Пусть и небольшие роли ей приходилось играть, но бесконечно разнообразные. В мольеровском спектакле «Плутни Скапена» (постановка Евгения Яковлевича Вестника) это была цыганка Зербенета — страстная, очень яркая. Актриса показывала фокусы, танцевала, читала роскошный монолог, научилась красиво смеяться. Да, да красиво смеяться до этой роли она не умела… И снова партнеры помогали, о чем Наталья всегда старается сказать, подчеркивая, насколько в любом спектакле партнеры очень важны…
Мозаика ее ролей впечатляет: княжна Наташа — лирическая героиня; Зербенета — острохарактерная и яркая; в роли Эржики актриса осваивает психологию деревенской девчонки; в «Холопах» Гнедича она придумала своей героине Матрешке горб, изменивший весь рисунок актерской игры; а в арбузовском «Вечернем свете» это был характер советский, — целеустремленная молодая секретарь редакции, трогательная в своей чрезмерной ответственности.
Естественно, что Александра Николаевича Островского она любит бесконечно, и страшно дорожит любой работой.
Сегодня в Малом театре идет «Трудовой хлеб» (постановка Александра Коршунова) — роль Маланьи, ведущей в доме и хозяйство и заменяющей двум девушкам (сиротам на попечении) мать, актриса Швец играет с упоением… Её Маланья и с юмором, и в то же время — обидчивая. То она важничает, а то всех без разбору жалеет, но чаще — лучше других всё понимает. Но главное в этой роли актрисы — это любовь к этим девушкам, теплая родственность, искреннее переживание за судьбу семейства….
«На всякого мудреца довольно простоты» — тут у Наталии роль небольшая, но получилась отменной, заметной. Это роль Приживалки — в этой роли нет симпатичности Маланьи, но есть хитрость человека, умеющего выживать, есть ловкость и льстивость перед благодетельницей (роль Турусиной играет Э.А. Быстрицкая)… Любит она свою роль и в спектакле «Свои люди сочтемся». Фоминишна у Наталии Швец — симпатичная, ловкая, затейница, балагурка, в общем, умеет жить со вкусом и весело.
Играет Наталия с удовольствием и в спектаклях для детей — в пушкинской «Сказке о царе Салтане» (повариху) и в «Снежной королеве» (ворону Клару). Она любит эти роли, и говорит, что дают ей детские спектакли совершенно особую творческую радость.
В общем, она умеет все и всем дорожит: и большими, и малыми ролями, и озвучиванием мультфильмов, и работой в кино… Но вся ее главная актерская жизнь связана с одной сценой — нашим Малым театром, который как огромный океанский крейсер, обладающий мощью и устойчивостью, рассекает времена и эпохи, преодолевая всё мелочное и никчемное в культуре. Образцовый театр русской классики с актерами, знающими что такое актерская школа — да, он единственный, и он наше национальное сокровище. И Наталия Швец в себе крепко держит эту актерскую стать Малого и человеческое достоинство.
Я, конечно, расспрашивала Наталию о ее личной актерской «кухне» — потому как видела, что роли ее необычайно продуманы, выстроены, а все придуманное глубоко оправдано. Она призналась, что любит сочинять каждому герою биографию, и нагружать роль действием… В спектакле «Бешеные деньги» у нее была махонькая роль без слов — но она попросила режиссера (и он согласился на ее выдуманную биографию) дать ей «сопровождение». Так появились сначала муж, потом — ребенок, а когда мальчик (сын коллеги) вырос, то появился племянник. В традициях русской актерской школы, которым Наталия просто не может не следовать, было принято так работать: если даже ты стоишь у плетня на третьем плане, то все равно у тебя должна быть биография — ты все равно играешь конкретного человека, а не «человечка вообще». Этому ее учили легендарные старые актеры Малого. Они входили в жизнь молодых как бы невзначай, и всегда великие старики умели помочь другим. Наталью не раз поддерживали их добрые отзывы о ее работе: хорошо отзывались о ее актерских работах на Худсоветах Игорь Ильинский, Евгений Вестник. Она навсегда запомнила слова Бориса Бабочкина: «Хорошая девочка, хорошо играешь»… Наталия Швец уже тогда знала цену этой похвалы — старые артисты из лести не хвалили. Актриса хранит в сердце своем и добрые слова Татьяны Александровны Еремеевой, которой будет нынешней осенью девяносто восемь лет, как и более моложавой — девяносточетырехлетней Татьяны Петровны Панковой.
За кулисами Малого театра они, — вспоминает Н.Швец, — когда были молодыми, ходили по струнке и благоговейно: ведь рядом с ними работали Е. Н. Гоголева, М.И. Жаров, Н. П. Рыжов, Н.А.Анненков, Р.Д.Нифонтова, Е.М. Шатрова, Е.В.Самойлов… Все старики всегда приходили в театр загодя (и на спектакли, и на репетиции) — за полтора, два часа, чтобы настроить себя на роль. А им, молодым, говорили, что как вышли вы из дома, так и решительно отсекайте уже мир обыденный, а начинайте творческий процесс: постарайтесь, например, идти походкой того героя, которого вы будете играть… Атмосфера закулисья Малого театра была совершенно особой — все были очень доброжелательны, вежливы, душевны, несмотря на регалии и награды или отсутствие оных. Всегда держали слово, и слово это выполнялось, а если не могли что-то выполнить, то умели извиниться. Ко всему прочему у актеров была высокая личная культура — не было высокопарности и высокомерности. Великие старики были просты и великодушны….
Она все это рассказывала мне, а я смотрела на нее и понимала, что и она сама несет в себе этот дух Малого театра.
Наверное, она могла бы сыграть больше. Но нет более зависимой от людей и обстоятельств профессии, чем профессия актера. Наталья показала мне тетрадку несыгранных ролей — это горькая тетрадка. Она уже назначалась на роли, но сыграть ей их не удалось… И все же она настоящая актриса именно Малого театра — она не позволит себе никогда ни жаловаться, ни быть недовольной… Она умеет держать себя в руках, и по — прежнему много любить… Любить роли, любить коллег и свой театр…
А потому любой её выход на cцену всегда заметен, — всегда праздник для ценителей драматического искусства, уникальность которого в сопряжении многих и разных талантов.
О Достоевском и «новых технологиях»
Сериал «Достоевский», показанный недавно по телевидению, вызвал всеобщее неодобрение. Режиссеру Владимиру Хотиненко было «поставлено на вид» критиками самых разных эстетических пристрастий, что его Достоевский недостоин ни великой русской литературы, ни самого себя. Федор Михайлович в исполнении Е.Миронова сомневается в Боге и в себе, ведет изредка споры с рукоприкладством (сцена с Тургеневым); изредка что-то изрекает о народе и «почве». Центральные коллизии фильма и биографии писателя занимают женщины и отношения с ними: Достовеский весьма страстен и сладострастен. Такой уровень внимания к биографии великих людей назывался еще недавно «без глянца»: мол, это вам голая правда о Достоевском, без приукрашивания и стерильной возвышенной чистоты: он, мол, такой же как все. И стрстями жил, и в рулетку играл до потери себя, да и регулярные сцены «падучей» напоминают о его «больном гении». Видимо, всякое время вычитывает в писатели то, что характеризует это время. В общем, получился, по словам о. Александра Шумского, «скверный анекдот о Достоевском».
Отец Александр Шумский, размышляя о культуре, всегда занимает позицию Церкви воинствующей: «Да-да. Нет-нет» («Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого»). И это понятно — перед нами позиция священника, от которого в наше время всяческих диффузий и «взаимных проникновений» ждут все же определенного понимания и точной оценки. И нет никакого сомнения в том, что оценки фильму «Достоевский», данные священником, справедливы по существу.
И все же… я полагаю несправедливым так демонизировать Владимира Хотиненко, причисляя его к русофобам и врагам христиан.
Смею считать себя профессионалом в вопросах культуры (театральное образование и двадцатилетняя филологическая выучка дают мне некоторое право рассуждать). Именно Владимир Хотиненко снял фильм «Поп» и у нас нет никаких оснований считать, что и тогда он был сугубо неискренен, как и автор сценария Александр Сегень (один из номинантов на недавнюю Патриаршую премию по культуре). Фильм Хотиненко, на мой взгляд, имел безусловные достоинства. И, в любом случае, тонкое и точное христианское понимание труднейших нравственных проблем в конкретных жесточайших исторических условиях, живое христианское чувство гораздо глубже было представлено именно в «Попе», чем в умозрительном символизме режиссуры и девиантном психизме актеров фильма «Остров». Очарование православных людей фильмом Лунгина я тогда рассматривала как некую сформировавшуюся в определенной среде систему ожиданий, которую слишком щедро и нераздумчиво подарили режиссеру, немало удивленному такой повально-обрушившейся на него любовью православного народа.
