— Наши бесы… — довольно начинает Ирина новую шутку про взятки, но не договаривает — дверь в ее кабинет приоткрывается, просовывается голова католического священника, горло которого туго схвачено белым воротничком. — Це наш отец Михайло, — быстро переключаясь, радостно говорит Ирина. — Настоятель храма греко-католического. — Хочете анекдот? — спрашивает она его, пока он водружается за стол и уже оттуда смотрит на мэра мрачно.
— Ну… — кивает головой он.
— «Ти в Криму був?», — начинает мэр. — «Був». — «А зелених чоловiчкiв бачив?» — «Бачив» — «А їх там намає. А бандерiвцiв бачив?» — «Не бачив» — «А вони там є!». Ха-ха-ха, — смеется Ирина.
— Зараз у нас пост, — строго напоминает священник. — Потрібно відмовитися не тільки від харчів, але i вiд гріха. Десять заповiдей — ви їх знаете, — спрашивает меня. — Я є Господь Бог твій, нехай не буде в тебе інших Богів, крім Мене?
— Да не будет у тебя других богов, кроме меня, — послушно отвечаю я.
— Не роби собі ідола і нічого подібного до нього, не поклоняйся і не служи йому?
— Не сотвори собі кумира. Не поклоняйся йому і не служи йому.
— Шість днів працюй і роби всі діла твої, а день сьомий — Господу Богу твоєму? — входит в раж священник.
— Шесть дней работай и делай всякие дела твои. А день седьмой — господу богу твоему!
— Шануй батька твого і матір твою — і добре тобі буде, — с энергией продолжает он. — Не вбивай. Не кради. Не свiдчи неправдиво проти ближнього твого.
— Почитай отца твоего и мать твою… Не убивай. Не кради. Не лжесвидетельствуй против ближнего твоего…
— Твори добро. Не пакости. Як ти хочеш щоб з тобою поступали, так i ти поступай. Три заповiдi выконуй досконально i увiйдеш до царства небесного.
— Есть заповеди, которые досконально соблюсти легче. Какую выбрать из девяти? Человек может не воровать, потому что у него все есть. Уважать отца и мать своих — это легко. А жены ближнего он не желает только потому, что у ближнего она некрасивая, а у него — красивая. И так, он может выполнять их досконально — эти три заповеди, потому что нет ничего легче. И что же, он войдет в царствие небесное?
— Ти не бiйся. Вони всi взаємоповязанi. Якщо ви любити свого чоловiка тилько тому що він вам допомагає, це не божа любов, — грозно говорит отец Михайло. — Це любов — не досконала. А коли ти готовий за ближнього життя вiддати — це божа любов.
— А если я на протяжении всей своей жизни не оказываюсь в ситуации — когда мне надо жизнь отдать. То как мою любовь проверить?
— Ну… отдай харчи ему свои, что ли, — на русском говорит священник.
— Щоб бiс не прийшов, треба працювати. Пра-цю-ва-ти.
— Труд сильнее беса?
— Не тільки труд, а ще молитва. Чуєш бiса, йди землю копай, поки не спiтнiєш. Труд і молитва все переможуть. Вони як два крила пiднiмуть високо над тiлом, — говорит он, и я вспоминаю крылатку под граблями — ее два крыла и зеленый зародыш посередине. — Ти бачила коня, що не обїздили? Так i людина без труда и молитви.
Отец Михайло придвигается к мэру и некоторое время обсуждает с ней проведение мероприятий, посвященных дню матери, который Рава будет отмечать в начале мая.
— Людмила Павливна, — строго произносит мэр, — возьмите деньги за венок!
— Успокойтесь, — отвечает мэру Людмила Павливна.
— А я не успокоюсь, — привстает мэр. — У вас що, найбільшая заробітня плата, що ви вже вчетверте на день народження Тараса Шевченка вінки за свої гроші купляєте?
Людмила Павливна — женщина лет пятидесяти в белой блузке и просторном черном сарафане ныряет из кабинета мэра в закрытую дверь. Ирина Андреевна поднимается из кресла, идет за ней. Боковой ход из ее кабинета выводит прямо в просторную комнату, где стол накрыт оборчатыми шелковыми скатертями, над ним рушник — «На щастя, на долю» — сердечко из белых цветов. На столе — праздничные фужеры и вазочка с зернами пшеницы. Людмила Павливна стоит в углу, утирая слезы.
— Это она вспомнила, как я на день рождения Тараса Шевченко стихи читала, — говорит Ирина Андреевна. — I вирiс я на чужині, i сивiю в чужому краї, — начинает мэр, и на глазах Людмилы Павливны выступают новые слезы.
— Не надо, — жалобно просит она. — А то я уже плачу…
— Когда мне говорят, что у меня одни взяточники работают, я все готова стерпеть, но если на Людмилу Павливну что-то скажут, глаза выцарапаю, — говорит мэр.
— А я вважаю, що легко приходить, то легко и уходить, — сквозь слезы говорит та.
— А если б не уходило? — уточняю я.
— Мне всегда жалко людей, меня это берет за живое, — она хватается за то место, где грудь переходит в шею. — Я знаю, что благосостояние людей в Раве — на нуле. Каждый копеечку считает. И потратит на меня — для чего? Эти деньги не пойдут в корысть моей семье. Я тут работаю с восемьдесят восьмого года в горсовете — регистрирую браки, рождения и смерти.
— И часто у вас женятся, учитывая, что город маленький?
— То в месяц бывает по пять раз, то в день по пять-шесть.
— К нам из любого города и села можно приехать и расписаться, — говорит мэр. — У нас бесплатно. Мы решили не брать денег за регистрацию, потому что они шли в юстицию, а не нам. И я, — важно добавляет она, — приняла такое решение. Поэтому к нам в Раву и украинцы из Польши едут жениться, — мэр победоносно останавливается под висящим на стене желто-синим гербом Равы Русской. Тот изображает двух змеек, переплетенных вокруг жезла Меркурия и символизирующих дорогу, через Раву соединявшую Украину с Польшей и Австро-Венгрией. Через Раву — по-прежнему самый короткий путь на Варшаву.
— А вы когда людей регистрируете, тоже плачете? — спрашиваю Людмилу Павливну.
— Мы с мужем дружили с двумя семьями, — отвечает она. — И тут они расходятся. Одна жена бросила мужа и вышла замуж за холостяка, а ее муж женился на жене из другой пары. А муж потом на местной женился, и я их регистрировала. И вот смотрю я на него, а вижу двух его сыновей, которых она бросила, — Людмила Павливна снова хватается за «живое» на груди и плачет. — Я говорила слова по сценарию, а ком — уже вот сюда.
— И вы заплакали?
— Ну, звичайно що заплакала, — плача, отвечает за нее мэр.
— И Ирина Андреевна тогда заплакала, — с уважением говорит о мэре Людмила Павливна, и они обе отворачиваются к окну, чтобы смахнуть с глаз слезы.
— А вы считаете, что семью всегда надо сохранять? — спрашиваю я. — Даже если муж с женой друг друга больше не любят?
— Какая любовь? — проплакавшись, спрашивает Людмила Павливна. — Я могу на своем примере сказать. Я вот в молодости все не выходила замуж. Тут подружка из Донецка пишет: «Ты знаешь, я замуж выхожу — время подошло. А куда деваться?». Другая подружка тоже вышла, и я подумала — а я что, хуже? Кто будет предлагать, за того и пойду. Так познакомилась с человеком, а любви большой не было. Тем не менее потом дети пошли, домашние заботы.
— И вы никогда не встретили человека, которого полюбили?
— Ты що! — вскликивает мэр. — Не дай бог! Людмила Павливна — порядочная женщина! Она у нас тут всех учит, что до свадьбы спать нельзя!
— А почему?! Я встретила! — торжественно сообщает Людмила Павливна. — Мы уже назначили свадьбу и пошли на танцы, там мне парень встретился… другой. Действительно, я почувствовала, что он мне нравится. Он говорит: «Отмени свадьбу!». «Нет, — отступает на шаг Людмила Павливна, — меня родители не так воспитали». Это был бы позор…
— Один день позора ради всей счастливой жизни?
— А вдруг бы я проиграла? — спрашивает она, возвращаясь из комнаты брачующихся в кабинет мэра. — А, может, он был бы алкоголик какой или кто его знает?
За столом на месте отца Михайло теперь сидит другая сотрудница горсовета — маленькая тихая женщина в черном. Ее седеющие короткие волосы подняты начесом. Траурный воротник глухо застегнут на горле.
— У Ирины Михайловны недавно помер чоловiк, — говорит мэр. — Он работал в Чернобыле. Но вот у них, в отличие от Людмилы Павливны с Толиком, была любовь.
— Дуже большая, — подтверждает женщина и показывает мне фотографию своих пятерых дочерей.
— А что вы почувствовали, когда его увидели? — спрашиваю я, припоминая, что Людмила Павливна, у которой «живое» — близко, не почувствовала ничего.
— Любовь, — серьезно и безапелляционно говорит женщина.
— М‑м‑м… а сколько вам было лет.
— Четырнадцать, — отвечает та.
— Який позор! — подает голос из-за стола мэр.
— Он — одноклассник моего брата. Вернулся из армии и пришел к нам на Новый год. Я сказала подружкам, что он — моя неосуществимая мечта. И знаете, еще в чем парадокс? Он всю жизнь просидел с моим братом за одной партой, знал, что у него есть старшая сестра и младшая, а обо мне… ну… не знал, что такая вообще существует. Потом он стал под разными предлогами заходить к нам домой — чем-нибудь помочь моему отцу… Он был голубоглазый с вишневыми губами… Когда он умер, я попросила дочек не выходить замуж по любви. Чтоб потом сильно больно не было… Стихотворение, — коротко вздохнув, сообщает она, и я вижу, что эта женщина — по-прежнему, маленькая девочка.
