У меня даже появляется домашнее животное. Это паучиха. Она прибежала в мою душевую и принесла раздавленное яйцо, несколько дней охраняла его, а потом бросила. Я замечаю, что у паучихи не хватает двух лапок. Досталось ей. Мне её жаль. Пусть живёт в душевой, за ведром. Похоже, она меня узнаёт и уже не прячется, когда я захожу в «её комнату».
Приезжают музыканты из Франции. Они играют джемы и концерты. Теперь я во франко-итальянской тусовке. У меня появляется очень хорошая подруга. Она француженка алжирского происхождения, с великолепным чувством юмора. Мы становимся неразлучны, совершаем поездки на каяках на соседние маленькие островки. Ходим на местные пати. Две такие разные женщины, так одинаково одинокие.
Пару недель назад «человек-мистерия» двинулся в Италию и оставил мне чопер и чайник. Очень кстати. В чайнике я варю овощи. Особенно мне нравится местная тыква в морщинистой мягкой кожуре.
— Давайте, мы Вас подвезём, — предлагают «вновьпонаехавшие» на остров ловеласы.
— Да я сама, спасибо, — говорю я, осёдлывая свой огроменный чопер «Фантом».
Парни застывают с открытыми ртами.
«Что? Уважаете, ловеласы?» — думаю я и завожу мото-чудовище с ножного стартёра.
Ловеласы, с открытыми ртами и пипирошными скутерами, остаются в зеркале заднего вида.
Осенью на острове полно ядовитых змей, и иногда они заползают на территорию человека. Тогда идут в ход лопаты и мачете. Конечно, лучше всего сразу отрубить голову такой змее, но она шевелится и люди промахиваются. Отрубают хвост, змея в смертельном страхе пытается уползти, без хвоста. «За что? Я же просто проползала мимо».
Отрубают половину туловища, змея в обиде шипит и атакует… Страшно смотреть на такую короткую змею.
Пока человек дорубит до головы, от змеи порой остаются мелкие кусочки. Каждый из кусочков живёт своей автономной жизнью и часами извивается в пластиковом мешке на помойке… Иногда люди давят их на дорогах. Змея долго в недоумении стоит над половиной своего раздавленного тела, раскрыв капюшон. Умирают они медленно.
На узенькой дорожке проезжаю мимо такой раздавленной, поджав ноги на седло мотоцикла. Опасно. Кто виноват? Если метнётся и ужалит — будет не до разговоров об экологии. Это война природы и человека. Война всегда уродлива.
В такое время собаки чувствуют ответственность за своих хозяев и провожают их в темноте до дома, забегая вперёд. У меня тоже есть такая ответственная собака, по кличке Флиппи. Она выжила после непонятной собачьей эпидемии, которая не так давно бушевала на острове. Болезнь поражает психику и нервную систему. Теперь Флиппи немного не в себе, у неё нервный тик.
Наступает праздник духа-покровителя острова N. В эту ночь, чтобы попросить о чём-то маленькое локальное божество, нужно опустить в воду ковчежец. В русско-славянском язычестве подобное проделывали на Ивана Купалу с венками из полевых цветов. Ковчежец должен быть сделан из свежесрезанного бамбука и украшен цветами, лентами и горящими свечами. С утра девушки-островитянки начинают мастерить ковчежцы. Бар превращается в мастерскую. Когда ковчежец готов, на него кладётся монетка, прядь волос и обрезок ногтя. Теперь опускай его в воду и проси духа о чём хочешь. Я захожу в море. Подол юбки намокает, но иду ещё поглубже, мне не надо, чтобы мой ковчежец наткнулся на ту сбившуюся кучу. И я прошу. Прошу у тайского бога то, чего мне так не хватает!
С берега хорошо видно, как море покрывается задумчивыми русалочьими огоньками. Небо, в такт морю, тоже сияет огоньками. Толпы паломников провожают глазами свои ковчежцы, пока они не смешиваются с прочими. Чьи-то ковчежцы тонут. Мой плывёт. Неужели не обманет?
Заканчивается всё народным гуляньем на центральных улицах острова.
Поутру пляж усыпан бамбуковыми чурками и увядшими цветами. Ещё несколько дней на глаза попадаются ковчежцы, застрявшие между речными камнями. Я освобождаю один такой и пускаю в стремнину реки, пусть доплывёт до моря, чтоб всё сбылось.
Чуть позже я переезжаю в другое место, совсем уж на отшибе, подальше от всех. Я ищу уединения. Моё бунгало находится рядом с водопадом и заповедником. Здесь открывается вид на одну из изумрудно-голубых чаш прозрачнейшей в мире реки. И можно нырять в воду прямо с моей терраски, если получше оттолкнуться. Над чашей вьются лианы. Когда я плаваю в чаше, я хватаюсь за них и подтягиваюсь над водой.
Рядом находится тайский караоке бар, и время от времени он омрачает журчание тишины заповедника. Но бар делает неплохие куры гриль, что тоже немаловажно, мне некогда тратить время на готовку. Я очень занята. Весь день я сижу с гитарой, глядя на прозрачную воду. Получается лучше любой випасаны. Вечером еду на выступление в бар, на чопере. Я уже говорила, что пою и играю в курортном баре. У меня есть свои поклонники, они приходят поглазеть, как я трачу себя на сцене.
Всем нравятся разные песни. Тайцам нравится Глория Гейнор, англичанам — Дженис Джоплин. И всем нравится «Отель Калифорния». «Отель Калифорния», пожалуй, самая заказываемая песня в мире. «Бесаме мучо» — тоже в десятке лидеров. На сцену мне шлют бокалы с вином и ромом. Как-то заходит и русская богатая семья, они заказывают «Дорогой длинною». Уходя, семья вручает мне банку красной икры. Вот это подарок! То, что надо русскому человеку на Новый Год.
Остров полон пляжей с белым мягким песочком, но я редко появляюсь на море. Я веду затворнический образ жизни. Только я, чаша воды и гитара. И меня это вполне устраивает. Земля обетованная.
Вернувшись ночью с концерта, я в полной темноте раздеваюсь донага и бросаюсь в этот прозрачный воздух чаши.
— Ты очень романтичная девушка, — говорит мой квартиросдатчик.
— Я? Почему?
— Всегда одна. Одна живёшь, одна играешь на гитаре, одна пьёшь виски из горла, никто к тебе не ходит…
Я не думаю, что это от романтизма. Я просто очень хотела осесть, и сейчас довольна своей жизнью.
Я — человек, мечта которого осуществилась. Следующий шаг — не потерять её, эту мечту. И тогда я самый счастливый человек на земле!
Но моё идеальное убежище продано с молотка американцам, которые скупают весь остров. Земля обетованная обещалась не мне. А мне приходится возвращаться обратно на затон.
Но я и там найду уединение. Мне ничто и никто больше не нужен. Мне совсем не одиноко, и я не хочу думать о будущем. Я счастлива тем, что у меня есть. Земля обетованная внутри меня! Земля обетованная в моём спокойствии.
Вот такой он меня и застаёт, и здесь мои трезвые путевые заметки превращаются в дамский роман…
Мы познакомились на маленьком острове в Сиамском заливе. Я пела каждый день в баре на главной улице, в двух шагах от белого пляжа. Пела и играла на гитаре. Приходили разные люди, и однажды пришёл он…
На его сухощавом, но ладно сложённом теле надеты поношенная голубая рубаха и белые хлопковые штаны. Стиль курортной элегантной небрежности. Крупные русые кудри в беспорядке рассыпаны по плечам. Голубые глаза выделяются на обгоревшем на солнце лице. Когда он улыбается, даже издалека можно заметить щербинку между верхними передними зубами. Это его не портит. Наоборот — изюминка. Он пришёл сюда справлять свой день рождения…
Потом он признается:
— Я увидел тебя ещё накануне вечером, здесь же, на сцене, и не решился подойти. Куда мне — подходить к звезде?! Но на следующий день взял себя в руки и подумал: «Если не она, то кто же?» Потом подумал: «Если я заговорю с ней в мой день рождения, мне повезёт». Вот я и пришёл.
Но сейчас я этого не знаю. Я сижу с гитарой на сцене и пою. Он входит в бар, уверенно и вальяжно. Поднимает большой палец вверх. Расслабленно заказывает виски со льдом для всех присутствующих, раздаёт не резонно большие чаевые барменам и официантам. Шутит и смеётся. Похоже, что в полутёмном баре включили солнце. Он подходит ко мне и говорит:
— Знаешь, это моя любимая песня. Как насчёт ужина?
От него пахнет солнцем, счастьем и виски. Я сижу, обняв гитару, и понимаю: этот мужчина — всё то, чего я столько лет так искала по всей земле, и всё, чего я так просила у всех богов на небе и в море. Если бы только маленький добрый бог островка принял мой ковчежец!
Он очень хороший человек. Очень мягкий, добрый, наивно-чувствительный, щедрый на своё время и деньги. Всегда бежит на помощь первый, всегда хочет быть там, где он нужен.
— Он что, Зорро? — иронизируют люди.
Я отвечаю, пытаясь скрыть за иронией гордость:
— Да, видимо, Зорро…
— Я достаточно силён для того, чтобы не бояться плакать… — вот что он говорит о себе.
Он пишет мне стихи, в которых называет меня своим ангелом, а себя — моим белым рыцарем. Я боюсь их показывать, чтобы не позавидовали, а главное, чтобы не смели смеяться над его наивной чувствительностью. Я не буду хвастаться таким идеальным почитателем. Пусть смеются надо мной и считают меня влюблённой дурочкой. Так я буду достойна его.
