И так я шёл по лесной дороге, наслаждаясь дивными картинами. Неожиданно пошёл снег, да такой обильный, крупными хлопьями, что деревья, кустарники, трава, дорога стали белыми, подул холодный ветер. Я нашёл поваленное дерево, сел на него, надвинул на глаза капюшон и застыл, однако, краем глаза оглядывая всё вокруг. По дороге сплошной пеленой несся снег, гонимый ветром. Деревья, дорога, трава и кусты — всё покрылось белым снегом. Я быстро превратился в снеговика. Но внезапно ветер стих, снег прекратился, выглянуло солнце и снег растаял так же быстро, как и начался. Запахло талым снегом, как весной. Всё вокруг приобрело прежний вид. Вновь стало тепло.
Я встал и медленно пошёл по дороге, Тарзан шёл рядом. И вдруг я услышал чей-то жалобный протяжный крик со стороны болота, метрах в сорока от нас. Я остановился, снял ружьё и стал прислушиваться. Крик доносился то сильнее, то слабее. Временами он напоминал собой звуки, которые издают крупные птицы — журавли, аисты, когда они кружат над болотом. Я не мог понять, что это за крик. Осторожно, крадучись, пошёл на этот звук. Когда подошёл достаточно близко к болоту, то вдруг увидел, что кто-то копошится под стволом большого поваленного дерева. Кто это? Я сделал ещё пару шагов, как этот "кто-то" вдруг поднялся и опёрся передними лапами на бревно... Это был молодой медведь-пестун. Он был очень красив: весь чёрный с белым треугольничком на груди. Его мордочка вытянулась, и он весь подался вперёд, напряженно вглядываясь мне в глаза. Это длилось всего несколько мгновений. Мой Тарзан тоже так и застыл в стойке — и вдруг сделал большой прыжок в сторону медведя. Медведь раздумывал доли секунды. Тарзан делает второй, третий прыжок и, когда оставалось расстояние ещё на один прыжок, медвежонок неожиданно совершает кульбит назад через спину и тут же, встав на задние лапы, прыгает на дерево. Но Тарзан уже в прыжке. Он летит, и я слышу, как его челюсти щёлкают, стремясь схватить медвежонка за хвост. Поздно! Медвежонок быстро лезет вверх по дереву, громко врезаясь когтями в ствол: "хвать, хвать" — это звуки его когтей, которые я слышу до сих пор. Через три-четыре метра он останавливается и смотрит вниз через правое плечо на своего преследователя — собаку, которая облаивает его снизу. Такую картинку я наблюдал недолго. И тут мне пришла в голову простая, но очень тревожная мысль: "А где медведица?" Она должна быть где-то рядом. Я огляделся, вокруг никого не было... пока. Я знал, что она не прощает обид, нанесённых её детёнышу, и остановить её в эти минуты очень сложно. Что делать дальше? Брать медвежонка я не собирался — жаль нарушать эту идиллию жизни: собака, медвежонок на дереве, глядящий вниз, дремучий лес вокруг.
Полюбовавшись этой картиной, я стал тихо отходить от этого места, настороженно оглядываясь вокруг. Вышел на дорогу и пошёл дальше, туда, где дороги пересекались, метрах в пятидесяти от меня. Но когда я туда пришёл, вдруг почуял слабый запах — так пахнут только дикие звери. Что-то похожее иногда ты можешь почувствовать в зоопарке. Этот запах пришёл ко мне волной справа, с лёгким ветерком. После снегопада воздух был особенно чист, и я чётко почувствовал запах. Ветерок протягивал его к перекрёстку из чащи. Я осторожно, не поворачивая головы, скосил глаза вправо и увидел... медведицу. Она стояла, совершенно неподвижно, недалеко от меня рядом с большой елью. Запомни, в минуты опасности ни в коем случае нельзя пугаться. Если испугаешься, всё — ты пропал на сто процентов. Она могла настигнуть меня одним прыжком и расправиться со мной. В ярости медведица страшна и непобедима. Поэтому я дал себе команду "Не бойся!" и тихонько пошёл от неё влево, тихо-тихо удаляясь и не позволяя себе ни оглянуться, ни побежать.
Дорога вышла из леса. И только пройдя ещё немного, я оглянулся и посмотрел назад на лес, из которого только что вышел. Лес в этом месте был еловый, а на выходе из него у дороги стояла необычного вида большая искривлённая сосна. Это было уже взрослое дерево. Когда-то ветер сломал дерево посередине, и в месте излома стали расти два ствола, и теперь оба эти ствола, как согнутые в локтях две руки, простирались к небу. Хвоя, похожая на тонкие пальцы, на фоне голубого неба завершала эту картину. Солнце высвечивало светло-коричневую сосну на фоне тёмного леса, и были в этой безмолвной картине и тревога, и радость, и сила жизни... Она врезалась в память так же ярко, как и случай с медведями, который я только что описал.
Тропа теперь шла по высокому берегу реки между редкими кустарниками. Я прошёл по ней совсем немного, как случилось невероятное — в кустах запели соловьи. Известно, что соловьи поют весной, в мае-июне, а тут осенью, в сентябре! Да как запели: трели неслись из каждого куста и состояли из двадцати-тридцати колен. Я подошёл к одному кусту, вглядываясь в него. Птицы меня не боялись — лесные соловьи человека не боятся. Соловьи заливались чудесно, это, наверное, был их прощальный концерт перед отлётом в тёплые края. Я постоял на высоком берегу, а затем медленно пошёл к своей лодке... Внизу текла река Нея, надо мной голубое бесконечное небо освещалось неярким осенним солнцем. На противоположном берегу рыбаки ловили рыбу на донку, тихо перекликаясь друг с другом. Тарзан всё это время не отходил от меня ни на шаг. Видно, не хотелось ему соревноваться в силе с медведицей. Я подошёл к лодке, столкнул её с берега в воду, оглянулся. Тарзан рельефно вырисовывался черной точеной фигурой на фоне осеннего синего неба на краю обрыва, потом вдруг стремглав бросился вниз по песчаному откосу и сходу прыгнул в лодку, тут же встал на нос её, устремив вперёд свой взгляд.
Этот день мне запомнился на всю жизнь, и, хотя уже прошло много-много лет, я помню каждую минуту этого дня. Чтобы не "сломать" увиденное и пережитое, я в тот же день уехал в город.
Борис Споров КТО ЖЕ ТАКОЙ КОЖИНОВ?
Больше трех лет назад, 27 января 2001 года, в последний путь проводили В.В.Кожинова — первый в новом веке неподъемный гроб. Утрата тяжелая, неожиданная, хотя и исполнилось Вадиму Валериановичу 70 лет. Да, болел. Жаловался на ноги — даже чуть на подъем, а идти трудно. Но умер-то он от обширного инфаркта. Лег в литфондовскую больницу подлечить желудок. Шел на анализы, или же после анализов, и рухнул — обширный инфаркт.
Как же это напомнило Ю.И.Селезнева! Тогда, в 1984 году, перед поездкой в ГДР он позвонил мне на Плющиху — я недомогал после сердечного "звонка" — справились друг у друга о здоровье: он сказал, что у него-то с сердцем порядок, дважды за неделю снимали кардиограмму — всё в норме, а вот ноги что-то болят… Но в первую же ночь в ГДР, поднявшись с кресла, он так же вот рухнул с обширным инфарктом… Позднее через верных людей доходили слухи, что немецкие врачи поставили заключение: стимулированный инфаркт. Возможно, оказывается, и такое.
Есть о чем подумать.
В ИМЛИ, где Кожинов отработал без малого полвека, конечно же, он был заметным человеком и ученым, хотя смолоду и оставался кандидатом филологических наук. Понятно, он в любое время мог бы стать доктором, однако не так просто перешагнуть через идеал: М.М.Бахтин был всего лишь кандидатом — ученики остаются тоже кандидатами.
Заслуженным уважением В.В.Кожинов пользовался и как литератор, но когда он сделал первые публикации по истории ХХ века, популярность его резко возросла. И не удивительно, что даже при нашей нынешней бездушности и дезинформации конференц-зал ИМЛИ не смог вместить пришедших проститься с покойным.
Отпевали Вадима Валериановича в небольшом храме Симеона Столпника на Поварской — это уже, наверное, по воле семьи… Любопытная сложилась ситуация: уже многие из друзей и поклонников покойного с незажженными свечами стояли в храме, ожидая, когда из ИМЛИ доставят гроб с телом, но не скамья была приготовлена посреди храма, а купель с водой, столик и подсвечник. И буквально за полчаса до отпевания начался обряд крещения младенца Анны. Вот он, вечный круг: рождение и смерть. И Аннушка не проронила ни звука — ни когда ее погружали в воду, ни когда воцерковляли — лишь потихоньку покряхтывала, не нарушая покоя. И невольно вспоминались строки: "Как во вселенную, я в Божий храм вхожу…"
Не было места яблоку упасть, люди со свечами стояли на улице. Священник с двумя певчими свершил обряд отпевания при открытых Царских Вратах. Затем батюшка сказал краткое надгробное слово, закончив: "Я долго ждал его прихода в храм, но так и не дождался, а жаль…" Действительно, В.В.Кожинов прожил жизнь вне Церкви.
Кто же он такой — В.В.Кожинов?
Интеллигент по всем статьям. И даже то, что он был далек от церкви, лишь подтверждает: интеллигент. Именно теперь и хотелось бы высказать несколько соображений к понятию интеллигенции.
