«Ничего такого нет. Это — просто слова… Вы правильно сделали, что решили проверить».
Некоторое время спустя, слегка изменив голос, Валлрафф звонит туда, представляясь «герром Кровером», чиновником из несуществующего, но представительно звучащего комитета гражданской обороны при Федеральном министерстве внутренних дел. Беседа протекает следующим образом:
Бокенкамп: Бокенкамп слушает. Доброе утро, господин Кровер.
Валлрафф: Вы — ответственный за подготовку отделений?
Бокенкамп: Да.
Валлрафф: Скажите, вы имеете право вмешаться в случае несакционированной забастовки или иного события, связанного, к примеру, с политикой заработной платы?
Бокенкамп: Да, мы уже сделали все необходимые приготовления. У меня уже разработаны детальные планы для каждой фабрикки, готов персонал…
Валлрафф: Что с оружием?
Бокенкамп: У меня под началом семьдесят человек, имеющих право на ношение оружия, и соответствующее вооружение…
Валлрафф: Вам удалось отследить что-либо нелегальное?
Бокенкамп: Да. По крайней мере, среди рабочих-греков. Я держу их под неусыпным наблюдением. Я узнаю все через своих людей — наполовину немцев, наполовину греков. Они посещают их собрания…
Валлрафф: Рад слышать. Вы бы не отказались как-нибудь выступить на одном из наших совещаний? Рассказали бы, как это работает на практике, а?
Мало-помалу Валлрафф раскрыл обширную сеть полувоенных учебных групп, подготовку которых вели некоторые немецкие компании. Наибольшая активность этих групп была направлена на рабочих-иммигрантов, И по этому поводу проводились консультации с полицией. Когда Валлрафф звонил тем же людям как журналист, эти сведения в разговорах с ним неизменно отрицались. После публикации магистратский суд Франкфурта привлек его по обвинению в том, что он «выдавал себя за несуществующую личность» и за «незаконное использование титулов», однако Валлрафф был оправдан.
Для тех, кто жил за пределами Германии, самым сокрушительным его материалом стал тот, который вовсе не требовал никакой маскировки. Он расследовал приговоры, по которым отбывали в тот момент наказание некоторые нацистские военные преступники. Вот что он узнал:
«Дело № 2. Доктор Вальтер Ш. был в 1947 году приговорен к смертной казни за убийства Пациентов госпиталя для душевнобольных „Эйхберг“ во Франкфурте. Приговор был заменен на пожизненное заключение. Шесть лет спустя, в 1953 году, пожизненное заключение доктора Ш. закончилось.
Дело № 5. Адольф В. отравил по меньшей мере 900 больных в госпитале и доме для престарелых в Гадамаре. Во Франкфурте ему был вынесен смертный приговор. Приговор так и не был приведен в исполнение. Через шесть лет он вышел на свободу.
Дело № 9. Адольф Р. был признан судом Карлсруэ виновным в массовых убийствах евреев в Минской области. В 1949 году ему был вынесен приговор пожизненное заключение плюс 15 лет. Он был освобожден в 1962 году.
Дело № 12. Пауль Г. отдавал приказы о расстрелах, повешении и уничтожении в газовых камерах узников концентрационных лагерей. Суд в Бочуме приговорил его к девяти годам тюремного заключения. Через три года он вышел на свободу.
Дело № 19. Вильгельм Г. расстреливал евреев и коммунистов на литовской границе в самом начале войны. Суд Дортмунда приговорил его к пяти годам тюремного заключения. Через три месяца его выпустили».
И в том же духе — одно дело за другим. Это расследование, как и практически все, проведенные Валлраффом, было опубликовано в журналах, в виде брошюр и книг. В газетах — нет. Расследования Валлраффа отнимают много времени, возможно, больше, чем большинство газет позволило бы потратить штатному репортеру. Но результаты его расследований впечатляют, а методы его работы заслуживают большего внимания, нежели то, которое уделяется им в мире повседневной журналистики.
Как написал в послесловии к первой публикации его материала о «группах обороны заводов» профессор доктор Юген Когон: «Прежде всего — два слова о журналистском методе, использованном в этом деле для установления истины. Поскольку речь шла о незаконных мерах реакционного толка, которые необходимо было выследить, значит, никакие прямые расспросы не помогли бы пробиться сквозь дымовую завесу лжи. Только приняв вид заговорщика, человека, принадлежащего к кругу авторов этих замыслов, смог журналист заглянуть внутрь, сделать первый шаг. Это как при военной диктатуре: только униформа дает доступ куда угодно».
Наша концепция реализма должна быть широкой, политической, поднимающейся над условностями. Реалист — это тот, кто раскрывает сложные причинные связи в обществе…тот, кто в каждом явлении подчеркивает момент эволюции; тот, кто все делает конкретным, облегчая тем самым путь абстракции.
Бертольд Брехт
Талантливого человека, которого не интересуют деньги, очень трудно приручить.
Алистер Кук, Би-Би-Си
На тему этики написано и сказано больше чепухи, чем на любую другую тему в журналистике. Это излюбленный предмет всех теоретиков от журналистики — главным образом потому, что дает прекрасную возможность для нападок на журналистов-практиков. Кроме того, этикой высоколобые журналисты вечно попрекают беспутных грешников, топчущих ту же ниву. Шансов на успех у них не больше, чем у человека, пытающегося проповедовать целомудрие матросам, прибывшим в порт после полугода плавания.
Помимо них, существуют организации, вбившие себе в голову, что во всяком зарождающемся демократическом обществе журналисты прежде всего нуждаются не в печатных машинках, дешевых полиграфических услугах, компьютерах или осветительных приборах, а в лекциях по этике. Мотивируется это так: обучите этике тех, кто постиг только азы демократии, и очень скоро они станут точными копиями репортеров из «Washington Post». Подобным вздором мы обязаны почти всеобщему непониманию проблемы. Повседневная этика и этика вообще — две совершенно разные вещи.
Что обычно подразумевается под этикой? Для некоторых журналистов это кодекс принципов, которых должны придерживаться либо стыдиться, что не придерживаются, все работники прессы. Для прочих — в основном, для тех, кто работает в более грубых жизненных условиях, этика — проблема, не имеющая отношения к делу, нечто, о чем могут дискутировать профессора от журналистики.
Такое разделение носит всеобщий характер. Его можно встретить в Африке, в России, в Австралии, в США и в Европе. Следовательно, этика, как и отношение к ней, больше зависит от газеты, где вы работаете, и от рынка, на котором она действует, чем от страны, где вы живете.
При определении этики и при решении вопроса, следуете вы ей или нет, ключевыми факторами являются: зарплата, конкуренция и культура в вашей газете. Первый фактор — очевидный. Платите штатному журналисту 3000 долларов в год, и он (или она) волей-неволей пойдет на выполнение любых скользких поручений на стороне, чтобы обеспечить себе нормальное существование; платите ему 100 000 долларов в год, и он сможет позволить себе быть принципиальным почти по любому моральному пункту. Бывают, конечно, и исключения — например, если высокооплачиваемый репортер до смерти боится потерять прибыльное место в штате, он будет готов пойти на все, чтобы удержаться там. Однако, в основном, чем выше зарплата, тем больше принципов журналист может себе позволить.
Важен также вопрос конкуренции. Ожесточенная борьба за читателей между газетами может подтолкнуть редакторов к соблазну: нажать на сотрудников, чтобы те огибали острые этические углы. А конкуренция между журналистами, бесспорно, подталкивает некоторых из них на поступки, которых они не совершили бы при других обстоятельствах. И когда доходит до этого, если подходить к этике как к вопросу морали, — вы как журналист можете быть моральны лишь настолько, насколько вам позволяют ваша газета и ее культура.
Так что такая журналистская этика — это либо кодификация доминирующих правил поведения и культуры, либо не имеющие отношения к делу призывы следовать стандартам поведения, обреченные на полное невнимание к себе. И в том, и в другом случае толку в ней немного.
Поэтому лучше рассуждать в других терминах. Следует забыть споры о том, кто более добродетелен. Равно как не должны занимать нас вопросы вкуса и моды, столь важные в Соединенных Штатах с их длинным и разветвленным этическим кодексом половых и расовых проблем (поскольку проблемы эти изменчивы, как, следовательно, и кодекс). Напротив, следует толковать этику не как свод неких заповедей, а как принципы, которые помогут журналисту без опаски заниматься своим делом. Следует найти правила, которые сделают работу минимально уязвимой и настолько надежной, насколько это возможно.
