В СССР цены назначали чиновники. В конце советской эпохи, в 1970-1980-х годах, соотношение цен на промышленную и сельскохозяйственную продукцию стало относительно благоприятным для аграрного сектора. Выгодность этого соотношения не стоит преувеличивать. Современный российский экономист-аграрник Е.И. Царегородцев отмечает, что и в 70-х годах паритета цен не существовало, ибо ценовые пропорции всё равно были искажены в пользу промышленных товаров[38]. Но в последнее 20-летие советского режима уровни цен на продовольствие и промтовары всё же можно признать терпимыми для сельхозпроизводителей.
Следует отметить, что так было не всегда. При Сталине, проводившем политику систематического ограбления деревни, существовали весьма разорительные для крестьян «ножницы» цен. Это тот же диспаритет, только возникший вследствие сознательных действий государственной власти. Да и в 1960-е годы соотношение цен никак нельзя было назвать выгодным для деревни. В то время рентабельность колхозов и совхозов зависела преимущественно от наличия у них подсобных цехов. Если такие цеха существовали (скажем, гнали плодово-выгодное вино), то хозяйство получало доход, в противном случае оно обычно оказывалось убыточным. Но к концу советского периода положение действительно несколько изменилось в лучшую для села сторону.
После отмены государственного контроля над ценами в постсоветской России вновь возникли «ножницы» цен. Но механизма возмещения, подобного существующим в западных странах, не было создано. Отчасти это объясняется объективной причиной — бедностью нашего государства. Государственная поддержка сельского хозяйства в тех масштабах, которые свойственны странам «большой семёрки», у нас просто невозможна — шишей не хватит! Но совершенно очевидно, что и при нынешних скромных финансовых возможностях государство могло бы возмещать сельскохозяйственным предприятиям гораздо большую долю их потерь от диспаритета цен. Хватило же у российского государства денег на две безусловно вредные и позорные войны в Чечне! Следовательно, дело не только в ограниченных возможностях, но и в полном нежелании поддерживать отечественное с.-х. производство.
Кроме ценовых «ножниц», огромный ущерб сельскому хозяйству нанесла гиперинфляция 1992-1995 годов. Но гиперинфляция, вообще-то, равно вредна для любого реального производства. При инфляции в сотни и тысячи процентов в год такая нехитрая «экономическая» деятельность, как обмен валюты, а точнее, игра на понижение национальной «деревянной» денежной единицы по отношению к твёрдым валютам всегда доходнее и надёжнее, чем какое бы то ни было производство. Кроме того, высокая инфляция резко усиливает имущественное расслоение. Меньшинство (спекулянты и те, кто приближен к государственной кормушке) обогащается, а большинство неизбежно нищает. При этом совокупный платёжеспособный спрос тоже неотвратимо и очень сильно падает. Обнищавшие рабочие, интеллигенты, пенсионеры даже продукты питания покупают в меньшем количестве. А падение спроса вызывает свёртывание производства. Естественно, при сокращении производства себестоимость продукции растёт, рентабельность падает или сменяется убыточностью. Возникает порочный круг, из которого без обуздания инфляции выбраться нельзя.
Вдобавок гиперинфляция отучает думать на перспективу. «Инвестиции» при инфляции в сотни и тем более в тысячи процентов в год — это инвестиции на неделю, на месяц, очень редко на полгода. О более долгих промежутках времени никто не вспоминает. Но никакая отрасль экономики не может обойтись без долгосрочных капиталовложений, а сельское хозяйство в особенности. Поэтому отсутствие долгосрочных инвестиций на протяжении целого пятилетия 1992-1996 годов (в 1996 году инфляция уже потеряла приставку гипер-, но инфляционные ожидания оставались очень высокими) не могло не привести к глубокому спаду в сельском хозяйстве в последующие годы.
Когда в почву не вносят удобрения, не закупают новые машины и орудия, не ремонтируют фермы и теплицы (не говоря уж о постройке новых), не закладывают новые сады и толком не обрезают существующие, всё это в будущем может привести только к развалу.
Вред гиперинфляции для сельского хозяйства состоял и в том, что между сбытом продукции (чаще конец лета или начало осени) и получением выручки за неё, с одной стороны, и затратами на новый урожай — с другой, у большинства хозяйств существовал временной разрыв. За этот промежуток в несколько месяцев деньги сильно обесценивались.
Однако ошибочно думать, будто глубокий кризис сельского хозяйства в 1990-х годах обусловлен одними макроэкономическими, внешними по отношению к селу причинами. Огромную роль сыграл и давно уже нараставший...
...САМОРАСПАД КОЛХОЗНО-СОВХОЗНОГО СТРОЯ
Любой колхоз или совхоз — воплощение советской бюрократической системы на клеточном уровне. Он всегда чётко подразделяется на: 1) контору; 2) работяг.
Среди служащих колхозной (совхозной) конторы есть некоторое количество полезных для общества людей. Таковы, например, многие агрономы и зоотехники и даже некоторые председатели (директора) и их замы. Но основная часть обитателей конторы не имеет никакого отношения к земле и вообще к производству. Эти служащие составляют и заполняют бумаги или, говоря высокопарно, работают с документами. Важно подчеркнуть, что даже при идеальном председателе (директоре) число таких решительно бесполезных людей не может быть равно нулю. Дело в том, что вышестоящие чиновники различного уровня постоянно изобретают всё новые и новые формы отчётности, которая неуклонно усложняется. И кто-то ведь должен заполнять эти бланки! Так большая бюрократическая система, стремясь исключительно к самосохранению и расширению, подпитывает малые.
Идеальные председатели (директора) в природе встречаются редко. Даже если в момент своего назначения они горят энтузиазмом, его в большинстве случаев хватает ненадолго. Обычно спустя некоторое время после назначения один руководитель начинает воровать, другой спивается, третий опускает руки и впадает в прострацию. А четвёртый суетится и мельтешит, но у него ничего не выходит. Наконец, пятый обеспечит себя квартирой в доме городского типа и машиной (скажем, джипом-внедорожником) и при этом жалуется на правительство. Это правительство виновато в том, что простые работяги получают в его хозяйстве по тысяче рублей, да и то с задержками, а он — народный заступник — ни в чём не виноват.
И во всех этих случаях колхозная (совхозная) контора, повинуясь закону Паркинсона, начинает разбухать. Обозначим численность служащих колхозной (совхозной) конторы, или людей с ложкой, буквой Л. Эта величина подчиняется следующему закону: Л→∞.
Совсем другой закон определяет численность работяг, или людей с сошкой, которую мы обозначим через С. Воспроизводство этой части сельского населения давным-давно стало суженным — где в 1960-х годах, а где ещё раньше. И дело тут не только и не столько в падении рождаемости, хотя этот фактор тоже нельзя списывать со счётов. Дело прежде всего в нежелании детей колхозников и рабочих совхозов оставаться в деревне. Да и кому охота выполнять тяжёлую, нередко грязную (в буквальном смысле слова) работу за гроши, да часто ещё к тому же при ненормированном рабочем дне?
Итак, С→0.
Две величины устойчиво меняются в двух прямо противоположных направлениях. Их соотношение, конечно, тоже не остаётся неизменным. Величина Л/С, то есть число людей с ложкой, приходящихся на каждого человека с сошкой, неуклонно возрастает. Оттого экономическая эффективность колхозов и совхозов с течением времени устойчиво падает. Слишком уж тяжёлый груз в виде непомерно разбухшей конторы висит на шее у немногих оставшихся производительных работников. И притом не следует забывать, что средний возраст этих работников увеличивается, здоровье же хотя бы уже по одной этой причине не улучшается. А количество трезвых колхозников и рабочих совхозов падает быстрее, чем их общее число.
Это грустная тема. Но не стоит по-страусиному прятать голову в песок, скрывая от самих себя неприятную правду. Большинство хозяйств «общественного сектора» или уже развалилось, или медленно умирает. Причём это явление никак нельзя назвать новым. Ещё в 1970-1980-е годы всего 30% колхозов и совхозов давали более 80% всей с.-х. продукции «общественного сектора». А остальные 70% лежали на боку. И если в то время они не всплывали кверху брюхом, то только потому, что в условиях нефтяного бума (1973-1986) государство обладало возможностью их подпитывать.
Таким образом, никак нельзя сказать, что крайне неблагоприятные для села макроэкономические условия 1990-х годов — это первопричина кризиса. Макроэкономические факторы просто превратили хронический и вялотекущий кризис в острый. Но не породили его.
