— Тогда — как?
— Тогда преклонюсь я перед Марьей: «Вози меня под кедрач на день, а на ночь увози» — буду человеком…
— Дон, дон!
Хлестко звякнул звонок по морозу.
Садиться надо, — не наговоришься впопыхах.
Огромные черные тени рыбаков метались по земле, по кустам от вздымавшихся языков пламени костра. По берегу Волги, как огромная паутина, на прямых шестах сушились сети; на воде, далеко освещенной пламенем костра, виднелись широкие горла плетеных корзин, и плескались меж ними рыбацкие остроносые лодки.
Один из рыбаков постарше обернулся к сидевшему напротив него длиннобородому человеку в солдатской шинели, с сумкой за плечами, и сказал:
— Ну, рассказывай дальше.
Третий сидевший за костром, молодой парень наскоро заглянул в котелок, кипевший над углями, и приготовился слушать.
— Да, — неторопливо и ровно заговорил прохожий, — и называется этот город, значит, город Карла Маркса. Строится он уже пятый или шестой год и строится в дивном парке, где, значит, у каждого домика садик, и в садике том яблоки, вишни, и всякая ягода, и всякая овоща, и всякий плод, В городе том — все электричеством делается. Электричеством пашут, электричеством сеют, электричеством жнут, электричеством тесто месят и на электричестве хлебы пекут.
— Ух-ты! — восторженно перебил его парень, — а рыбу? — вспомнил он вдруг.
— Что рыбу? — недовольно переспросил прохожий.
— Рыбу, спрашиваю, ловить тоже электричеством будут?
— Не только ловить, даже разводить ее электричеством будут, — наставительно и спокойно ответил прохожий, — и не всякую рыбу, а только первый сорт. Стерлядь, осетра, белугу…
— Тьфу, пропасть их возьми! — сплюнул парень, — неужто все это возможно?!
— А то нет? — оборвал прохожий. — говорю, все электричеством. И от этого электричества такое всем будет облегчение, что каждому жителю на работу придется в день тратить не то два, не то три часа. Три часа он отработал по свой специальности, а остальное время — гуляй в парках, заходи в театры, катайся в электрических вагонах, читай электрическую лекцию, что кому надо.
— Каждый чем на воле был, тем там и будет. Скажем, я крестьянствовал, то и там мне крестьянское хозяйство дадут, во, конечно, все с электрическими машинами. Сел ты на плуг электрический — сидишь, цыгаркой дымишь, а плуг себе идет, ты только поворачиваешь — туда, сюда, направо, налево. Отработавши, ты на том же плуту домой скачешь, только его обернувши задом наперед; тогда он не плуг, а карета с такой скороходкостью, что минут пять — и ты дома. Дома у тебя все машинами изготовлено, наварено, напечено. Ты уж только кнопки нажимаешь да краники отворачиваешь: тут тебе и супы, и жаркие, и блины, и каша, а запить — наилучший баварский квас из стен по трубочкам.
— Водки нету? — спросил парень серьезно.
— За это дело оттудова по шеям гонять будут, — ответил прохожий сердито, — это не для баловства город тебе строят, а для сурьезной жизни. Для бедного человека город тот строится. Весь свой капитал господин Карла Маркса на это дело по завещанию оставил и душеприказчикам своим, находясь в здравом уме и твердой памяти, заказал: пускать на жительство и прописку самого разнесчастного человека, одну голь-бедноту.
— Большой капитал надобно такой город выстроить, — задумчиво сказал рыбак. — И какой город надо! На тысячу десятин.
— Капитал оставил покойник огромаднейший. С головой человек был. В городах теперь его портреты везде, так я видел, какая голова. Голова, что твой котел.
— По капиталу видать, что голова.
— То-то и есть.
Все замолчали на минуту, задумались. Парень посмотрел в котелок, сказал: «готова, должно быть», и спросил:
— Кого же туда брать будут: всех ли, али по выбору?
— Ну, конечно, по выбору. Пройдешь ты комиссию: грудящийся ты или нет. Опрос тебе будет и электрическое обследование. Такая машина, что при ней врать не можешь. Будешь молчать, а мысли твои все в телефоне известны. Если плут такой — так не ходи лучше, не возьмут. А где тот город — никто не знает, всяк про себя хранит, сказать боится. Ищи, — говорят
— Не иголка. Найти можно.
— Которые знают, так те выкуп просят, — подмигнул прохожий многозначительно.
— Сколько? — осведомился парень.
— Тоже такса. — об'яснил тот, — если за десять рублей — только сторону покажут. За пятьдесят дорогу назовут. А за сто расскажут так, что чуть не подвезут.
— Тоже и поторговаться можно.
— Не знаю, — ответил прохожий, — побираюсь, вот, хожу, на выкуп деньги коплю. А гляди набреду на доброго человека — даром скажет. Также говорят, что очередь можно и раньше занять. Пока тебе обследования и осмотра не учинят, ты в очереди состоишь, и если годен, берут по твоей очереди, когда бы ты ни явился. На это дело пять рублей вносить надобно.
Рыбак посмотрел на прохожего подозрительно.
— А много ты набрал задатков?
— Дают, которые…
— Дураков на свете много.
— И несчастных немало.
— Как же они дорогу найдут очередь занимать? Дам я тебе пятерку, слизнешь ты ее, а дальше что?
— Я в очередь запишу.
— Ну, а потом.
— Тебе извещение будет и бесплатный билет без адреса. А уже на вокзале посадят в вагон, который туда идет.
Рыбак неодобрительно покачал головой и отвернулся от прохожего к парню:
— Ну, снимай котел, поедим да спать. До рассвета вздремнуть бы.
Парень снял котел на траву, вынул ложки, роздал по рукам. Прохожий достал свою. Все молча сели в кружок перед котлом и стали есть, доставая уху и разварившуюся в клочья рыбу круглыми ложками, которыми тянулись к котлу по очереди.
Эту сценку мы находим в романе Льва Гумилевского «Харита, ее жизнь и приключения, а также рассказ о том, как был найден город Карла Маркса». Изд. «Молодая Гвардия». Цена 1 р. 20 к.
«РАБОЧЕ-КРЕСТЬЯНСКАЯ БИБЛИОТЕКА».
(Из заметок библиотекаря).
Эта серия книг изд-ва «Земля и Фабрика» все больше и больше привлекает к себе внимание широкого читателя.
Действительно, трудно пройти мимо этих маленьких, так хорошо подобранных книжек. Здесь и русские классики, и наши современные писатели, и иностранные. Библиотечка непрерывно пополняется новыми и новыми названиями, захватывает новых и новых авторов, растет.
«Степь» Уйда — рассказ о маленькой девочке-героине. Ее отец боролся за независимость Ломбардии и за свои открытые горячие выступления перед народом был посажен в тюрьму. Ему удалось бежать, и он вынужден был скрываться в степи. Маленькая дочь отправилась одна разыскивать его, чтобы предупредить о вновь грозящей ему опасности, но была схвачена стражниками. Девочка перенесла и жажду, и голод, и грубость тех, которые ее поймали, но не выдала убежища своего отца.
Рассказ переведен с английского, но образ маленькой героини будет понятен и близок нашим читателям.
Книжечку можно рекомендовать и взрослому и подростку, а также с успехом использовать для громкого чтения (в семье и школе).
Рассказ Гусева-Оренбургского «Кошмар» рисует нам быт дореволюционного духовенства. Лицемерное, пресмыкающееся перед «сильными мира», оно закрывало глаза на беззакония и насилия власть имущих.
В этом рассказе мы видим, как люди просят своего о. Автонома защитить их от безобразных действий станичного атамана, но священник становится на его сторону, ибо знает, что они всегда друг другу нужны.
Рассказ сильно написан, и в нем — не «агитка», а художественно отраженная жизнь и правда.
Ярок рассказ Васильевой «Записки крепостной девки». В нем жуткие картины жестокого издевательства помещиков над своими крепостными.
Сиротку Акульку ребенком берут в «комнаты» по капризу барышни, чтоб «спала, как собачка, на полу, возле ее кроватки». Но иногда и собачкам выпадала лучшая доля, чем этим несчастным дворовым, которых секли за каждую провинность…
Трепетали взрослые, дрожали дети. Мальчик Сережа погиб в колодце «из-за крошки булки», которую, голодный, стащил у барыни со стола.
С этой книжкой должен познакомиться и рабочий, и крестьянин.
«Голодающие» (рассказ Под'ячева) — картинка недавнего прошлого, знакомая каждому пережившему голодные годы и разруху нашего хозяйства.
В рассказе противопоставлены: голодные, измученные, по неделям толпящиеся на грязных станциях в ожидании поездов, с завистью и злобой смотрящие на каждую сухую корку хлеба, — и деревенские кулаки, благоденствующие за жирными свиными щами и караваями хлеба, но все же проклинающие коммунистов за «горькую жизнь».
