Эдвард Рогерс вежливо улыбнулся и заметил:
– Мы занимаемся наукой, а не политикой.
Вместе с индейцами и эскимосами Древнее исконное население Канады сегодня составляет всего лишь четверть миллиона человек. Однако для двадцатимиллионной страны это достаточно заметно, и особенно заметно в наше время, когда в стране повысился интерес к собственной истории, к тем людям, которые, несомненно, могли бы внести значительный вклад в культуру современной канадской нации.
Но если внимательно посмотреть на эту страну, которая по всем показателям считается образцом процветающего капиталистического государства, обнаруживается, что древние жители этой страны, "суперситизаны", оказались в самом плачевном положении. От большого пирога, который ежегодно выпекается в пекарне капиталистического производства, им достается даже не кусочек, а всего лишь крошки. И эти крошки настолько малы, что численность населения индейцев и эскимосов Канады систематически снижается.
В Торонто меня познакомили с несколькими студентами-индейцами. Все они дети более или менее состоятельных родителей. Эти люди уже настолько оторвались от своего племени, что даже не знают, за редкими исключениями, своего родного языка.
В Торонтском университете я встретился с индейцем-оджиубвэем Уилфридом Пейнтером, который занимает должность лаборанта, что и дает ему возможность учиться в университете. Мы сидели за ленчем в университетской столовой, и я ему рассказывал о жизни народов СССР, о жизни малых народностей Севера. Поначалу он никак не мог понять, что такое национальный округ, и представлял его как нечто вроде тех же резерваций, где живут его соплеменники. Но когда я сказал, что, например, в Чукотском национальном округе выходит газета на чукотском языке, ведутся радиопередачи и недавно вступил в строй телецентр, что представитель нашего народа есть в высшем органе нашего государства, в Верховном Совете, и что наш депутат Анна Дмитриевна Нутэтэгрыне, кроме того, еще и член Президиума Верховного Совета СССР, и что наши студенты-северяне, где бы они ни учились, какое бы высшее учебное заведение ни выбрали, находятся на полном государственном обеспечении, Уилфрид с загоревшимися глазами повернулся к своему профессору и воскликнул:
– Почему бы то же самое не сделать в Канаде?
Изоляцию индейцев и эскимосов от остальной части населения официальные и научные представители в Канаде объясняют тем, что, мол, очень вредно отрывать людей от их исконных занятий, вредно селить их в городах, вредно предоставлять им такую же работу, какую имеют белые. Находятся даже такие, которые высказываются в том духе, что и чрезмерное образование вредно для эскимосов и индейцев, потому что оно изолирует их, дескать, от собственного народа и сообщает их жизни трагический оттенок. Напрасно я приводил примеры из жизни нашего Советского Севера. Люди с докторскими и магистерскими степенями пожимали плечами:
– У вас совсем другие условия. Да, верно, у нас условия другие.
Между тем, где бы мне ни приходилось бывать, меня снабжали справками, книгами, брошюрами, рекламирующими прогресс индейского и эскимосского населения в Канаде. Вот передо мной лежит брошюра, выпущенная департаментом по делам индейцев. Называется она "Индейцы в промышленности". Брошюра принадлежит перу того же автора, который написал большую статью о бедственном положении индейского населения в Канаде для журнала "Глоб мэгэзин", – Джорджу Мортимеру. Оказывается, высшее положение, которого достигли индейцы в промышленности, заключается в том, что они работают на самых опасных участках – верхолазами.
В доказательство прогресса эскимосского населения Индейско-эскимосская ассоциация Канады выпустила две брошюры о двух молодых эскимосах, достигших, по мнению руководителей Ассоциации, высокого общественного положения в стране. Одна из них, Анна Мэкитью, родом с острова Баффин, дочь охотника, сейчас работает секретаршей в департаменте по делам Севера в Оттаве, а другая, Анна Педло, стала диктором Си-Би-Си. Это, видимо, считается огромным достижением. Я невольно вспоминал своих товарищей – кандидата наук Петра Инэнликея, руководителя лаборатории радиоактивных изотопов Владимира Рентыргина, ученого секретаря Института антропологии и этнографии Академии наук СССР нивха Чунера Таксами, врачей, инженеров, писателей и поэтов, редакторов радио и телевидения.
Но обратимся к официальным документам. Вот доклад мистера Макэвена. В Канаде проживает около четырнадцати тысяч эскимосов. Это примерно столько же, сколько чукчей в Советском Союзе, и в десять раз больше, чем азиатских эскимосов.
В 1964 году для эскимосов Канады было выстроено 817 однокомнатных домиков, в которых обычно проживает семья в пять – восемь человек. Большинство эскимосов все еще живет в хижинах и снежных иглу. Но даже те дома, что строятся для эскимосов, предоставляются им отнюдь небескорыстно, и аренда, которую должна платить семья, поселившаяся в этом доме, тяжелым бременем падает на скудный семейный бюджет.
Знакомство с литературой, с музеями, беседы с административными работниками, имеющими отношение к Северу, рождали желание своими глазами увидеть Канадский Север и сравнить его с нашим.
Но ответа от иммиграционных властей все не было. Главный редактор влиятельного и крупнейшего канадского журнала "Маклинс" Александр Росс недоуменно пожимал плечами и расстроенно бормотал:
– Ничего не пойму: каждый раз просят позвонить завтра…
Однажды утром в моем номере в гостинице "Вестбюри" раздался телефонный звонок и я услышал знакомый голос Фарли Моуэта:
– Пока большие начальники решают вопрос о твоем путешествии на Север, я тебе устрою встречу с эскимоской. Приезжай.
В субботу утром я отправился знакомой дорогой в Порт-Хоуп.
Фарли уже был у себя в кабинете, и, открывая дверь в дом, я услышал стрекот его пишущей машинки.
– Сегодня ты увидишь единственную в Канаде студентку-эскимоску, – торжественно объявил он мне. – Она своего рода достопримечательность нашей страны, уникум. У нас ведь нет северного отделения, как в Ленинградском педагогическом институте…
С каждым словом речь Фарли становилась все более иронической. Видно, ему было не совсем удобно говорить, что в этой большой, процветающей стране, где то и дело натыкаешься на вещи, имеющие эскимосское происхождение (одежда, сувениры, названия отелей, не говоря уже о музеях), – всего лишь одна-единственная эскимоска-студентка! Как тут не вспомнить родную Чукотку, где сегодня трудно найти селение, в котором не было бы человека, окончившего высшее учебное заведение! Только эскимосов, на моей памяти получивших высшее образование, в нашей стране несколько десятков человек. И это на население в 1200 человек! Чукчей же с высшим образованием я просто не берусь сосчитать.
В холл спустилась девушка в простеньком платье и застенчиво поздоровалась со мной. Поначалу разговор шел о литературе. Студентка университета Западного Онтарио Мери Карпентер знает имя Пушкина – это было приятно, но мне и Фарли стоило большого труда убедить ее, что Пушкин не был канадским поэтом.
Мери Карпентер родилась на далеком Севере, в семье относительно зажиточного промысловика. В ее жилах течет часть крови белого человека, но она считает себя эскимоской. Кстати, в беседе выяснилось, что ее дед, Чарлз Карпентер, в свое время жил на Чукотке, встречался с Амундсеном, имел лавку в моем родном селении Уэлен, затем переселился в Кэнискун. Чарлз Карпентер послужил прототипом торговца Чарли в известном романе советского писателя Тихона Семушкина "Алитет уходит в горы".
Есть нечто трудноуловимое, что позволяет узнавать соплеменника даже вдали от родины, в непривычном окружении, в иной одежде и даже если он говорит на другом, приобретенном языке.
Мери Карпентер с чувством великой обиды отзывается о деятельности белых людей на ее родине, о том, что правительственным чиновникам и торговцам местные жители кажутся чем-то вроде арктической фауны. Порой в ее голосе слышатся слезы, а в словах – скрытая ненависть. Я обращаюсь к ее разуму и говорю, что не все белые такие. Вот мы сидим в доме Фарли Моуэта, абсолютно белого человека, который не признает неравенства между людьми разного цвета кожи.
– Может быть, это верно, – сказала Мери. – Но как я могу хорошо относиться к белым, если наша жизнь и их жизнь у нас на Севере так резко отличаются! Давно прошло время, когда эскимосы считали, что так и положено: белый человек должен иметь больше, есть сытнее. К ним относились как к богам. Но эти, с позволения сказать, боги иногда вели себя хуже дьяволов и навсегда уронили себя в глазах северных людей. Нажива – вот их религия, какими бы красивыми молитвами они ее ни прикрывали. Ради денег они готовы на все, а то, что эскимосов и индейцев они не считают равными себе и даже отказывают им в звании человека, так это вы увидите сами, собственными глазами на нашем Севере. Вот поселок или селение… Не надо быть очень проницательным человеком, чтобы сразу же заметить, что в одной части селения живут белые, а в другой – эскимосы. В одном месте – благоустроенные дома с горячей и холодной водой, с теплыми туалетами, с электричеством, а в эскимосской части… Что уж там говорить о воде и теплом туалете, когда мой дядя Чарлз Грубен ютится с семьей в двенадцать человек в одной комнате! Там же в холодные дни живут его собаки, вы ведь знаете, что на Севере упряжка для охотника – такая же необходимость, как автомобиль на юге Канады…
