Учили нас стрельбе с закрытых позиций. Я за полтора года на передовой ни разу не вел огонь с закрытой огневой, все время только на прямой наводке.
Все эти трудности курсантской жизни помогали преодолеть настоящие друзья, которых я нашел в училище. Мы держались вместе: Николай Казаринов Костя Левин, Валентин Степанов и я. После окончания училища сложилось так, что на фронте мы с Николаем попали в один противотанковый дивизион, а Костя с Валентином – в другой. Николай Казаринов призвался в армию из Йошкар-Олы. Очень душевный и справедливый человек. Погиб в бою местного значения 25/06/1944 у села Пистынь. Батарея, в которой служил Казаринов, отбила атаку мадьярской пехоты. После боя произошел внезапный артналет, и Николай был сражен осколком снаряда. Я лично хоронил друга в яблоневом саду на окраине села. Солдаты дали три залпа из карабинов, а я машинально выпустил из пистолета всю обойму…
28 апреля 1944 года под Яссами подорвался на минном поле другой мой друг и однокашник, москвич Валентин Степанов.
Костя Левин, севастополец, бывший студент-медик. Талантливый поэт, человек сложной судьбы. В конца апреля сорок четвертого года под Яссами немецкий танк раздавил его пушку. Осколком снаряда Косте перебило ногу у самого колена. Нога висела на сухожилиях. Левин пытался отрезать ее перочинным ножом, но сил у истекающего кровью Кости на это не хватило… Он, теряя сознание, успел доползти до своих. После войны безногий инвалид Костя Левин поступил в Литературный институт им. Горького. Его незаурядный поэтический дар был отмечен многими именитыми литераторами. Но, когда началась «кампания борьбы с космополитами», после долгой бесчестной, гнусной и бездушной травли Костю, одного из лучших студентов, боевого офицера и инвалида войны, исключили из института. После этого жизнь у Кости сложилась очень тяжело… Яркая личность, человек чести. Мой самый близкий, мой последний друг юности ушел из жизни 19 ноября 1984 года. Добрую память о нем, о Николае и о Валентине я храню всю свою жизнь…
Вернемся в училище. Летом 1943 года нас перевели в военный городок на окраине Челябинска, в так называемые «Красные казармы». Там, по окончании ускоренного курса, нас и произвели в офицеры – присвоили звание младшего лейтенанта.
Последнюю неделю перед выпуском нас стали меньше гонять и третировать, у нас появилось ощущение некоторого раскрепощения, освобождения от грубого ежедневного гнета. В день выпуска перед нами выступил начальник училища. Помню дословно его прощальное напутствие: «Поздравляю вас с первым офицерским производством! Родина скоро поручит вам своих сынов. Помните, солдаты должны видеть в каждом из вас не только своего начальника, которому обязаны беспрекословно подчиняться, но и пример для подражания. Любой ваш поступок будет на виду, все заметит внимательный солдатский глаз – и доблесть, и трусость, и заботу, и пренебрежение. Если вы хоть раз струсите или проявите непорядочность, то лишитесь уважения солдат, ваших товарищей по оружию, обесчестите свое имя и покроете позором офицерский мундир. Лучше смерть, чем такой позор!»
Перед отправкой на фронт нам выдали офицерские гимнастерки, кирзовые сапоги, солдатские ремни и новые шинели. Сначала выпустили из училища и отправили на фронт взводы, состоявшие из бывших фронтовиков.
В октябре 1943 года нас, примерно 300 человек свежеиспеченных младших лейтенантов, посадили в «телячьи вагоны» и отправили в действующую армию. Доехали до разбитого Харькова. Здесь попали в 38-й отдельный дивизион офицерского резерва (ОДОР) под командованием майора Титова. ОДОР восполнял потери в офицерском составе в артиллерии 38-й армии. В этом резерве я провел полтора месяца. Эти месяцы мы жили по принципу – «Дальше фронта не пошлют, меньше взвода не дадут!»
Только в декабре 1943 года я попал на фронт, в 14-й отдельный гвардейский воздушно-десантный истребительно-противотанковый артиллерийский дивизион – ОИПТД, во 2-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Так началась моя фронтовая служба.
На дороге. На фото видно, что «додж» тянет орудие ЗИС-3, тогда как «виллис» – «сорокапятку».
В состав дивизиона входили три батареи, в каждой по два огневых взвода. Взвод управления был только при штабе дивизиона. В каждой батарее было по четыре 45-мм орудия образца 42-го года и примерно 25–30 человек личного состава, включая водителей. Орудия были на механической тяге, мы передвигались на «виллисах». Осенью сорок четвертого «сорокапятки» нам заменили на 76-мм орудия ЗИС-3, а вместо «виллисов» дивизион получил машины «додж 3/4». На батареях не было своих связистов или разведчиков, все они находились в дивизионном взводе управления. В штате дивизиона числилась рота ПТР из 12 противотанковых ружей, но у нас эта рота была источником пополнения для замены выбывших из строя бойцов артиллерийских расчетов и по прямому назначению использовалась редко. При штабе дивизиона был еще взвод боепитания, примерно десять человек. Дивизионом командовал гвардии майор Федор Кузнецов. Поскольку дивизион наш был отдельным, то права командира ОИПТД приравнивались к правам командира полка. В штабе дивизиона помимо командира было еще несколько офицеров-управленцев – замполит Кудрявцев, адъютант старший Макухин, заместитель командира Вишневский, начальник боепитания, начфин, он же начальник ОВС-ПФС, помпотех, «начмед»-военфельдшер. Ну и штабной «коллектив» – писаря, почтальон, химинструктор, две девушки-медработницы, парторг, снабженцы и прочие «придурки». В дивизионе было две рации, но они никогда не работали, и я даже не вспомню, были ли у нас вообще радисты. Всего у нас было около 180 человек личного состава.
Как я уже сказал, на вооружении дивизиона состояли длинноствольные пушки 45-мм, образца 1942 года, конструкции генерала Крупчатникова. Мы называли эту пушку – 45 мм/68 калибров. Легкая, весом всего в 570 килограмм. Два-три человека с легкостью перекатывали «сорокапятку» по полю. Пушечка низенькая, как у нас говорили – «можно землю подковать». Откидные щитки, один центральный и два боковых. Скорострельность пушки до двадцати выстрелов в минуту. Теоретическая дальность стрельбы по танкам – 1200 метров. «Сорокапятки» отличались высокой точностью стрельбы. Прицел был обычный, не «панорамный». Расчет состоял из пяти-шести человек – командир, наводчик, заряжающий, двое правильных, они же – подносчики снарядов. Для борьбы с танками пушка 45-мм была малоэффективна. Вероятность подбить из «сорокапятки» немецкий средний или тяжелый танк была близка к нулевой. После первого же выстрела эта пушка себя демаскировала, и если в это мгновение расчет попадал под прицел немецкого танка – шансов выжить у него не оставалось. Ни единого…
Наши пушки-«сорокапятки», по идее, предназначены и приспособлены только для стрельбы прямой наводкой. Поэтому мы всегда располагались близко к немцам, на самом передке, в боевых порядках пехоты, на открытых позициях. Наши пушки почти всем хороши – маленькие, легкие, точно бьют, легко маскируются и незаметны, пока, конечно, не стреляют. Недостаток у них один – слабоват огонь. Мы довольно эффективно подавляем близкие огневые точки, легкую бронетехнику и одним своим присутствием ободряем пехоту, укрепляем ее боевой дух, то есть «поддерживаем огнем и колесами». У каждого расчета был запас противотанковых гранат и пулемет ПД для борьбы с немецкой пехотой и свое стрелковое оружие. Вот, в принципе, и вся короткая характеристика отдельного дивизиона ПТА.
– Были ли какие-то ограничения в использовании боекомплекта у «сорокапятчиков»? Создавался ли неприкосновенный запас снарядов на батареях?
– Никто не создавал НЗ, и на открытие огня мне не требовалось разрешения командира дивизиона. Я не помню, чтобы у нас была катастрофическая нехватка снарядов. Было достаточно осколочно-фугасных снарядов, бронебойных, подкалиберных. Старались побольше запастись картечью, поскольку с немецкой пехотой лоб в лоб приходилось сталкиваться очень часто. Картечь и подкалиберные – снаряды ближнего боя.
На осколочно-фугасном снаряде свинчивался колпачок и получался осколочный снаряд. Были картечные снаряды в картонном корпусе, начиненные стальными обрезками, гайками и гвоздями. На «виллис» обычно грузили восемь снарядных ящиков – половину боекомплекта, среди них обязательно картечь!
По расходу снарядов можно полностью представить картину прошедшего боя. Вот у меня сохранилась запись из записной книжки Кости Левина о расходе снарядов на орудие в бою 25/04/1944. Всего орудие выпустило 66 снарядов, из них – 28 осколочных, 7 картечей (значит, немецкая пехота была совсем близко, не далее 200 метров), 21 бронебойный, 10 подкалиберных (значит, отбивали танковую атаку с близкого расстояния). В конце войны нас заставляли собирать и сдавать стреляные снарядные гильзы, цветной металл был в стране уже в дефиците.
