К тому же, Ст.Рассадин сам допускает стилистический ляп, который сродни бондаренковскому. И хотя я не эстет и в шок никогда не впадаю, но следующее предложение Рассадина вызывает у меня недоумение: "То есть вначале я собирался пройтись и по становым кожиновским концепциям…". Однако "становые концепции" — это, в лучшем случае, основные основные мысли, то есть тавтология. В худшем — несколько основных систем взглядов В.Кожинова в рамках одной статьи "Правда и истина", то есть здесь без помощи психиатра не обойтись.
Словесные "блохи", при помощи которых "левые" типа Ст.Рассадина пытались и пытаются дискредитировать Бондаренко, встречаются у многих и многих уважаемых и неуважаемых авторов. Оценивать же критика нужно не по ним, а по качеству анализа текста, глубине и новизне понимания автора, явления и т.д. А вот об идеях Ст.Рассадин и его единомышленники не хотят или не могут говорить, спорить. Идейный сюжет в связи с Бондаренко возникает в статье Рассадина всего один раз, и здесь критик демонстрирует, скажу как всегда мягко, свою нечуткость.
На таком отрицательном "левом" фоне исключением из правил стали статьи Андрея Туркова "Идти, не оглядываясь" ("Юность", 1988, № 4) и Аллы Латыниной "Колокольный звон — не молитва" ("Новый мир", 1988, №8). Оба критика признают справедливость некоторых оценок Владимира Бондаренко. В частности, Турков разделяет отношение автора "Очерков литературных нравов" к групповщине, к борьбе за кормушку, а Латынина согласна с тем, что публикация произведений А.Рыбакова, В.Дудинцева, Д.Гранина и т.д. — событие скорее общественное, чем литературное.
Естественно, что А.Турков и А.Латынина не согласны со многими мыслями В.Бондаренко. Показателен уровень полемики, на который сбивается Турков. Так, у него вызывает возражение проходная мысль статьи Бондаренко о неизбежности пены во время демократизации общества.
Полемика А.Турковым ведется с привлечением традиционной на протяжении ХХ века "тяжелой артиллерии" — цитат из В.Ленина, в данном случае — из "Философских тетрадей". Критик с явным удовольствием сообщает о спрятанном в кустах "рояле": "Тут бы и остановиться, не правда ли? Но ленинское перо внезапно добавляет: "Но и пена есть выражение сущности". Все это сделано для того, чтобы защита А.Турковым публикаций А.Бека, В.Дудинцева и т.д. выглядела стопроцентно убедительной.
Итак, при помощи разных приемов и аргументации "Очерки литературных нравов" подверглись критике, как ни одна другая статья В.Бондаренко. В этом отношении с ней в данный период можно сравнить лишь "Правду и истину" В.Кожинова и "Послесловие" М.Лобанова.
Такая реакция вызвана тем, что В.Бондаренко одним из первых не только назвал целый комплекс старых и новых проблем общественной и литературной жизни, но и оценил их с русских позиций. К тому же, в этой статье подверглись критике авторитеты самого разного идейно-эстетического уровня и идеологической направленности: А.Розенбаум, Л.Петрушевская, В.Высоцкий, А.Бек, Д.Гранин, А.Рыбаков, М.Шатров, Ст.Рассадин, В.Коротич, Ю.Суровцев, А.Дементьев, А.Вознесенский, Б.Окуджава, Е.Евтушенко, Р.Рождественский, Ю.Черниченко, И.Глазунов, А.Гельман, Ю.Эдлис, О.Ефремов, А.Мальгин, С.Чупринин и т.д.
Скажу лишь о том, что в данной статье наиболее открыто выражало сущность В.Бондаренко, о наиболее "автобиографичном" для него. Это идея Владимира Григорьевича о ставке на сильную личность, идея, которую он высказывал и ранее, и неоднократно. Возражения М.Швыдкого (в то время серого критика, политического перевертыша с западнически-русофобски-животной ориентацией) В.Бондаренко назвал неуместными и на уровне "теории" и "практики" вопроса пояснил свою точку зрения.
Сильная личность — это не просто человек поступка, а поступка общественного, когда личность реализует себя через реальные дела общегосударственного, общенародного содержания. Сильный русский характер не имеет ничего общего с суперменским, американским, эгоцентрическим.
Комплекс суперменства, по Бондаренко, присущ и Тимофееву-Ресовскому, главному герою романа Д.Гранина "Зубр", и лирическому герою ряда циклов песен В.Высоцкого. Так, героя известной альпийской песни последнего критик оценивает с позиций традиционных национальных ценностей, в контексте судеб солдат, штурмовавших Берлин, участников афганской войны, крестьян-тружеников, честных писателей. И герой Высоцкого подобной проверки не выдерживает в силу своей жестокости по отношению к людям, "горной элитарности", избранности.
Как свидетельство глубины понимания сути проблемы и уровня мышления Бондаренко воспринимается то, что многие оценки критика 18-летней давности оказались пророческими, а то, на что обращал внимание Владимир Григорьевич, не утратило своей актуальности и сегодня: "Надо отделить великую жажду общества в сильных, пассионарных личностях, общественных по внутренней сути своей от избранных прорабов духа, отбирающих себе подобных по какой-то мало кому доступной способности. Этим исключительным критерием могут быть не обязательно горы (повторю: песня — символ, метафора), могут быть большие деньги, высокий рост, цвет глаз, увлечение тем или иным искусством, сексуальная особенность, даже талант".
Здесь же В.Бондаренко высказал мысль, которая в год 60-летия Победы стала лейтмотивом в статьях некоторых "правых": войну выиграли не смершевцы и Штирлицы, а рядовые солдаты. В первую очередь, крестьяне — уточнил эту мысль в 2003 году В.Бондаренко в блистательной и во многом неожиданной статье "Курский шлемоносец Евгений Носов", которую можно отнести к вершинным достижениям в творчестве Владимира Григорьевича и русской критики последнего пятидесятилетия вообще.
Большой резонанс вызвала и следующая статья Бондаренко "Разговор с читателем" ("Москва", 1988, № 9). В ней автор, пожалуй, первым утверждает, что вся критика 60-70-х годов грешила идеологическими ярлыками, цитированием классиков марксизма-ленинизма, руководителей государства. Правда, и это закономерно, В.Бондаренко чаще всего ссылается на публикации в "Новом мире" и "Юности", что соответствует частоте и степени греховности "левых", которые по-разному уводили читателя от традиционных национальных ценностей, от истины. Уводили под знаменами "шестидесятничества", космополитизма, русофобии, неоленинизма, социализма с человеческим лицом, конвергенции, диссидентства, нравственного и духовного релятивизма и т.д.
Понятно, что в разговоре о борьбе между "Новым миром" и "Молодой гвардией", который ведется в данной статье, симпатии В.Бондаренко на стороне "правых". Однако это не мешает критику быть объективным, максимально стремиться или действительно находиться "над схваткой", что дает возможность видеть слабости всех противоборствующих сторон. В.Бондаренко, в частности, справедливо замечает: "Приемы, используемые ими: будь то В.Вороновым в "Юности", А.Дементьевым в "Новом мире" или авторами письма одиннадцати, не всегда украшают их биографии…".
В то время практически все "правые", ведя речь о "Новом мире" 60-х годов, противопоставляли "народному" Твардовскому ущербных критиков и сотрудников журнала, Александра Дементьева прежде всего. В.Бондаренко же не просто убийственно точно характеризует статью Дементьева "О традициях и народности" (что в том же году в очередной раз сделал М.Лобанов и в следующем году — В.Кожинов), но и утверждает: "Такая идеологически разгромная статья — дело рук не одного критика, а всей тогдашней редколлегии во главе с Твардовским".
Сейчас, когда опубликованы рабочие тетради Александра Трифоновича и дневники В.Лакшина, появились дополнительные — документальные — доказательства правоты В.Бондаренко. К тому же, стало очевидным, что позиция Твардовского по отношению к своим оппонентам была еще более радикально-негативной, оголтело-неистовой, чем позиция А.Дементьева.
В.Бондаренко, одним из первых преодолев миф о Твардовском-редакторе, остался в плену другого не менее устойчивого, распространенного и ошибочного стереотипа о творчестве поэта. Так, через 10 лет в статье "Дворянин из барака" критик называет Твардовского в ряду писателей, утверждавших русскую идею в своем творчестве. Данный стереотип в последние 15 лет опровергают немногие: Алексей Марков и Михаил Лобанов прежде всего.
Конечно, и Бондаренко ? сын своего советского времени, что накладывает идеологический отпечаток (не такой, правда, концентрации, как у большинства современников) на его "ранние" статьи. В них критик периодически съезжает на социалистические, ленинские "рельсы". Так, в "Очерках литературных нравов", справедливо говоря о "дубине классового подхода", основном оружии Ю.Суровцева, П.Николаева и других неорапповцев, об урезанных, подогнанных под себя ленинских цитатах в статьях В.Оскоцкого, В.Бондаренко неожиданно для меня "большевеет": "Мы знаем ленинскую конкретность, точный посыл в той или иной ситуации"; "становится стыдно перед памятью вождя революции"; "поосторожнее бы нам обращаться с великим ленинским наследием…".
