- А что тогда пили, в 79-м?
- Водку и коньяк. Тогда все, что хочешь было. Это же было до Афганистана, все хорошо, вокруг зелень. В компании царил какой-то звериный, но при этом совершенно равнодушный антисоветизм. Все эти ВИА и праздничные концерты - это даже хохота не вызывало. Было много непересекающихся окружностей - писатели, художники, исполнители и потребители какой-то дикой музыки. Единственное, по поводу чего никто из знакомых не переживал, - это политика. Все все знали, но плюнули и жили, как могли. Такая странная равнодушная ко всему элита. Америка воспринималась не как страна свободы, а просто как место, где можно свободно купить любые пластинки. А рай - это не что-то такое с крыльми и цитрами, а магазин, где бы продавались пластинки, которые можно купить за деньги, заработанные за один день. Вот и все. Вот почему я никуда не уехал и ничем не занимаюсь - зачем мне рай, когда он и сейчас есть? Открылся, закупил - пожалуйста, пользуйтесь.
- Любители музыки, вообще, как я успел заметить за последние лет пятнадцать, не самые здоровые люди, но вокруг «Трансильвании», конечно, всегда паслись самые феерические безумцы.
- Да, это можно столько рассказать… Вот, например, Коробочник. Знаешь, что он делал? Он зарабатывал миллионы, но если компакт-диски стояли корешками и названия на них написаны в обратную сторону, тогда он их вырезал, переворачивал хвостик и скотчем клеил обратно. Это были редчайшие дилитнейшие издания, они стоили черт знает сколько, практически инкунабулы. А он вот так с ними обходился. Это как в фильме «Большой фитиль» 63 года, не видел? Это первый фильм, который я посмотрел, вернувшись с родителями из Норвегии, в кинотеатре «Знамя», который потом стал «Иллюзионом». Там было много сюжетов, которые все редактировал и сочинил Сергей Михалков. Там был сюжет про собрания сочинений в квартире богатого семейства, где желтые томики стояли вперемежку с зелеными. Спрашивают - а почему у вас Салтыков-Щедрин стоит через один с Достоевским. А это как яичница с луком - желтый, зеленый…
Или, например, Михаил - старый нефтяник, очень хороший человек. Он в свое время наткнулся на дилановский альбом Slow Train Coming - как раз того периода, когда Дилан вдруг впал в жестокое христианство. Услышав песню «Gonna Serve Somebody», он решил, что Дилан его кумир и стал скупать вообще все, где присутствует слово Дилан. Все его версии. Ух, нажился я на нем! Я собирал ему сотни кавер-версий. Кто только Дилана не пел, по-моему, даже Гитлер с того света. Х… достанешь такую версию. Но у него, наверное, есть. Хороший человек, но с каждым годом все реже заходит. А сейчас еще кризис… Скоро, наверно, обратно понесет пластинки. Я так долго живу, столько людей уже умерло из тех, что покупали пластинки в «Трансильвании». Люди умирают, а их пластинки приносят мне обратно.
- А кто приносит-то? Гитлер с того света?
- Вдовы, кто же еще.
Олег Кашин
Валентин Зорин, проповедник
В гостях у ветерана Холодной войны
На прошлой неделе в эфир «Голоса России», бывшее Иновещание, на семнадцати языках (он только пишет тексты для своей авторской рубрики «Взгляд из Москвы», читают написанное профессиональные дикторы) вышел его комментарий по поводу избрания Барака Обамы президентом США. «Когда я впервые побывал в Соединенных Штатах, это 1952 год, в Нью-Йорке на скамейках Центрального парка были надписи: „Только для белых“, а теперь - пожалуйста, президентом США избран темнокожий». Он говорит - «темнокожий», но тут же уточняет, что слова «негр» в своей речи он не избегает, потому что политкорректность свидетельствует только о том, что «лицемерие и двуличие американской демократии принимает самые анекдотичные формы». Слова о лицемерии и двуличии американской демократии в разных комбинациях он произносил и писал на протяжении всей своей карьеры - а она у него такая длинная и успешная, что, рассказывая о ней, трудно не сорваться на язык советских производственных очерков: мол, в его трудовой книжке - единственная запись (о приеме на работу в Радиокомитет СССР), датированная 13 августа 1946 года. СССР давно нет, Радиокомитета тоже нет, а он как сидел, так и сидит в своем кабинете на последнем этаже радиоцентра на Пятницкой и, как и шестьдесят лет назад, обличает Америку - теми же словами, что и шестьдесят лет назад. Валентин Сергеевич Зорин, суперзвезда советского телевидения и главный советский антиамериканист.
«Антиамериканист» - неуклюжее слово, и Зорин тоже вздрагивает, когда слышит его:
- Когда в какой-то газете написали, что я антиамериканист - молодой какой-то автор, бойкий очень, - я отправил в редакцию письмо, ни строчки не написал, только фотографию в конверт вложил. На фотографии мы с президентом Никсоном стоим, обнявшись, и улыбаемся во весь рот. Стал бы президент Америки обниматься с врагом своей страны? Конечно, не стал бы.
Последний раз в Америке он был пять лет назад. Рассказывает - шел по Мэдисон-авеню, и там его догнал какой-то пожилой гражданин:
- «Послушайте, вы Зорин?» Да, говорю, Зорин. «Как здорово, что я вас встретил, знаете, когда я жил у нас, дома, - он так и сказал: „у нас, дома“! - я вас очень сильно ругал за то, что вы на Америку клевещете. Теперь я живу здесь и вас, таки-да, снова сильно ругаю - теперь за то, что вы об Америке слишком мягко рассказывали. Знал бы я, какая здесь жизнь, ни за что бы не уехал!»
Не знаю, выдумал Зорин эту встречу на Мэдисон-авеню или нет, но рассказывает он о ней с большим удовольствием. Видимо, имидж обличителя Америки (сложившийся еще черт знает когда, чуть ли не при Сталине) его всерьез тяготит.
- Самые теплые отношения у меня сохранились со многими американцами, известными и неизвестными. Из известных - и с Генри Киссинджером, и с Никсоном покойным, и с Эдвардом Кеннеди. Какой же я антиамериканист? У антиамериканистов не бывает столько друзей в Америке.
Я возражаю - американские политики могли обниматься с ним не как с хорошим парнем Зориным, а как с представителем Советского Союза, который ценен прежде всего своим статусом, а не личными качествами. Он не обижается, но машет руками:
- Вы это бросьте, представители бывают разные. Я, например, сидел в зале Генеральной ассамблеи ООН, когда Андрей Януарьевич Вышинский, тыкая пальцем в нос госсекретаря США Даллеса, кричал ему: «Вы убийца!», путая, видимо, заседание Генеральной ассамблеи и процесс над врагами народа. Стал бы с Андреем Януарьевичем кто-нибудь обниматься? Вот именно.
С тем, что Зорин - друг Америки, мы, очевидно, разобрались, осталось выяснить, кем он приходился Советскому Союзу, и я осторожно спрашиваю его, не было ли в его практике каких-нибудь негласных заданий в Америке или даже в России.
- Я понимаю, о чем вы говорите, - отвечает Зорин. - Этот шлейф за мной много лет тянулся, недоброжелатели всегда говорили за моей спиной, что - ну, конечно, если он так запросто в Америку ездит, наверняка у него есть погоны. А у меня никогда не было погон, я не имел к органам никакого отношения.
У Зорина такая манера говорить (подозреваю, что в своих американских командировках он учился даже не у телекомментаторов, а у проповедников), что его очень хочется сбить, поэтому, когда он сказал, что не имел отношения к спецслужбам, я спросил - а почему?
Не сбил:
- Я сам часто об этом задумывался. Ни для кого не секрет, что органы плотно работали с журналистами-международниками, но меня они как-то обошли. Я думаю, что работников госбезопасности в те времена не устраивало, что у меня мама - еврейка. В то время это было важно.
О своем еврейском происхождении Зорин говорит как-то даже слишком торжественно: «Это было бремя, которое мне приходилось преодолевать», и я, конечно, вспоминаю популярный некогда анекдот про разговор Зорина с Киссинджером: госсекретарь спросил советского друга о его национальности, тот ответил: «Я русский», Киссинджер расхохотался: «А я американский».
- О да, мне стоило больших усилий, когда я рассказывал Генри эту историю, перевести ему соль шутки. По-моему, он так и не понял, что здесь смешного.
Вообще же еврейскую тему Зорин поводом для шуток не считает - говорит, что в СССР «существовала система государственного антисемитизма, даже несмотря на еврейскую супругу Леонида Ильича».
- Конечно, может возникнуть вопрос - а как же я в этой системе смог выжить? И я вам прямо скажу, что таких возможностей, которые у меня были в шестидесятые-семидесятые, я бы никогда не имел, если бы к этому времени не стал профессором и доктором наук. Это компенсировало недостатки пятого пункта.
Ситуация на советском телевидении времен позднего застоя, впрочем, и без Зорина выглядела парадоксально - с одной стороны, все знали, что председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин - антисемит, с другой - недостатка в телевизионных евреях в те годы не было.
