в целом, в попытках агентурным путем проникнуть в окружение советских ответственных военных работников… ориентируясь на один, пусть даже впечатляющий, важный источник информации. Дело в том, что на Макса работало целое направление всей немецкой разведывательной службы. Абвером, а позднее и Службой безопасности Германии были сконцентрированы имевшиеся у них агентурные возможности на ложном направлении, которое полностью контролировалось разведкой советских органов безопасности на протяжении всей войны.
Чтобы не быть голословным, приведу со ссылкой на Гелена следующие факты. Накануне Сталинградской битвы Макс предсказал, что главный удар Красная армия нанесет на Северном Кавказе, а также в районах значительно севернее Сталинграда. Перед сражением под Курском, когда немецкий Генеральный штаб планировал операцию “Цитадель”, Макс и контролируемая им группа агентов сообщили в Берлин, что Красная армия имеет значительные резервы людей и техники на широком фронте, восточнее и южнее Курского выступа, и может лишь с “запозданием перенацелиться на отражение немецкого наступления, но русское командование предпочтет нанести удары на других участках Центрального и Южного фронта, а не под Курском, чтобы парализовать немецкий удар на Курской дуге”.
Действительность, как известно, была совершенно иной. Основные боевые действия развернулись под Сталинградом и под Курском совсем не так, как это планировало немецкое командование.
Информация, переданная “Максом”, всякий раз в критических ситуациях использовалась немецким командованием, ибо в ней всегда была значительная крупица истины.
Хоть мы имели каждый раз на участках фронта, указанных Максом в радиограммах, больше войск и техники, важные операции Красной армии действительно осуществлялись там, где он предсказал. Однако они имели вспомогательное, отвлекающее значение. Например, наше наступление на Центральном фронте под Ржевом, которое стратегически планировалось Сталиным и Жуковым как отвлекающее внимание немцев от Сталинграда, было предсказано Максом, немцы ждали удара, отразили его, но успешное наступление под Сталинградом, полный и быстрый прорыв фронта румынских армий, быстрое окружение группировки Паулюса было для них полной неожиданностью и изменило весь ход войны на советско-германском фронте.
Стратегическая дезинформация, передававшаяся Максом в Берлин и Софию по радио, была в действительности операцией “Монастырь” Разведывательного управления НКВД СССР, которое осуществлялось в тесном взаимодействии с Разведывательным управлением Генштаба Красной армии.
“Монастырь” первоначально была задумана в июле 1941 года как чисто контрразведывательная операция, нацеленная на парализацию попыток немецкой разведки создать агентурную сеть в тылу наших Вооруженных сил, в опоре на остатки белогвардейских элементов.
В июле 1941 года, будучи заместителем начальника 1-го (Разведывательного) управления НКВД СССР, я был назначен начальником Особой группы при наркоме внутренних дел Берии — специально созданного разведывательного органа для противодействия немецкому нашествию. Оставаясь в должности заместителя начальника всей закордонной разведки НКВД, я должен был в то же время использовать все наши ресурсы для борьбы с абвером и гестапо в ходе начавшей ся войны.
Особая группа вскоре превратилась в крупное самостоятельное разведывательное управление НКВД, которое вело агентурно-оперативную борьбу против фашистских специальных служб в Германии, Скандинавии и районах, оккупированных немцами в Европе и на территории СССР, занятой противником в 1941–1944 гг.
Помимо создания широкой сети разведывательно-диверсионных партизанских групп на Украине, в Белоруссии, в Прибалтике, на Балканах, в Польше, Австрии и т. д., мы с самого начала стремились захватить инициативу в агентурном проникновении в фашистские спецслужбы.
Директивой руководства НКВД в мое распоряжение и в распоряжение моего заместителя Эйтингона были переданы не только технические средства, вооружение, боевые подразделения войск связи и диверсантов, но также и наиболее важные, проверенные в серьезной работе накануне войны оперативные сотрудники и агентура, имевшая опыт разведывательной и контрразведывательной работы в различных условиях.
Следует иметь в виду, что даже в период преступной практики повальных репрессий против целых социальных групп и классов — дворянства, царского офицерства, казачества, интеллигенции и т. п., среди этих лиц (помимо агентуры НКВД) на свободе из чисто контрразведывательных соображений был оставлен ряд людей, которые могли бы представлять интерес по причине своего знатного происхождения, связей с белой армией, престижного имиджа на Западе для зарубежных спецслужб и русской или националистической эмиграции.
В июле 1941 года совместно с руководителями Секретно-политического (третьего) управления НКВД СССР Горлинским и Ильиным (он был в течение более двадцати пяти лет — в 1955–1980 гг. — оргсекретарем московской организации Союза писателей) мы проанализировали наши агентурные возможности и остановились на использовании против немцев, в качестве приманки, личности предводителя дворянства Нижегородской губернии в 1910–1917 гг. князя Глебова. В то время он находился на иждивении церковного клира Новодевичьего монастыря в Москве. Это был пожилой человек, утративший навыки организационной работы и практической деятельности, к которому, учитывая его безупречную репутацию в глазах русской эмиграции, следовало бы подставить проверенного агента или оперативного работника с нашей стороны, чтобы войти в доверие противника.
Таким человеком стал наш агент Гейне, он же Александр Демьянов, происходивший из древнего казачьего рода основателя кубанского казачества (по указу императрицы Екатерины II) Антона Головатого. Отец Демьянова был офицером царской армии, умер от ран в 1915 году. Младший брат его отца, Борис Демьянов, был руководителем контрразведывательной службы в группировке белой армии на Северном Кавказе, в Анапе и был захвачен ГПУ, этапирован на север, но умер по дороге в Москву от тифа.
Мать Демьянова была широко известна в дворянских кругах Петербурга до войны. Она окончила Бестужевские курсы в Смольном и как красивая интересная молодая женщина, владевшая свободно французским и немецким языками, была принята в ряде домов петроградской знати. Во время Гражданской войны, когда она с малолетним сыном оказалась в Анапе, ей неоднократно предлагали уехать во Францию. Но она осталась. Однако к ней с большой симпатией продолжал относиться один из видных руководителей военной организации кавалерийский генерал Улагай.
Детство Александра Демьянова было более чем жестоко. Ребенком он пережил ужасы Гражданской войны, видел собственными глазами чудовищные эксцессы как белого, так и красного террора на Северном Кавказе. Александр Демьянов в 20-е годы уехал с матерью в Ленинград, где и работал электромонтажником. Его происхождение, а также вспыльчивый характер, неприятие любой несправедливости помешали ему закончить институт. В 1929 году он был арестован ГПУ по доносу своего друга Терновского по обвинению в хранении оружия и антисоветских настроениях. Поскольку пистолет был подброшен Александру Терновским и сам он произвел впечатление искреннего молодого человека, ярого сторонника укрепления российской государственности, его дело не было рассмотрено в обычном административном порядке. Потенциальные зарубежные связи Демьянова решено было использовать в случае необходимости. Дело было прекращено на условиях добровольного сотрудничества Демьянова с ГПУ в целях, как ему было сказано, предотвращения возможных террористических действий и шпионажа в СССР со стороны известных его семье деятелей белой эмиграции.
