Однако проходит совсем немного времени, и Таиров губит себя, поставив злополучных «Богатырей» на либретто вредного мужика Демьяна Бедного. Спрашивается, а что такого натворил Камерный театр? Ну, подумаешь, князь Владимир напился с дружиной и в пьяном угаре крестил Русь. Делов-то! Пустяки в сравнении с мощами, вытряхнутыми из рак. Абсолютно в русле антирелигиозной пропаганды. Но к тому времени Левиафан вновь пересилил Либерафана. Приближалась война, а сражаться без исторической памяти и веры – дело безнадёжное.
Кстати, язвительный Булгаков символически сквитался-таки со своими театральными антиподами, обвинявшими его в архаике, походя заметив, что Мейерхольд погиб во время репетиции под обрушившейся трапецией с голыми боярами. Каково! Автор «Багрового острова» был против эксперимента? Ничуть. Тут что-то другое. Мастер понимал: традиция – это историческое сложение усилий многих талантов, от неё нужно отталкиваться, а не попирать в спесивой гегемонии. Кстати, он оказался провидцем. Трапеции рухнули и погребли многих.
В чём же суть нынешнего конфликта? Почему общество лихорадит то от гельмановских пакостей, то от выставки «Осторожно, религия!», то от кривляний Pussy Riot у алтаря, то от занудных непотребств Богомолова? А теперь вот и Тим Кулябин поместил Спасителя в венерический лупанарий. «Художник на всё право имеет! Потомки разберутся!» – воскликнет редактор журнала «Театр» Марина Давыдова, которую от комиссарши Гражданской войны отличает разве что отсутствие маузера на ремне. Да, имеет. Причём такое же, как и граждане, протестующие, что их налоги идут на оскорбительные выдумки и экспериментальный вздор. Лучше поможем детям Донбасса!
Но не всё так просто. Проблема куда глубже. В лаборатории можно всё. Как известно, профессор Преображенский, не интересовавшийся судьбой детей Германии, в домашних условиях превратил собаку в человека, но увидев, как Шариков пошёл во власть, сначала над кошками, вернул его в первобытно-четвероногое состояние. Испугался. Кстати, замечательный режиссёр-коммунист В. Бортко в классической экранизации «Собачьего сердца» добавил, по-моему, важную деталь: решение «дегуманизировать» уполномоченного по очистке приходит, когда тот появляется на трибуне в киноновостях. Ныне тотальный охват и молниеносная отзывчивость информационного пространства таковы, что любые лабораторные монстры, големы и косяки, выскочив из булькающей реторты, поражают общественное сознание. Часто необратимо. Достаточно вспомнить «бандеризацию» Украины, а ведь началось всё с исторических галлюцинаций академика Грушевского.
Как примирить право художника на самовыражение с правом людей не страдать, попав в информационно-культурное пространство, засорённое отходами фобий и умопомрачений? Не включать телевизор, не ходить в театр? Тогда давайте и голодать, ведь в колбасе попадаются крысиные хвостики! Лично я не хочу, чтобы мой внук, придя на «Евгения Онегина», скажем, в Театр имени Вахтангова, увидел, как актёр, декламируя: «Татьяна, русская душою», указывает пальцем на свой замещающий жезл. Видимо, господин Туминас полагает, что русская душа расположена не там, где литовская.
И вот ещё проблема, которую я пытался поднимать, когда вёл передачу «Контекст» на «Культуре», вызывая глухое недовольство приглашённых экспертов и бессильное сочувствие руководства канала. Чтобы понять степень новизны, зритель должен иметь хотя бы представление о норме, об «исходнике», с которого начинается череда интерпретаций. Ведь согласитесь, по сравнению с Гамлетом-копрофагом Гамлет-гей – это вроде как и норма. Когда-то я был учителем-словесником, не могу даже сообразить, куда сегодня можно повести учеников, чтобы они увидели на сцене «исходник». ТЮЗы давно превратились в зоны рискованного, если не болезненного самовыражения худруков. Но внутренняя ориентация на норму необходима. Неслучайно психиатры частенько повреждаются в уме. Почему? Да потому, что больше общаются с ненормальными, чем со здоровыми. В такую же ситуацию зачастую поставлены нынешние зритель и читатель. Берёшь в руки «большую книгу» – и, кажется, читаешь историю болезни, позаимствованную из психдиспансера.
Ну ладно, в Москве ещё есть места, где можно увидеть «исходник»: Малый, МХАТ им. Горького, Маяковка... Но наш Либерафан активно мечет икру во все пределы Отечества. Что прикажете делать, если в единственный облдрамтеатр присылают пестуна «Золотой маски» (так случилось в Пскове), и тот, порушив проверенный временем репертуар, выгоняет на сцену полуголых пионерок читать дурными голосами «Графа Нулина»? Что остаётся пока ещё нормальным губернским гражданам, желающим вырастить нормальных детей? Взять штурмом театр и повесить бесноватора на штанкете, как на рее? Успокойтесь, пошутил…
Вот для подобных конфликтных ситуаций я и предложил создать КХС, чтобы в спор вступала третья сторона – безусловные авторитеты, к мнению которых прислушаются. Другого выхода нет. Театральная критика давно превратилась в приживалку при «Золотой маске». А Минкульт традиционно воспринимается «продвинутой» творческой интеллигенцией как щупальце Левиафана. Кстати, худсовет быстрого реагирования необязательно должен в конфликте вставать лишь на сторону возмущённых традиционалистов, которые тоже ошибаются. В случае если дерзость художественно оправданна и не является кощунством, КХС защитит экспериментатора, сказав «фу!» Левиафану.
Впрочем, конфликт между Левиафаном и Либерафаном вечен, в нём заложено онтологическое противоречие между теми, кто хочет неведомого нового, и теми, кому достаточно обжитого старого. Всё, что мы имеем, результат компромисса. Если Левиафан и Либерафан не договариваются, они гибнут. При этом каждый думает, что победил.
Теги: искусство , театр , Юрий Поляков
По мнению режиссёра Мирзоева, так на самом деле графья и выглядели
Фото: Д. Дубинский. Сайт Театра им. Вахтангова
Сегодня, отправляясь в театр, нельзя быть уверенным ни в чём. Гамлет и Онегин могут оказаться геями, сёстры Прозоровы - лесбиянками, а принцесса Турандот – любовницей собственного отца. Летописец Пимен обернётся зэком, Чичиков – выпускником Гарвардской школы экономики, а царь Додон или Борис Годунов – президентом России. Плоды, выросшие на унавоженной почве отечественного театра, и станут предметом пристального внимания "Мельподмены".
Симулякр – любимая игрушка многих вершителей театральных судеб. Берёшь ну вот хотя бы Бомарше. Перечитываешь, как советовал Александр Сергеевич, «Женитьбу Фигаро», и тебя внезапно озаряет! Скромница Сюзанна на самом деле спит и видит, как бы переспать с графом. Положением «брошенной жены» графиня Розина прикрывает свои светские похождения. Керубино отнюдь не наивный влюблённый мальчик, а истасканная поп-звезда традиционной для эстрады ориентации. А Фигаро – не движущая пружина пьесы, а, напротив, жалкий трус с потаёнными садистскими наклонностями, которому не под силу тягаться с всесильным сластолюбцем-графом. Таков расклад в «Безумном дне», которым академический Театр имени Вахтангова открыл этот сезон.
Надо отдать должное Владимиру Мирзоеву – он хотя бы честен со зрителем. Ещё до премьеры предупредил, что с удовольствием выкинул бы из названия своего спектакля вторую часть названия пьесы, но решил не вводить в заблуждение публику. Тем не менее свадьба Фигаро и Сюзанны в постановке отсутствует, как и страстный монолог Фигаро о том, что ум невозможно унизить. Ключевой сценой Мирзоев делает словесную дуэль о политике, которую упивающийся своём наглым всевластием граф ведёт, не отрываясь от свежевания только что убитой им косули: руки мясника шарят в разверстой туше, периодически сбрасывая окровавленные внутренности в услужливо подставляемый Фигаро таз. На чьей стороне режиссёр, догадаться немудрено. И плевать ему на то, что драматург – по другую сторону баррикад.
Подмена точки зрения автора первоисточника видением автора постановки при сохранении на афише имени драматурга и названия произведения – на выведенное петитом «по мотивам» зрители так же не обращают внимания, как заёмщики на мелкий шрифт дополнительных условий при оформлении кредита, – фирменный стиль постмодерновой режиссуры. Высший пилотаж – сохранить в неприкосновенности канонический текст, вывернув его наизнанку невербальными средствами, которые на человека, вынужденного обитать в сверхагрессивной визуальной среде, и потому практически разучившегося слышать и слушать, действуют гораздо сильнее, чем слова.
Когда стало известно, что по просьбе независимого профсоюза актёров НИИ культурного и природного наследия им. Лихачёва проведёт экспертизу спектаклей Кирилла Серебренникова («Мёртвые души» в «Гоголь-центре») и Константина Богомолова («Карамазовы» в МХТ им. Чехова и «Борис Годунов» в Ленкоме), экспертируемые творцы не скрывали мстительной радости – проверяйте, не придерётесь: все буквы на месте, а что касаемо духа[?] Ну установят эксперты несоответствие «аксиологической модели интерпретатора авторской картине мира», разрушение «системы опорных художественных образов, транслирующих основную идею произведения и ключевых композиционных приёмов, раскрывающих авторский замысел» и разрушение «соотношения ценностных центров автора и героя»! Установят. И что?
