Тут добавить нечего. Это не тот громовержец, который является подлинным героем основного мифа индоевропейцев. Это совершенно чёткий образ неба-отца, жизнедарителя, о котором мы уже говорили во второй главе. И потому временно, за неимением в ней подлинного героя-громовержца (а не бога-верховника-громовержца), мы «греческую» мифологию оставляем.
А для наглядности приведём далеко не полную табличку соответствий в других мифологиях:
Мифология — Верховник — Громовержец
Германо-скандинавская — ОДИН — ТОР
Древнеиндийская — БРАХМА — ИНДРА
Прусская — ДИЕВАС — ПАРКУНС
Хеттская — СИВАТ — ПИРВА (ПЕРВА)
Палайско-лувийская — ТИВАТ-ТИЯТ — ПИРУА (ЯРРИ)
Кельтская — ТЕВТАТ — ТАРАН
Балтийская — ДЕЙВС — ПЕРКУНАС
Славянская — ДИВ-О — ПЕРУН
И лишь в двух мы увидим:
Греческая — ЗЕВС — ЗЕВС
Римская — ЮПИТЕР — ЮПИТЕР
Что касается «греческой» мифологии, то с ролью в ней Зевса мы разобрались. Римская же была в значительной степени выстроена структурно под сильнейшим греческим влиянием. Неудивительно, что Юпитер в ней стал просто местным двойником Зевса. При этом многие основы первоначальной италийской мифологии, имевшей определённую самобытность и значительно большее сходство с праиндоевропейской, были как-то затёрты.
Показательно здесь и то, что в этрусской мифологии, которая предшествовала италийской и римской, существовал переходный образ — бог Тин, чьё имя восходит к тому же «светлому дню», «деиву». Достаточно хотя бы сравнить со словом «день». Так вот, этот бог полностью выполнял функции громовержца, не был при этом Верховником с абсолютной властью, но по общей договоренности совета богов выступал в роли этакого избранного правителя. Такое промежуточное положение Тина, да ещё именно в этом регионе, да именно в то время, когда только лишь начинал формироваться образ громовержца-владыки, заслуживает внимания. Мы уже имели возможность убедиться в существовании переходных образов в местах расселения италийцев на примере Кополо-Купавона-Аполлона. Теперь перед нами другой пример.
Правда, существует мнение, что этрусская мифология не входит в общеиндоевропейскую и что сами этруски — неиндоевропейцы. Но доказательств тому нет. Мнение высказывается лишь на основании общей «загадочности» этрусков и ничем конкретным не подтверждается. С другой стороны, мифологию этрусков, хотя она и недостаточно изучена, нельзя исключать из сферы интересов индоевропеистов уже потому, что она изначально ближе к индоевропейской мифологии, чем, скажем, мифология скифо-сарматская, всеми признанная.
Об этрусках следует писать отдельно, ибо теперь совершенно ясно, что создателями Римской империи от «а» до «я» были именно они — расены-этруски-росы, прямые предки славян-русов или, проще и вернее говоря, русы (безо всяких приставок. — Ю. П.). И пришли они с севера и из Малой Азии, то есть не менее чем по двум направлениям.
Цикличность и многократные замыкания кольцеобразных перемещений — такой видится нам подлинная древняя история.
Но вернёмся к богам-громовникам. Не будем заниматься долгими и утомительными расследованиями. В данном случае мы можем с большой долей уверенности сказать, что нам известны «громовержцы», которые наиболее близки к исходному типу. Это балтийский Перкунас и славянский Перун. Этимологически ихтеонимы исходят непосредственно из индоевропейского «Пер-к». Причём сам образ «бога-громовержца, бога скалы, камня» реконструируется лингвистически как «Перун-Перунт». Восстановленная фраза, заключающая в себе основной миф, так и звучит: «Перперти н'агхим Перун(т)», что переводится: «Убивает (поражает, ударяет) змея громовержец — бог камня».
В исконности праславянского Перуна, казалось бы, сомнений быть не может. Возьмём любой пример, скажем, если индоарии называют своих богов «девами», никому и в голову не придёт выводить этих самых «дев» окольными путями из слов сходного значения валлонского или румынского языка, все соглашаются, что «девы» — это и есть индоевропейское «деива». Со славянскими теонимами, да и не только с ними, дело значительно сложнее: приходится каждый раз доказывать очевидное и в доказательствах не нуждающееся, ибо раз некто провозгласил, что никаких славян до III–IV веков н. э. не было, то, следовательно, не могло быть у них и слов, вышедших непосредственно из общеиндоевропейского котла словесного. Такая логика приводит к совершенно нелепым объяснениям. Пример такового приведу.
Ряд исследователей с самым серьёзным видом утверждают, что никакого «перуна» у славян не было и быть не могло. Это даже при том, что славянское «перунъ» реконструировано и не вызывает сомнений. По мнению этих исследователей, Перун происходит не от славянского «перун» и тем более не от праиндоевропейского «Перун(т)», а от готского «фьергуни», что означает «гора». Исходя из их логики, мы могли бы с полным основанием утверждать, что и хеттское «перуна» — «скала» произошло от готского «фьергуни», а может, и прямо от имени матери героя германо-скандинавской мифологии Тора, которую звали Фьоргун. Со славянами исследователи обошлись круто, решительно. Так что ж с хеттами медлят? Смущает, наверное, тот факт, что последние имели дело с «перунами» и всеми производными от них задолго до появления на свет племени готов?
Мы не будем уподобляться тем, кому по самым различным причинам может не очень нравиться славянский род и его мифология. Ибо, что есть, того трудно не видеть. Славянский Перун не просто тождествен праиндоевропейскому Перуну, но это именно и есть индоевропейский Перун в своём развитии. Лингвистически наиболее близок ему балтийский Перкунас. Удивительного ничего в этом нет: славяне и балты — соседи, а в не столь уж и давнем прошлом одна балто-славянекая общность, сохранявшая самые древние поверья индоевропейцев.
Близок и хеттский Пирва-Перва. Иначе и быть не могло: хетты проживали во II тысячелетии в Малой Азии, а, как мы уже знаем, в Малую Азию образы божеств и их теонимы приходили в менее изменённом виде, чем, скажем, в Средиземноморье с его «громокипящим» этническим «кубком».
Уже не столь узнаваем древнеиндийский Парджанья, или — что значительно точнее англизированного варианта — Парчанья. Божество туч, дождя, грома, он лишь одна из ипостасей «тысячеглазого» Индры.
Очень близок прусский Паркунс. Но о нём мало известно.
На примере этого теонима мы видим, что индоевропейский корень в самом первичном варианте сохранился наилучшим образом в местах расселения балто-славян. С отдалением от этого ареала постепенно утрачивается созвучие. Но если оно ещё сохраняется в какой-то мере при удалении на восток или юго-восток, то при перемещении на запад и юг практически утрачивается. Германское «тор» уже довольно-таки далеко от исходного, если вообще имеет к нему какое-либо отношение. Кельтское «таран-ас» похоже на нечто промежуточное между германским и славянским звучаниями, но всё равно далековато. Мы ещё вернёмся к этой корневой основе «т−р−» и разберёмся, что к чему.
Сейчас же скажем: постепенно, у нас на глазах вычерчивается некоторая местность, точнее, её контуры, из которой исходит архаика и лингвистическая, и мифологическая. Говорить что-либо конкретное пока нельзя, так как эта вычерчивающаяся родина-область могла быть и вторичной, и третичной и т. д., ведь народы перемещались. И всё же мы видим, что довольно-таки чёткая западная граница «непроникновения архаики» определилась. Всё же не будем спешить.
Но попутно разберёмся с германскими женскими божествами. Следов Фьоргун или Фиергун на востоке мы не найдём, их нет ни у славян, ни у балтов. Но если мы примем направление распространения теонима не с запада на восток, а с востока на запад, сразу же выстроится очень впечатляющая цепочка, лишённая надуманности и искусственности. С Перуном связано Перуново капище — Перынь, располагающееся на возвышенности, «горе». Существуют предположения, что Перынь — это некое женское божество, жена, любовница Перуна, то есть «принадлежащая Перуну». Учитывая её отношения к возвышенности, а также определённые свойства народов приспосабливать перенимаемые чужие словообозначения к своему языку, что также именуется «народной этимологией», можно предположить, что слово «Перынь» было осмыслено как Пер+гынь (гыни) — «гора». Всё это соответствует подобным переходным процессам. Вот и выстраивается логичное и взаимоувязанное: Перынь — Пергынь-Пергинь — Фергынь — Фиоргуни-Фьоргуни — Виргини(а) — Вирджиниа. Последние три перехода общепризнаны. Не противоречат законам лингвистики и первые. Во всяком случае, это единственное на сегодняшний день объяснение, не противоречащее логике и имеющимся данным.
