Наша версия выглядит следующим образом.
Ник Лисон благодаря своей предыдущей успешной деятельности пользовался довольно большой самостоятельностью и подвергался контролю из лондонской штаб-квартиры лишь от случая к случаю. Для начала своей игры ему, скорее всего, потребовались довольно скромные средства. Ведь при покупке фьючерсного контракта вносится не его полная стоимость, а лишь залоговая сумма – несколько процентов от объема открываемых позиций. Причем известна практика, когда для крупных трейдеров, имеющих хорошую репутацию, биржи идут на уступки, снижая для них сумму залоговых средств. Таким образом, для начала игры Лисону могло потребоваться всего $10–20 млн, и эта сделка могла ничем не выделяться на фоне остальных.
Затем, как уже говорилось, прогноз не оправдался. Индекс Nikkei стремительно падал, цены фьючерсов соответственно тоже, причем опережающими темпами. Здесь Лисону самое время бы сознаться и разделить ответственность с высшими менеджерами банка. Однако он не сделал этого. Возможно, потому, что, по слухам, он инвестировал в игру на фьючерсах средства королевской семьи, а это клиент особый. Менеджер просто побоялся неприятностей. Один из лондонских банкиров сказал: «Похоже на то, что он исчерпал свои лимиты, запаниковал, залез в долги еще глубже и затем попытался сыграть ва-банк, чтобы покрыть все убытки».
А что же биржа? Скорее всего, Лисон благодаря своему авторитету добился отсрочки платежей. Трудно сказать, как сингапурцам, а россиянам этот маневр уже хорошо известен: осенью 1994 года руководство «Биржевой палаты», осуществлявшей клиринговые расчеты фьючерсных торгов МЦФБ, допустило игру «под честное слово», которая, как известно, закончилась крахом торговой площадки, от которого биржа не может оправиться до сих пор. Если руководители SIMEX оказали подобное доверие Лисону, то это приведет еще к серии финансовых скандалов, центром которых станет уже не Barings, а биржа.
Наконец, когда стало ясно, что отыгрыш не удался и с долгами расплатиться уже нельзя, Лисон собрал свои пожитки и ударился в бега.
Представители Barings выдвинули иную версию. По их мнению, Лисон мог войти в сговор с конкурентами и сыграть против родного банка. Позиции намеренно были открыты так, чтобы Barings, обнаружив свои убытки, уже не смог устоять и оказался бы попросту неплатежеспособным, вызвав обвальное падение рынка. Сам же Лисон с компаньонами сыграл на понижение и сейчас имеет прибыль, соизмеримую с потерями Barings.
По-видимому, по версии Barings, катастрофическое падение фьючерсов отчасти спровоцировано скандалом, после которого контракты несколько вырастут в цене. Поэтому позиции, открытые Лисоном, до сих пор не закрыты.
* * *
Получается, что один молодой способный брокер разорил авторитетнейший банк с многовековой историей и традициями. Но так ли это? Более глубокий анализ приводит к выводу, что роль Лисона вовсе не столь велика, как кажется на первый взгляд. Скандал должен был произойти – не с Лисоном, так с другим менеджером, не в Сингапуре, так в Аргентине, не с Barings, так с другим банком. Условия для этого давно созрели. И главные из них – это изменение конъюнктуры фондового рынка и несовершенство нормативной базы. Рассмотрим их более пристально.
Сначала экономика. 1994 год был на редкость неудачным для всего мирового рынка. Индекс Доу-Джонса то падал, то топтался на месте, и лишь к концу года наметился более или менее заметный его рост. Значит, если ситуация с акциями развитых стран не вызывает оптимизма, то капиталы должны перетечь в другие регионы. Тем более что предпосылки к этому были: 1993 год принес огромные прибыли инвестиционным фондам, работавшим в Латинской Америке (средняя прибыль за год – 57 %), Юго-Восточной Азии (29 %), Японии (23 %), Восточной Европе (26 %) – против 14–15 % в США и в Европе.
Однако этого не произошло. Дело в том, что рост наиболее прибыльных рынков в течение последних лет носил искусственный характер. Собственный инвестиционный потенциал развивающихся стран крайне невысок, поэтому основная часть инвестиций – как проектных, так и (в гораздо большей мере) портфельных – поступала из-за рубежа. Сначала это были отдельные высокорискованные вложения. Несмотря на их небольшой по мировым масштабам объем, для стран, в которых они осуществлялись, они были довольно ощутимыми и вызвали рост цен на акции (не правда ли, до боли знакомая картина?). Рост рынка стимулировал дальнейшие инвестиции, которые вызвали очередной всплеск спроса – и далее как снежный ком. В результате динамика фиктивного капитала отрывалась от экономических реалий страны и финансовых результатов деятельности предприятий-эмитентов.
По мнению ряда аналитиков, именно такая ситуация сложилась в Латинской Америке и Юго-Восточной Азии. Цены на фонды выросли выше всяких разумных пределов. Многие это понимали, но игра на повышение продолжалась. Рынок становился неустойчивым, а раз так, то для краха достаточно малейшего толчка. Так, например, произошло в Мексике. Рост акций приостановился на несколько дней, и этого было достаточно для того, чтобы наиболее осторожные инвесторы начали закрывать свои позиции. Цены, соответственно, упали. Ну а дальше ситуация стала уже неуправляемой, и снежный ком покатился в обратную сторону.
После мексиканских событий инвесторы стали более осторожно относиться к растущим рынкам развивающихся стран. Дабы не потерпеть убытков в результате очередного краха, они потихоньку изымали свои капиталы. Начался отток капитала с рискованных рынков. Именно в эту волну попал Barings, по-прежнему продолжавший бычью игру – правда, не на развивающемся рынке, а на тоже очень рискованном (из-за большого количества венчурных фирм, а теперь – и из-за землетрясения) японском индексе. И скорее всего, не он один.
Теперь о втором факторе – несовершенстве нормативной базы. Хотя фьючерсами торгуют довольно давно (рисовые фьючерсы появились в Японии еще несколько веков назад), эта деятельность крайне слабо регламентирована. Вся власть над рынком сосредоточена у руководства биржи – оно и казнит, и милует. А это, как известно, к добру не приводит (достаточно вспомнить нашу МЦФБ). Контроль же банков и инвестиционных фондов за собственными средствами крайне затруднен. И вовсе не из-за географической разобщенности торговых площадок, на что сейчас сетуют руководители Barings, а из-за трудностей оценки и учета финансовых рисков. Как уже говорилось, проигрыш на фьючерсном рынке может многократно превышать инвестированные средства. И ответственность за возможные последствия принимаемых решений полностью ложится на рядовых менеджеров. К чему это приводит – см. выше.
Определенные сдвиги в решении указанных проблем произойдут после введения в действие так называемой Директивы ЕС об адекватности капитала (Capital Adequacy Directive), которая должна перейти на утверждение европейских правительств с 1 января 1996 года. Директива будет затрагивать биржевые торги производными ценными бумагами (фьючерсами, опционами и т. д.) и установит общие требования по консолидированному надзору за рынком.
* * *
Выросший в семье штукатура и не имеющий особых связей в мире финансов, Ник Лисон вынужден был добиваться всего в жизни сам. Он работал в компании Coutts, затем в банке Morgan Stanley, а в 1992 году перешел в Barings.
Сначала его назначили во внутреннюю службу банка заниматься картотекой сделок и учетом торговых операций. Но спустя небольшое время Лисон был переведен в сингапурское отделение Barings для работы на местной бирже SIMEX. Руководство возложило на него две задачи: брокерские операции (исполнение торговых заявок клиентов) и арбитражные операции. Арбитраж подразумевал под собой использование небольшой разницы в ценах на фьючерсный контракт Nikkei–225 между сингапурской биржей SIMEX и японской биржей в Осаке (OSE). Такие сделки практически не несут никакого риска и приносят небольшой, но зато надежный и постоянный доход.
Поначалу все шло хорошо. Однако вскоре Лисону надоела столь консервативная и скучная стратегия. В поисках романтики и острых ощущений он решил встать на рискованный путь лихого биржевого игрока наподобие Джорджа Сороса или Виктора Нидерхоффера, используя при этом многомиллионный капитал Barings.
* * *
Как бывший работник внутренней службы банка, Лисон прекрасно разбирался в системе учета торговых операций и правилах ведения клиентских счетов. Именно поэтому ему долгое время удавалось не только скрывать огромные и постоянно нарастающие убытки от несанкционированной торговли на деньги банка, но даже официально показывать значительные прибыли.
Лисон вел свою несанкционированную торговлю и скрывал потери на секретном счете 88888 (этот счет никогда не был предметом проверки лондонского офиса Barings, поскольку Лисон говорил, что это счет одного из крупных клиентов банка). При этом он показывал фиктивные прибыли на официальном счете Barings – $92 тыс. Все это создавало ложное впечатление успешной деятельности Лисона. Например, в 1994 году он показал официальный доход в размере $45 млн, хотя на самом деле проиграл $300 млн. В результате в Barings стали думать о Лисоне как о финансовом вундеркинде. В 1994 году ему определили $1 млн в качестве зарплаты и премиальных.
