Наши творения обязаны своим существованием воздуху, который мы выпускаем через преграду зубов, перемесив языком и губами. Звуки, позднее воплощенные нами в знаках, — наш строительный материал, подобно тому как песчинки — строительный материал термитов. Наши соборы и пирамиды, вероучения и наука — все, что мы называем цивилизацией и культурой, выстроено из речи, и это так же специфично для нашего вида, как для термитов сооружение термитников.
Мозг — мысль — речь стали для биологически незащищенного человека средством выживания, как цементирование песка стало для термита средством переживать засухи и потопы. Мозг родил мысль, мысль создала речь, речь организовала мышление, которое, быть может, в свою очередь способствовало дальнейшему развитию мозга.
Едва заметная раздражаемость амебы, сложная ассимиляционная способность растения, простые ганглии плоского червя или термита эволюционировали у человека в несколько миллиардов взаимодействующих мозговых и нервных клеток. Земное вещество, сплавленное воедино действующими между звезд гравитационными силами, преобразуется у человека в мысли, которые выбрасывают свои собственные сети и ловят в них галактики. Углерод, не умеющий видеть, водород, не умеющий слышать, кислород, не умеющий думать, у человека образовали сплав, позволяющий космосу наблюдать себя и размышлять над своей сутью.
Жизнь — шкала различных величин. Похоже, всякая материя склонна организоваться в более крупных единицах. Неизвестные нам свойства образуют то, что мы именуем элементарными частицами, они собираются в атомы, атомы в молекулы, молекулы — в органеллы, органеллы строят клетку, которая сама по себе — целый мир, с одновременно протекающими тысячами различных процессов. Специализированные клетки образуют различные органы и составляют сложные организмы. Тело — коллективный труд клеточных масс, миллиардное многообразие, ставшее единым целым; тысяча миллиардов клеток делают человека тем, чем он себя считает. А вместе организмы с разным биологическим назначением составляют то, что мысли и фотокамере из космоса видится как более крупный организм Земля.
Роль человека в большом земном организме? Возможно, быть мозгом Геи, ее центральной нервной системой и сознанием. В ряду других созданий мы специализированы для восприятия сигналов и информации, обработки и толкования их структуры и смысла. Не все доступно нашим биологическим органам чувств — и мы создали искусственные органы, позволяющие нам слышать шорох далеких миров, прощупывать земные недра и океанские глубины, проникать в материю, улавливать окружающие нас поля излучения. Наши приборы даровали нам новое понимание цельности, подтверждая то, что подсказывает интуиция.
Человек — мозг и нервы Земли… Сравнение хромает? Так ведь никакая аналогия не передает всю реальность. Однако нам ясно, что человек нуждается в Гее. А вот нуждается ли Гея в человеке, еще не доказано. Быть может, мозг человека — самоуничтожающая сверхспециализация, подобно бронированным тушам динозавров.
И все же хочется думать, что наши неосторожности по отношению к большому земному телу, которые привели планетный организм на грань космической лихорадки, объясняются тем, что сознание, совсем недавно дарованное человеку эволюцией, пока еще несовершенно и только поэтому неудовлетворительно выполняет свою функцию в большом единстве.
Мы не отдавали себе отчета в девиациях нашего интеллекта. Кажется, теперь начинаем их видеть. Тогда возможно начало новой фазы развития. Для сознания. Для человека. Для организма Земля.
Древние голоса шушукаются в траве, — траве, что обеспечила наше существование и что покроет нас, когда только ветер будет свистеть в ржавых конструкциях пустых высотных скелетов, окаменелостей наших стараний.
Я слышу эти голоса, но язык их понимаю лишь частично.
А ведь они живут и во мне. Сам того не зная, я говорю с их интонациями. И если язык их мне непонятен, это потому, что не могу постичь чего-то внутри меня самого.
С приходом темноты голоса травы звучат отчетливее. Одновременно космос становится глубже. Нередко часы темноты более, чем дневные, обостряют видение.
Над этим плато, соседствующим с пустыней, с небывалой четкостью вырисовываются созвездия. Одни старше нашей планеты, другие моложе; вон там Плеяды, что начали конденсироваться из газового облака, когда разделилось племя приматов и в гондванском лесу намечалось развитие ветви с задатками будущего человека; вон там Волосы Вереники, которые начали укладываться в пряди в то время, когда из заводей у берегов земного континента вылезла на сушу кистеперая рыба. Кажется, что ночная ясность позволяет проникнуть через сверкающие решетки далеко-далеко в бесконечность.
Но ведь и там те же преграды, что внутри меня самого.
Во всех наших исканиях, доискиваемся ли мы нашего земного или космического происхождения, в конечном счете мы ищем самих себя, ищем чего-то, что может объяснить и придать смысл быстролетному существованию каждого «я».
Наш недуг — узость нашего кругозора, наша вдохновляющая задача — суметь раздвинуть его границы.
Сами рамки земного времени ограничивают перспективы. Наш поиск приблизил к нам прошлое. Тем самым мы приблизились к самим себе. И все же перспектива сужается фрагментарностью наших познаний и склонностью смотреть на прошлое современными глазами, по сути превращая всю историю в современную историю.
И насколько уже та щель во времени, что приоткрывается взгляду, когда мы поднимаем глаза от земли, к которой привязаны наши тела!
Мифы и предполагаемые истины, в которые человек облекал то, что ему виделось через эту узкую щель, носили печать специфических предпосылок каждой эпохи. Их приходилось оставлять на обочине, когда поиск расширял границы. Приуроченной к своему времени была армия звероголовых нильских богов, приурочен бог, коего Запад заимствовал у восточного пастушеского народа, преобразовал для своих целей и убеждал затем темнокожие народы поклоняться ему. Приурочены Нгаи и Рува. И приурочены каждая к своему времени константы статической картины мира: плоская Земля округлилась, механистический мир Ньютона обрел кривизну, неделимый атом был расщеплен.
На долю нашего поколения выпало увидеть, как поле зрения расширилось больше, чем когда-либо за всю прошедшую историю человека. Следопыты науки широким фронтом идут вперед. Подобно тому как поиски пращуров человека из занятия одних лишь палеонтологов стали делом комплекса наук, так и за астрономами в космос входят новые исследователи: астрофизики, астрохимики, астробиологи. Коллективными усилиями людей складывается новая картина мира.
Результаты, по видимости, противоречивы. Вселенная в одно и то же время приблизилась и отдалилась. Приблизилась потому, что мы осознали, как сильно окружающий космос воздействует на нас, удалилась, потому что вселенная ширится в бесконечности, которую трудно объять нашей ограниченной в пространстве мысли.
Мы добыли ряд знаний о внешней природе, недоступных прежним поколениям. Мы достаточно уверенно знаем, как совершается круговорот воды, как образуется и расточается почва, с большой точностью умеем вычислять период распада атомов и орбиты планет. Мы не знаем структуры материи, но наши гипотезы позволяют нам имитировать солнечные процессы и прелюдию того, что мы называем жизнью.
Однако с каждым новым открытием, ломающим прежнюю картину мира, открываются новые неясности и многозначности. Зная, сколько прежних миротолкований возникало и гасло, мы должны постоянно сомневаться в окончательности наших собственных объяснений. Мы иначе, нежели прежние поколения, сознаем, что наши модели бытия — артефакты, которые придется препроводить в те слои, где собираются умственные окаменелости по мере того, как растет дальность действия наших мыслей и приборов.
Завтрашние предполагаемые истины могут оказаться такими же далекими от сегодняшних, как сегодняшние от той поры, когда считалось ересью сомневаться, что Земля есть средоточие вселенной.
Ново и то, что мы сознаем как ограниченность наших знаний, так и их зыбкость. Быть может, главное, что нами познано, — как мало мы знаем. И самое прочное достижение нашей мысли — понимание того, как шатки наши наблюдения и выводы.
Сколько бы мы по собственным меркам ни расширяли пределы нашего знания, наша картина вселенной неизбежно будет оставаться фрагментарной. Ведь наблюдения человека, как сказал Арнольд Тойнби, по необходимости отталкиваются от той точки в пространстве и того момента времени, где мы находимся{33}. Никогда не сможем мы наблюдать что-либо далее того, что лежит ближе всего к нам в безбрежном космосе и бездонном времени. И разве можем мы выйти за пределы наших биологических предпосылок. Видимое нами через нашу щелочку, открытую в мироздание, с космической точки зрения может быть второстепенным. Быть может, биологическое развитие на некоторых небесных телах, сделавшее возможным наши собственные наблюдения и мысли, всего только пена на гигантской волне космического развития.
