах Югославии. Так Тито собирался заложить вместе с Болгарией основу «будущей балканской федерации», ядром которой должна была стать Югославия.
Выступившего против председателя Госплана Албании Нако Спиру, которого Тито назвал «агентом империализма», вызвали на заседание политбюро албанской компартии, но он до него не дошел. Предпочел застрелиться. Правда, перед тем как пустить себе пулю в лоб, Спиру написал в советское посольство: «После тяжелых обвинений югославского руководства в мой адрес я вынужден покончить с собой».
Серьезно обеспокоенный Сталин потребовал от Тито прислать к нему «ответственного товарища», который рассказал бы ему о том, что происходит в Албании. Через две недели в Москву прибыл Милован Джилас, которого Сталин встретил словами: «Значит, члены ЦК Албании убивают себя из-за вас! Это очень нехорошо, очень нехорошо!» Выслушав объяснения Джиласа, Сталин заверил его в том, что согласен на объединение Югославии с Албанией и чем скорее это произойдет, тем лучше. «У нас, — сделал он при этом многозначительную оговорку, — нет особых интересов в Албании».
Не успел Сталин поговорить с эмиссаром Тито, как Г. Димитров заявил о желании создать федерацию (или конфедерацию) Балканских и Придунайских государств вместе с... Польшей, Чехословакией и Грецией. И момент для этого был выбран куда как неудачно. В Греции шла война между коммунистами и монархистами, и Запад тут же выступил против «вредоносного советского изобретения».
Сталин резко осудил подобную идею, о чем и написал Димитрову. А уже 4 февраля Молотов открыто обвинил Димитрова в направленной ему телеграмме в срыве советских планов по подготовке нескольких «договоров о взаимной помощи».
Особую ярость Сталина вызвало намерение Тито ввести одну из своих дивизий в Албанию и то, что югославский лидер и не подумал советоваться со своими советскими военными экспертами. Ввести же свои войска Тито намеревался для того, чтобы обезопасить юго-восточные границы Албании от якобы готовившей нападение Греции. О чем он и поставил в известность руководителя Албании — Энвера Ходжу. Тот сообщил об этом Сталину. В своем ответном послании тот заметил, что, как и сам албанский лидер, он не видит особой необходимости в направлении югославской дивизии в район Корча.
29 января Тито в беседе с советским послом в Белграде А.И. Лаврентьевым заявил, что обязательно пошлет свою дивизию в Албанию, поскольку греческие монархисты намерены захватить ее южные районы. Оставив без внимания опасения Москвы относительно «возможных шагов англосаксов», Тито, в конце концов, подчинился требованию Сталина. Но при этом заявил: «Если Греция захватит Южную Албанию, то Югославия вместе с Советским Союзом будет расхлебывать эту кашу».
Сталин отреагировал соответствующим образом и известил Тито о том, что СССР не может согласиться с таким ненормальным для него положением вещей, при котором Югославия будет ставить его перед свершившимся фактом. В телеграмме Молотова на имя Тито говорилось о ряде разногласий и желании как можно быстрее покончить с ними. Югославский лидер признал свою ошибку в вопросе о вводе войск, но в то же время отрицал наличие каких бы то ни было разногласий с Советским Союзом.
Сталина эти объяснения не удовлетворили, и в начале февраля он устроил встречу в Москве, на которую приехали Димитров и Джилас. Сославшийся на плохое здоровье, Тито ехать на поклон к Сталину отказался. Встреча началась на повышенных тонах, и после того как Димитров зачитал параграф о готовности сторон выступить против любой агрессии, Сталин недовольно заметил: «Но ведь это же превентивная война, это самый обычный комсомольский выпад. Это обычная громкая фраза, которая только дает пищу врагу!»
Внимательно взглянув на Димитрова, Сталин разразился гневной тирадой.
— Вы, — гремел он, — зарвались как комсомолец! Вы хотели удивить мир — как будто Вы все еще секретарь Коминтерна. Вы и югославы не сообщаете о своих делах, мы обо всем узнаем на улице. Вы ставите нас перед совершившимися фактами!
— А все, что вы говорите вместе с Тито, — подлил масла в огонь Молотов, — за границей воспринимают как сказанное нами!
После в общем-то односторонней дискуссии Сталин подвел конец встрече.
— Если на Албанию нападут, — заявил он, — то пусть она обращается к нам за помощью...
Но в то же время он не стал осуждать идею образования болгарско-югославской федерации, еще раз повторив, что таковая должна создаваться только с согласия советской стороны.
Да, вроде бы все спорные вопросы были урегулированы, и тем не менее Джилас со своими коллегами покидал Москву в оскорбленных чувствах. При этом он даже не сомневался в том, что, одобряя создание федерации с Болгарией, Сталин играл в свою игру, в результате которой собирался покончить сначала с Тито, а потом и со всем ЦК.
* * *
1 марта один из участников встречи в Москве Э. Кардель выступил на расширенном заседании югославского Политбюро и с несказанным возмущением поведал о грубости Сталина, с какой тот вмешивался в их внутренние и внешние дела. Политбюро поддержало своего члена, и Тито тут же выступил против уже подписанных соглашений о создании советско-югославских акционерных обществ, назвав их «позорными и неравноправными». Высказался он и против немедленного создания объединения с Болгарией, заметив при этом, что мы «не пешки в шахматной игре» и «должны ориентироваться на собственные силы».
Член Политбюро С. Жуйович тут же информировал советского посла о той острейшей критике, какой на совещании была подвергнута политика СССР. И больше всего, по его словам, Москву обвиняли в восстановлении самых худших русских традиций, в которых югославские лидеры увидели ярчайшее проявление «великодержавного шовинизма». Более того, теперь именно Советский Союз представлялся им основным препятствием к «развитию международной революции».
Молотов тепло поблагодарил Жуйовича за его «хорошее дело как для Советского Союза, так и для народа Югославии, разоблачая мнимых друзей Советского Союза из югославского ЦК». Ободренный такой мощной поддержкой Жуйович продолжил творить «добрые дела» и высказал предположения относительно договора Тито с «англо-американцами». Назвав Тито, Ранковича, Карделя и Джиласа «перерожденцами», он заверил Сталина, что Тито и его компания не решатся проявить откровенный антисоветизм перед всей партией. Ну а если это случится, то «отвергнет и его, и их». Это сообщение вряд ли обнадежило Сталина. Ему известно, как добиваются от партийцев согласия. Не вызывал у него особой симпатии и сам Жуйович, вся советская заряженность которого определялась отнюдь не его любовью к СССР и лично к нему, к Сталину, а в первую очередь ненавистью к Тито и стремлением с помощью Сталина занять его место.
Тем временем напряжение нарастало, и после того как югославское правительство прекратило информировать советских специалистов по экономическим вопросам, Сталин 18 марта 1948 года приказал отозвать из Югославии всех советских советников.
А еще через два дня США, Великобритания и Франция выступили за пересмотр мирного договора с Италией на основе передачи этой стране Свободной территории Триест. 21 марта югославский МИД сообщил СССР, что собирается направить ноту протеста в отношении этого предложения. Эту ноту Белград отправил уже на следующий день, не дожидаясь согласования с Москвой, снова нарушив таким образом договор о консультациях и проявив недопустимую, с точки зрения Сталина, самостоятельность в отношениях с Западом. Так Югославия превратилась во врага, а Тито — в главаря кучки бандитов, агента иностранных спецслужб и главную карикатуру в журнале «Крокодил».
Надо ли говорить, что практически во всех компартиях просоветски настроенных стран прошла кампания «выявления» тайных и явных сторонников «югославского главаря», закончившаяся арестами, тюрьмами и невинной кровью. Понятно, что под этим предлогом в «братских» партиях полным ходом шло сведение счетов между политическими противниками, и таким образом «разумная забота о безопасности Советской страны, делает вывод Ю.В. Емельянов в своей книге «Сталин: на вершине власти», перерождалась в необоснованные и жестокие репрессии против видных руководителей стран, ставших новыми союзниками СССР».
