Но в январе 1937 г. открылся второй публичный процесс — так называемого «параллельного троцкистского центра». Перед судом предстали Пятаков, Радек, Сокольников, Серебряков, Муралов, Дробнис и др. Снова выдвигались обвинения в шпионаже, подготовке переворота, вредительстве. Обвиняемые снова признавались. Пятаков сообщал: «Что касается войны, то и об этом Троцкий сообщил весьма отчетливо… В этой войне неминуемо поражение сталинского государства… Поражение в войне означает крушение сталинского режима, и именно поэтому Троцкий настаивает на создании ячеек, на расширении связей среди командного состава».
Как видим, эти установки полностью соответствовали троцкистским документам. И вот тут-то всплыл разговор Радека и Бухарина в 1934 г., когда обсуждались планы троцкистов, их ставка на поражение СССР в войне с Германией и Японией (и Бухарину пришлось подтвердить разговор, он лишь оговаривался, что не во всем был согласен с Радеком). А Сосновский и Куликов дали показания, как Николай Иванович в начале 1930-х признавал правомерность террора, и на очной ставке это также подтвердилось. Причем Радек настроился купить себе жизнь любой ценой. Объявил на суде, что хочет рассказать о тайных механизмах развязывания Первой мировой войны. На публичном процессе говорить ему не позволили, перебили, но за закрытыми дверями он дал секретные показания. Аналогичным образом спас себе жизнь Сокольников. А знали они очень много. Оба выступали связующими звеньями Ленина и Троцкого с могущественными кругами западной «закулисы», работали в сети Парвуса по финансированию революции…
В то же время были получены свидетельства против другого высокопоставленного лица в советском руководстве. Томский, узнав об обвинениях в свой адрес, застрелился, но оставил записку Сталину. Дескать, если он хочет знать, кто втянул Томского в тайные дела оппозиции, — «спроси мою жену лично, тогда она их назовет». Жена назвала Ягоду. А на февральско-мартовском пленуме партии член ЦК Г. Каминский рассказал о давнем случае, как в 1932 г. троцкисты Дерябин и Мрачковский агитировали коммуниста Лурье примкнуть к террористической организации. Убеждали его: «Убить Сталина должен коммунист, иначе скажут, что убил кулак». Лурье тогда доложил о разговоре Каминскому, но дело было замято руководством НКВД во главе с Ягодой.
После этого пленум ЦК дал санкцию на арест Бухарина, Рыкова, Сталин нацелился на перетряску НКВД и партийных органов. Но… внезапно направление кампании резко сменилось. На военачальников. Историк А.В. Шубин, детально анализируя поведение Сталина, приходит к выводу: «События апреля — июня 1937 г. наводят на мысль, что Сталин наносил не превентивный удар, а парировал внезапно обнаруженную смертельную опасность». Доказательства заговора среди военных приводят в своих работах и другие исследователи: А. Колпакиди, Е. Прудникова и др.
Существуют многочисленные свидетельства, способные подтвердить, что готовился переворот. Л. Брик вспоминала, как в 1936 г. жила в Ленинграде и «чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна». Невозвращенца Орлова еще в феврале 1937 г. посетил в Испании его родственник, нарком внутренних дел Украины Кацнельсон, по секрету сообщил, что военные намереваются арестовать Сталина. Причем ряд деталей, переданных в этом разговоре, совпадает с последующими показаниями Тухачевского. О том, что раскрыт заговор в армии, заместитель Ежова Фриновский говорил уезжавшему за границу невозвращенцу Кривицкому. Сведения об этом просачивались за границу и другими путями. Так, получила известность история с «красной папкой».
Агент-двойник, белый генерал Скоблин, работавший и на НКВД, и на СД, доложил о заговоре Тухачевского немцам. В Берлине некоторые поверили, некоторые нет, но Гитлер распорядился использовать донесение для провокации. Германские спецслужбы состряпали так называемую «красную папку», подтасовав документы, способные подтвердить обвинение. Через президента Чехословакии Бенеша информация была доведена до советской стороны. Не исключено, что «заброс» через Скоблина был одной из игр НКВД, попыткой проверить, как отреагируют немцы. Но факт тот, что материалы «красной папки» в обвинениях против Тухачевского вообще не использовались! Сталин знал, что это фальшивка, и не нуждался в ней. А Молотов уже после смерти Иосифа Виссарионовича комментировал: «Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре, нам даже была известна дата переворота». Анализ показывает, что самой удобной датой было время работы июньского пленума ЦК…
Еще в 1924 г., сразу после смерти Ленина, Тухачевский (в то время командующий Западным фронтом) выражал готовность использовать свои войска для борьбы за власть. Известно, что он тогда приехал в Москву, вел переговоры и с троцкистами, и с их противниками. Мы уже видели, что он участвовал в оппозиционных группировках в 1930 г., встречался за рубежом со сторонниками Троцкого в 1932 г. А после ареста в 1937 г. он отнюдь не подписывал показаний, составленных и подсунутых ему следователями. Нет, свои показания он писал сам. Как обратил внимание А.В. Шубин — более 100 страниц, «написанных ровным спокойным почерком». Тухачевский сообщал, что заговор существовал с 1932 г., перечислил очередность вовлечения в него военачальников, не скрывал и разногласий между ними. Признал контакты с троцкистами. Указывал, что с 1935 г. единственно реальным вариантом действий представлялся «переворот, подготовляемый правыми совместно с работниками НКВД». А начальник Академии РККА командарм Корк оговаривался, что их организация смотрела «на связь с Троцким и правыми как на временное явление».
Факты показывают, что «физические методы» применялись не ко всем обвиняемым. Но военные раскалывались гораздо быстрее, чем штатские оппозиционеры. Как только им предъявляли показания других арестованных, следовали признания. В том, что они участвовали в заговоре, каялись все. Но вину признавали не любую. Якир отрицал обвинение в шпионаже, Уборевич — в шпионаже и вредительстве. 11–12 июня Тухачевский, Якир, Уборевич, Примаков, Корк, Эйдеман, Фельдман, Путна, Медведев были осуждены и расстреляны.
Но тут встает еще один немаловажный вопрос. Оппозиционные военные год за годом встречались, высказывали свое недовольство Сталиным, но ничего не предпринимали. Очевидно, им не хотелось рисковать, ведь они и при этом правительстве занимали высокие посты, пользовались почестями и привилегиями. Так почему же весной 1937 г. дело вдруг сдвинулось с мертвой точки и наметилась попытка переворота? Из-за массовых репрессий партийцев? Весной их еще не было, они развернулись с лета. Не логичнее ли предположить, что причиной стало раскрытие эмиссаров «мировой закулисы» в советской верхушке? Обнаруженные связи оппозиции с зарубежными политическими, финансовыми, масонскими кругами? Поле чего эти самые круги прямо или косвенно подтолкнули военных нанести удар?
А в ходе следствия над армейскими заговорщиками были получены новые данные против Бухарина. Тухачевский признал, что обсуждал с ним планы борьбы со Сталиным. Дополнились и обвинения против Ягоды. Выяснилось, что он был в курсе заговора военных, в 1936 г. перебрасывался с Тухачевским репликами: «Ну, как дела, главный из борцов?» «В случае надобности военные должны уметь подбросить силы к Москве». Клевета в угоду следствию? Нет, клевета могла быть более конкретной и определенной. А фразы, приведенные в показаниях, построены округло, намеками — бывший шеф НКВД мог при желании трактовать их вполне безобидно для себя.
И в марте 1938 г. состоялся последний публичный процесс — над Бухариным, Рыковым, Раковским, Ягодой, Крестинским, Розенгольцем, Черновым, Икрамовым, Ходжаевым, Шарантовичем, Гринько, Зеленским. Причем Бухарин во время следствия и суда еще на что-то надеялся! Кстати, впоследствии преподносилась история, как он перед арестом составил письмо «будущим руководителям партии» и жена заучила его наизусть, бережно хранила в памяти долгие годы. Но это письмо вполне может быть фальшивкой. Мало ли кто мог написать его? А жена-то была не простой, дочка Ларина. Озвучила, когда оказался востребован антисталинизм и начал создаваться культ Бухарина.
На самом же деле доподлинно известно другое: Бухарин из тюрьмы неоднократно писал Сталину. Признавал свою вину, но предлагал его не уничтожать, а использовать — выслать за границу, чтобы сделать из него «анти-Троцкого». Наивно? Наивным Бухарин никогда не был. Выходит, не терял надежды, что «силы неведомые» все-таки защитят его. Знал, что у них остались эмиссары в окружении Сталина — повлияют, уговорят. Нет, теневые силы не вступились. Для них Бухарин был уже отработанной фигурой. А на будущее он был полезен как раз в ореоле «мученика». С репутацией «любимца партии», поборника интересов народа. И с разоблачительным письмом, заученным женой.
