Эмманюэль Тодд - После империи. Pax Americana – начало конца

Недавно возникшая глобальная привязанность Соединенных Штатов к Израилю, возможно, имеет мало общего с этим изначальным религиозным родством, с любовью к Библии, с позитивной и оптимистической идентификацией с избранным народом Израиля. Я убежден, что если бы республиканская или католическая Франция была по-прежнему вовлечена в алжирскую войну, угнетая, бросая в тюрьмы, убивая арабов, как это делает сегодня Государство Израиль в Палестине, сегодняшняя Америка — дифференциал и стекая, с глубоким неравенством, мучимая нечистой совестью, — идентифицировала бы себя с колониальной Францией, лишенной своего универсализма. Нет ничего более утешительного, когда покидаешь сферу справедливости, чем наблюдать, как другие творят зло. И все, что делает несправедливого в наши дни Израиль, не шокирует главенствующую державу Запада (Как раз когда я пишу эти строки, мне попадает под руку — случайность ли это? — газета «Либерасьон» с интервью Жана-Мари Ле Пена израильской либеральной газете «Хаарец». В нем лидер французских крайне правых выражает понимание антитеррористической и антиарабской борьбы ЦАХАЛа, сходной, по его мнению, с той, которую вела французская армия в Алжире четырьмя десятилетиями ранее (Liberation. — 2002. — 22 avr.)).

Для планетарного стратегического анализа самое главное — проникнуть в глубинную логику американского поведения: неспособность Соединенных Штатов воспринимать арабов как человеческие существа вообще вписывается в динамику отхода от эндогенного для американского общества универсализма.

Наша модель позволяет лучше понять лихорадочное поведение американской еврейской общины, от которой можно было бы ожидать, что она будет просто счастлива удавшейся интеграции в американское общество и в восторге от лояльной позиции Америки по отношению к Израилю. На самом же деле эта привилегированная община, напротив, впала в тревожный, если не сказать невротический, культ холокоста (См.: Novick P. L'Holocausle dans la vie americaine. — P.; Gallimard, 2001). Она нескончаемо отмечает память о массовых убийствах, которых самой ей удалось избежать. Она бесконечно осуждает растущий по всей планете антисемитизм и чувствует угрозу всем группам диаспоры, французской в частности, которую французы недооценивают, несмотря на нападения на синагоги весной 2002 года в периферийных районах Франции. Французские евреи, ашкенази по происхождению, для которых холокост был значительно более конкретной семейной реальностью, на самом деле ведут себя значительно более спокойно, проявляя большую уверенность в будущем, хотя по ту сторону Атлантики их неустанно обвиняют в ренегатстве, в отсутствии общинного сознания и предрекают, что они станут жертвами вечного французского юдофобства.

Укоренившийся страх американских евреев в стране пресловутого «всемогущего еврейского лобби» несет в себе нечто парадоксальное (См., например, удивительную обложку консервативного еженедельника «Weekly Standard», вышедшего после первого тура президентских выборов во Франции, на которой на трехцветном фоне был напечатан девиз: «Свобода, равенство, юдофобия» (2002, 6 mars)). Гипотеза об отступлении американского универсализма позволяет понять устойчивость подлинного страха американских евреев.

Резюмируем нашу экспликативную модель. Что касается отношения к другому, чужому, то англосакскому менталитету присущи дне характеристики: ему необходимо исключать, чтобы включать; граница между включенными и исключенными нестабильна. Существуют фазы расширения и фазы сужения.

Включение американских евреев совпадает с исключением чернокожего населения и, возможно, мексиканцев. Оно происходит в фазе отступления универсализма, мощного подъема дифференциализма, или, по американской терминологии, утверждения расистских настроений. Мотором американской эволюции сегодня являются не ценности равенства, а ценности неравенства. Как пережить со спокойной совестью и с чувством уверенности столь парадоксальный процесс интеграции? Как не понять, что такое включение является хрупким, уязвимым, полным виртуальных опасностей? Американские евреи проецируют на весь мир испытываемый ими страх, потому что они подспудно чувствуют, что являются в большей мере игрушками регрессивной дифференциалистской динамики американского общества, чем субъектами, пользующимися выгодами растущего благородства универсалистского типа. Это мнение является не только результатом теоретических размышлений. Впервые я это почувствовал в начале 80-х годов в ходе беседы с одним из моих дедушек, американцем австрийского еврейского происхождения. Во время визита в Диснейленд он высказал на фоне танцующих Микки свою постоянную тревогу: расовые страсти американского общества неприятно напоминали ему Вену его юношества. Никогда я не ощущал подобного беспокойства со стороны французско-еврейской части моей семьи.

Американская риторика об «империи зла», «оси зла» или о любых других дьявольских проявлениях на Земле вызывает у нас улыбку или бурные восклицания в зависимости от момента и темперамента каждого. Тем не менее ее надо воспринимать всерьез, но в расшифрованном виде. Объективно она выражает испытываемое американцами наваждение зла, исходящего извне, хотя в действительности оно исходит изнутри самих Соединенных Штатов. На самом деле угроза зла исходит здесь отовсюду: отказ от равенства, усиление безответственной плутократии, жизнь в кредит потребителей и самой страны, псе более частое использование смертной казни, возврат к расовой одержимости. Не забудем и тревожное дело о покушениях с использованием спор сибирской язвы, которые, по всей вероятности, осуществляются потерявшими разум и бесконтрольными сотрудниками секретных служб. В самом деле, Бог в наши дни не хранит Америку. Она повсюду видит зло, но именно потому, что в самой стране дела принимают плохой оборот. Эта деградация заставляет нас осознать, что мы сейчас теряем: Америку 1950-1965 годов, страну массовой демократии, свободы самовыражения, расширения социальных прав, борьбы за гражданские права. Это была страна добра.

То, что мы называем американской односторонностью, являющейся ярким выражением дифференциализма в международной политике, не может рассматриваться в нашем исследовании лишь под углом зрения морали. Должны быть рассмотрены причины и последствия явления. Основная причина, как было показано выше, заключается в отступлении от принципов равенства и универсализма в самих Соединенных Штатах. Главное последствие — потеря Соединенными Штатами необходимого всем империям идеологического ресурса. Лишившись однородного восприятия человечеством и народами, Америка не может господствовать в столь обширном и многоликом мире. Она уже не обладает таким оружием, каким является приверженность справедливости. Первые послевоенные годы — 1950-1965 — были, таким образом, в американской истории годами апогея универсализма. Как и универсализм Рима, универсализм торжествующей Америки был в те времена скромным и великодушным. Римляне сумели признать философское, математическое, литературное и артистическое превосходство Греции. Римская аристократия эллинизировалась. Военный завоеватель ассимилировался, усвоив многие аспекты более высокой культуры покоренной страны. Рим, впрочем, в конечном итоге воспринял несколько, а затем только одну из религий Востока. В подлинно имперскую эпоху Соединенные Штаты тоже были любознательны и питали уважение к внешнему миру. Они с симпатией наблюдали и анализировали в философии, антропологии, политологии, литературе и кино все многообразие существующих в мире обществ. Подлинный универсализм берет лучшее у всех стран мира. Сила победителя делает возможным слияние культур. Но эта эпоха, когда Соединенные Штаты сочетали экономическую и военную мощь с интеллектуальной и культурной терпимостью, сегодня представляется достаточно далекой. Америка 2000 года, ослабленная, с сокращающимся производством, уже перестала быть и толерантной. Она претендует на исключительное воплощение человеческого идеала, на обладание всеми ключами экономического процветания, на монополию кинопроизводства. Эти претензии на социальную и культурную гегемонию, этот процесс самовлюбленной экспансии являются лишь одним из признаков драматического упадка реальной экономической и военной мощи, равно как и универсализма Америки. Неспособная господствовать в мире, она отрицает его независимое существование и разнообразие его общественных структур.

Движение американского общества и экономики к неравенству и особенно к неэффективности изменило на 180 градусов взаимоотношения между Соединенными Штатами и миром. Независимая супердержава в 1945 году, Америка полвека спустя стала для мировой экономики своеобразной черной дырой, поглощающей товары и капиталы, но неспособной в обмен поставить эквивалентные блага. И чтобы обеспечить контроль над миром, который ее кормит, она должна пересмотреть свое предназначение и отказаться от роли кейнсианского потребителя в последней инстанции. Это нелегко. Ее новое предназначение как державы-гегемона может быть только политическим и военным. Она должна заставить признать себя в качестве государства планетарного масштаба, обрести мировую монополию на легитимное насилие.