Этот альбом и получился сюитой, с прологом и с эпилогом, с кульминацией, со своей динамикой. В него вошли двенадцать песен — шесть из них Сергей написал на собственные стихи, две — на стихи Владимира Маяковского, две — на стихи Игоря Северянина, и еще по одной — на стихи Николая Асеева и Василия Федорова.
— Мы постарались объединить необъединимое: рок-музыку и классику, питерских музыкантов с московскими. Маяковский и Северянин — соперники, казалось бы, несопоставимые друг с другом поэты, но мы их тоже постарались вместить в один альбом, поставить рядом, хотя принято считать, что они всегда были антагонистами. Когда говорят, что красота спасет мир, я в это не верю, красота не спасет мир, но людей объединить сможет. Я о себе не говорю — мои стихи там только связующие. Мы не старались сделать что-то новаторское, мы хотели изложить наши галлюцинации, наши думы. А за наше футуристическое название, в котором слова играют на губах, на зубах, на пальчиках, я думаю, сам Маяковский похлопал бы нам в ладоши.
— Когда я слушал альбом, у меня возникло ощущение, что Маяковский — это твое альтер-эго, я думаю, что ты не столько хотел бы написать песни на стихи Маяковского, а ты сам хотел бы быть этим облаком в штанах!
— Да, наверное, это так! Это очень близкий мне по натуре человек, мне кажется, что если бы я жил в те времена, я вступил бы в ЛЕФ, я был бы с Маяковским. Понимаешь, Володя, настоящее творчество, не суррогат, не кефир, а настоящий продукт, всегда должно быть откровенным! Когда Маяковский писал "Облако в штанах", он откровенно рассказывал о своей любви всему свету. Он сердце свое рвал!
И тот же Джон Леннон, который, помнишь, на альбоме "Две девы" снялся обнаженным, — и этот альбом в ряде стран, например в Индонезии, до сих пор запрещен, как какой-то порнографический альбом. Хотя он всему миру показал, что он не святой, что не надо молиться ему, что он любит обычную женщину, причем не самую красивую, да и сам он не красавец. Это выставление себя напоказ сродни Эдуарду Лимонову, который сделал это в своем великом, выдающемся романе "Это я, Эдичка"…
— Можно ли сказать, что стихи и песни у тебя рождаются между напряженными делами, что этот альбом для тебя — отдушина?
— Это не отдушина, но я сказал бы — пауза. Это была творческая работа. Мы работали очень напряженно, но это было напряжение иного плана, нежели адвокатское напряжение в моей профессиональной работе. Когда я менял одно напряжение на другое, я и отдыхал от дел адвокатских, и одновременно еще больше наполнялся силами, потому что там — другие люди, не связанные с судами, с уголовным миром, там у людей совершенно другой менталитет. Тем более это — Питер: там вообще особого менталитета люди, они склонны к меланхолии, лиричны сами по себе, хотя некоторые из них — бывшие панки. Но им было интересно работать над альбомом, потому что я заставлял их делать не панк-музыку. И в то же время никто не хотел подражать Гребенщикову или кому-то из признанных питерских звезд.
— Образ постсоветского адвоката, сложившийся у нас за последние годы, исключает всякую возможность музыки, тем более рок-музыки, поскольку рок не дает денег. Рок-музыка сейчас — это только романтика, проявление чуткости души, способности к ассоциативному мышлению. И не более того. Почему ты записал свой альбом в стиле рок? Почему твой творческий порыв воплотился не в поп-музыке, не в жанре модного детектива-триллера или элитарного перформанса?
— Именно потому, что рок — это романтика. Рок-музыка — это вера в светлое, вера в человека, и именно любовь к человеку диктует мне необходимость делать ту работу, которую я делаю ежедневно, как адвокат. Без этой романтики, сентиментальности и даже меланхоличности (а меланхоличность — это вторая сторона напора, потому что после энергетического подъема обязательно наступает спад, меланхолия, так всегда бывает у энергичных личностей) невозможно делать те дела, которые делаю я. Ведь ко всем этим делам я отношусь с энтузиазмом и большим напором — творчески подхожу к ним. А музыкальный альбом — это вообще другая жизнь. Но это — не двойная жизнь, это — другая сторона моей жизни.
— Казалось бы, и по законам соцреализма, который недавно доминировал в нашей литературе, и даже по законам рок-поэзии в твой альбом должен был вылиться весь тот напряг, который ты испытываешь при ведении адвокатских дел, однако альбом вышел, наоборот, очень нежным.
— Мне один знакомый, вернее, не знакомый, а почитатель — у меня, оказывается, есть почитатели — прислал на адрес Госдумы письмо, в котором написал: "Вы знаете, я теперь являюсь вашим поклонником, а потому хочу вам сказать следующее: в этом альбоме вы слишком откровенны — это замечательно, но у этой откровенности есть другая сторона и она не очень хорошая, теперь в вашу душу могут заглянуть ваши враги…"
— И какова была твоя реакция на это письмо?
— Когда я работал над альбомом, я не задумывался об этом, но по эпатирующему названию видно, что я не боюсь никаких врагов.
— А как к этому альбому отнеслись твои коллеги-адвокаты?
— Можно сказать, что они были ошарашены.
— Меня взволновало в этом диске то, что в нем смоделировано звучание 70-х. По аранжировке, по динамике, по подпевкам — это сделано так, как было у нас годах в 70-х. Причем я к тем самым ВИА отношусь весьма положительно. Как бы их ни хаяли, но они создали звучание, которое не спутаешь ни с одним другим, оно не похоже больше ни на что…
— Во всем мире больше нет такого звучания.
— У меня такое ощущение, что у тебя очень сильная рефлексия по поводу 70-х…
— А ты знаешь, так оно и есть. Это галлюцинации по поводу 70-х годов. Не 80-х, а именно 70-х. В альбоме есть даже намек на "Веселых ребят": песня, которая изначально называлась «Художник», стала называться "Сережкина любовь". В ней очень остроумно ребята иронизировали надо мной — Владимир Ермолин, Петя Струков, Володя Федоров — они предложили: "Давай "Сережкину любовь" сделаем и намекнем знающим слушателям!" Но и это название, и гитарные ходы, и подпевки — это не подражание "Веселым Ребятам", это душа наша. Вообще весь этот альбом — сплошная ностальгия по 70-м.
Здесь надо также отметить отличный состав аккомпанирующих музыкантов, которому позавидовал бы даже самый известный рок-герой. В записи диска приняли участие Наиль Кадыров (гитара, бас-гитара; «Трилистник», "Дочь Монро и Кеннеди"), Петр Струков (гитара; «Дети», "Ноль", ныне — капелла имени Глинки), Всеволод Гаккель (виолончель; "Аквариум"), Юрий Николаев (ударные; «Аквариум», "Дюша-групп"), Роман Капорин (саксофон; «Мифы», "Дети"), Дмитрий «Монстр» Гусаков (бас; "Ноль"), Владимир и Никита Козловы (гитары; отец и сын, играющие соответственно в "Союзе Любителей Музыки Рок" и "Лунных Собачках"). Сергей Беляк неустанно подчеркивает, что "Эротические галлюцинации русского адвоката" — это их общая работа: "Мы постарались в этот альбом вложить видения, мысли и настроения каждого из нас".
В этом альбоме масса всяких загадок и сюрпризов для людей знающих. Там есть намеки и на «Битлз» (в песне "Начало начал" на скрипке исполнена мелодия из их знаменитой композиции "Норвежский лес"), и на Скрябина (в песне "Сплошные губы"), а в финальном треке орган выводит мелодию — ее очень трудно услышать, но можно — Глинки "Я вас любил" на стихи Пушкина…
— Почему именно "Норвежский Лес" появился на альбоме, а не какая-то другая композиция «Битлз»?
— Это одна из любимых моих песен. А потом она опять же по настроению подходила туда: она такая нервная! Это случайность, но так бывает, будто что-то тебе говорит, что это надо сделать здесь. Никто же специально не думал, что надо взять и «Битлз» вкрапить! Это удача! Мы демонстративно это сделали, чтобы показать наши галлюцинации — обращения к «Битлз».
В финале песни «Госпожа», где барабанщик бросает палочки, а пианист садится за рояль и играет Шопена, мы наложили две звуковые дорожки — открываю секрет! — из двух фильмов, где слышны ахи и охи, ведь это же — "Эротические галлюцинации русского адвоката". Но — открываю тайну! — это не порнографические фильмы, это фрагменты из фильма «Вий», в котором ахает и охает Наталья Варлей! И в песне «Дуралей» есть фрагмент из того же «Вия», где Куравлев кричит: "Музыкантов! Непременно музыкантов!" — после первой ночи с ведьмой в церкви он вышел, начал пить бражку и в таком возбужденном состоянии требовал музыкантов. То есть "Эротические галлюцинации русского адвоката" — это также наше обращение к тем фильмам, которые мы смотрели, к тем звукам, которые мы переживали.
— Можно, наверное, сказать, что этот альбом — рефлексия людей, вышедших из 70-х. Ведь и Маяковский, и Северянин, и футуристы для нас — а я тоже принадлежу к поколению, выросшему в 70-е годы, — это не начало ХХ века, а именно его 70-е годы, потому что именно тогда мы открыли их для себя. Причем я не удивлюсь, если кто-то из литературоведов скажет, что в предыдущие годы все они были закрыты и как бы отсутствовали для массового читателя. 70-е годы — это и песни «Битлз», под которые мы росли и влюблялись. И первую записку девчонке я написал в виде перевода из «Битлз». А вокально-инструментальные ансамбли явились для нас своеобразной материализацией мечты о «Битлз», так как мы понимали, что живых «битлов» нам не увидеть никогда, но "Веселых ребят" увидеть было можно. И даже фотография, которой ты, Сергей, мастерски владеешь — это тоже часть 70-х. Я сам ходил в фотокружок Дома пионеров и многому там научился, вернее — все, что я умею в области фотографии, я получил именно там, но для того, чтобы научиться снимать и печатать фотографии, я истратил тонны фотопленок, фотобумаг и химикатов. Тогда в шутку говорили: "Если вы хотите разорить родителей — подарите ребенку фотоаппарат". Но сейчас это перестало быть шуткой, и я не удивлюсь, если уже в ближайшем будущем искусство фотографии у нас умрет, потому что у большинства родителей просто нет средств, необходимых для того, чтобы ребенок научился владеть фотокамерой!..
