Легко, с гневом или иронией, говорить о "расистах с партийными билетами", "колосковых, воронцовых" и т.д., гораздо труднее аргументированно дискутировать с серьёзными исследователями, В.Дядичевым, например. В его статьях "Прошлых дней изучая потёмки" ("Москва", 1991, № 4), "Маяковский. Жизнь после смерти: продолжение трагедии" ("Наш современник", 1993, № 12), "Маяковский: стихи, поэмы, книги, цензура... Фрагменты посмертной судьбы поэта" ("Литературное обозрение", 1993, № 9, 10) даётся альтернативный подход ко многим проблемам, затрагиваемым в книге Б.Сарнова. Кстати, Лидия Чуковская в первом томе своих "Записок об Анне Ахматовой", вышедших в 1996 году, ссылается на статью В.Дядичева в "Нашем современнике". Она, в частности, помогла Лидии Корнеевне понять мотивы поведения, "штучки Мишкевича". Бенедикт Сарнов и в 2006 году о работах Владимира Дядичева – ни слова.
Конечно, можно предположить, что за таким молчанием стоит нежелание автора полемизировать с разными там "черносотенцами". Но есть и "благонадёжные" исследователи, которых Сарнов также не замечает, Л.Кацис, например. Он в статье "Гейне. Розанов. Маяковский. К проблеме иудео-христианского диалога в русской культуре XX века" ("Литературное обозрение", 1993, № 1,2) выдвигает новую религиозную версию нерушимости брака Лили и Осипа Бриков. Л.Кацис, отталкиваясь от факта венчания молодожёнов московским раввином, утверждает: "Таким образом, Лиля Брик (точнее было бы: Лили Каган. – Ю.П.) была отдана Богом не просто мужу, а мужу-еврею, со всеми вытекающими при этом синаногальными формальностями … На наш взгляд, тот факт, что брак Лили Юрьевны и Осипа Максимовича Бриков не был расторгнут до конца дней последнего, несмотря на все перипетии личных отношений супругов, лишь подтверждает это".
"Отдана Богом", "синагогальные формальности" – звучит внушительно. Осталось только привести свидетельства, подтверждающие эту версию. Но их нет и быть не может, ибо Брики были атеистами.
Если всё же пойти по пути Л.Кациса и предположить их скрытую религиозность, то тогда нужно ответить на следующие вопросы. Иудаизм отменяет понятие "супружеская верность"? Как совместить "отдана Богом" (помните, что в такой ситуации говорит и делает Татьяна Ларина) с многочисленными изменами Лили Брик... К тому же, свадьба по еврейскому обряду, на что упирает Л.Кацис, – не гарантия нерушимости брака.
Элли Джонс в книге Б.Сарнова удостоилась лишь беглого упоминания, в чём также видна "школа" Брик. Однако именно мать дочери Маяковского точно определила традиционное понимание любви, которое было не доступно Лиле Брик: "Любить – значит иметь детей".
Понимаю, что моё отношение к "музе Маяковского" будет квалифицировано Б.Сарновым и его единомышленниками как проявление антисемитизма. Вообще антисемитизм – больная тема для Сарнова, она лейтмотивом проходит через книгу "Маяковский. Самоубийство" и всё его творчество.
В мемуарах "Скуки не было: Первая книга воспоминаний" (М., 2004) Б.Сарнов рассказывает об атмосфере, в которой он сформировался как личность, о своём "гайдаровском" гражданстве. Его представители считали, что будет существовать "только советская нация", и всё вроде бы к этому шло. Правда, в семье Сарнова не только не забыли о своём национальном происхождении, но и в отношении к евреям видели ключ к пониманию событий, явлений. Например, отец Бенедикта Михайловича каждый год внимательно изучал списки лауреатов Сталинской премии с одной целью, выяснить, сколько из них евреев. "Еврейских фамилий в этих списках всегда было много". Как видим, Б.Сарнов не скрывает то, что очевидно и о чём ещё с конца 80-х годов не раз писали "правые", В.Кожинов, в первую очередь.
В тенденции же уменьшения числа евреев среди награждённых отец Сарнова увидел подтверждение "слухам о набирающем силу государственном антисемитизме". Более чем странный "научный" подход отца никак не комментируется ироничным Бенедиктом Михайловичем, а ведь вопросы напрашиваются сами собой. Успехи евреев в различных областях жизнедеятельности – это величина постоянная или только возрастающая? Лауреаты и евреи – это "близнецы-братья"? Если Сталинскую премию получили, скажем, М.Шолохов и Л.Леонов, а не А.Рыбаков и В.Гроссман, то это уже свидетельствует о государственном антисемитизме, "что, – как сказано у Сарнова, – для евреев установлен некий фильтр"? Тогда прошу огласить список лауреатов Государственной премии и прочих триумфов за последние двадцать лет, а выводы пусть сделает Бенедикт Михайлович.
О многом говорит и тот факт, что для семейства Сарновых, их друзей критика Сталиным пьесы Д.Бедного "Богатыри" сродни – прошу набраться мужества – "пакту Сталина (читай: Молотова. – Ю.П.) с Гитлером (читай: Риббентропом. – Ю.П.)", это "резкий поворот в сторону великодержавного шовинизма", а для маленького Бени – "первая серьёзная травма", нанесённая его "гайдаровскому сознанию".
Есть в мемуарах Сарнова эпизод, который дорогого стоит. Он свидетельствует, что не мифический государственный антисемитизм, а русофобия была важнейшей составляющей "советского общежития", которое воспевал В.Маяковский. Большевик, сосед Сарнова, так отреагировал на известный тост Сталина за русский народ: "Ведь я двадцать лет боялся сказать, что я русский". Бенедикт Михайлович ставит под сомнение количество лет, но соглашается с соседом в главном: слово "русский" долгое время было чуть ли не синонимом слова "белогвардеец". И действительно: "русский" означало идейно неблагонадёжный, контрреволюционер. Но в своих объёмных мемуарах, толстенных книгах "Маяковский. Самоубийство", "Случай Мандельштама" Сарнов говорит об этом лишь один раз, предпочитая твердить всё об антисемитизме и антисемитизме.
В мемуарах Сарнова у меня – без преувеличения – вызывает шок рассказ о том, каким умным, пророчески прозорливым был мальчик Беня. Его, восьмилетнего, изумляет выражение "умный человек", употреблённое по отношению к Сталину. Оно воспринимается Беней "как совершенно неуместное, неправильное, никак к нему не относящееся". А когда мальчику было 11 лет, он в газетных судебных отчётах находил "только липу, только проколы, только те места, где скрипящая, плохо смазанная машина государственного правосудия давала какой-нибудь очередной сбой". Навыки, приобретённые в детстве, критик Б.Сарнов, как говорили раньше, развил и приумножил. Книга "Маяковский. Самоубийство" тому подтверждение.
Она собственно темой антисемитского заговора против Лили Брик и начинается. Сарнов сообщает, что желание опубликовать письмо "единственной музы" Маяковского Сталину возникло у него "в связи с гнусной кампанией, которая на протяжении нескольких лет велась тогда против неё в печати. Кампания эта имела вполне определённую антисемитскую подкладку".
Мне, человеку не столь сообразительному, как Б.Сарнов, трудно понять, о какой кампании идёт речь, ибо ссылками на авторов и издания критик себя в данном случае не утруждает. Видимо, имеются в виду статьи "Любовь поэта" В.Воронцова, А.Колоскова ("Огонёк", 1968, № 16), "Трагедия поэта" А.Колоскова ("Огонёк", 1968, № 23, 26). Но на кампанию да ещё в несколько лет эти статьи не тянут. Да и В.В. Катанян в своей заметке "Несколько слов о Лиле Юрьевне Брик" ("Дружба народов", 1989, № 3) ссылается только на "лживые статьи "Огонька" 1968 года".
Автором же первого выступления против Бриков и их окружения был Борис Маркович Таль, заведующий отделом печати и издательств ЦК ВКП(б), о чём в книге Б.Сарнова, конечно, не говорится. Таль ещё в 1935 году в письме к Иосифу Сталину говорит об опасности "приватизации" наследия В.Маяковского: "они хотели бы сделать издание произведений В.В. Маяковского своим групповым или семейным делом" ("Литературное обозрение", 1993, № 9, 10). Однако письмо не помогло, и "приватизация" состоялась...
Критика Лили Брик иной направленности содержится в письмах Людмилы Владимировны Маяковской к матери и отчиму Татьяны Яковлевой, Михаилу Суслову, Леониду Брежневу: "Я очень благодарна … за доверие и передачу мне материалов, которые дают мне твёрдую уверенность в том, что их разлучили искусственно, путём интриги лиц, заинтересованных в том, чтобы держать брата около себя и пользоваться благами, к которым привыкли" ("Литературное обозрение", 1993, № 6); "На самом деле к дому, где сейчас находится музей Маяковского, поэт имел малое отношение. Квартира, которая числилась за Маяковским и которую он содержал за свой счёт, как и её жильцов: О.М. Брика и Л.Ю. Брик. Брат мой там имел лишь одну маленькую комнату, где иногда ночевал в последние четыре года"; "Здесь за широкой спиной Маяковского свободно протекала "свободная" любовь Л.Брик. Вот то основное, чем характеризуется этот "мемориал" … . Брики боялись потерять Маяковского. С ним ушла бы слава, возможность жить на широкую ногу, прикрываться политическим авторитетом Маяковского.
